Локи все-таки будет судить асгардский суд?

                    За несколько последних столетий Ивар ходил в Ётунхейм множество раз. Сперва под надзором никому не доверяющего стража моста, потом самостоятельно с помощью осколка Тессеракта. И каждый раз, появляясь в Ётунхейме, Ивар с тоской думал о былом величии ледяных гигантов. Сейчас их цивилизация переживала закат. В зимнюю половину года царила настоящая темнота, и гнетущее впечатление усиливалось. Разрушенный дворец, который ётуны не восстанавливали в назидание потомкам, вызывал у каждого случайного путника чувство жалости и брезгливости. В летнюю половину года, когда сходили снега, взору открывался вид на великолепные дубовые рощи, пропускающие через массив крон лишь отдельные лучи света. Ощущение разрухи и тьмы немного притуплялось, но только до очередной сильной грозы, коих за год было немало. Если на глаза не попадались жилища гигантов, Ётунхейм вполне можно было перепутать с каким-нибудь из теплых благословенных миров: Юсальвхеймом или Мидгардом. Иллюзию портили только обитатели, в летнюю пору принимавшие облик, соответствующий погоде, а также дикие звери, которых в своё время изучали ученые всех миров. Их пищеварительная и кровеносная системы были столь причудливы, что до сих пор во всех научных трудах именно их ставили в пример высшей степени приспособленности к условиям среды.       Когда-то в Ётунхейме была мощная научная школа, чья слава гремела по всем мирам. Местные ученые с большой охотой выступали на межмировых тингах, проходящих раз в десятилетие, неизменно удивляя своими глубокими исследованиями и немаловажными открытиями. Так было до окончания войны. Хотя Один Всеотец и подчеркивал, что наука и политика не связаны друг с другом, никто ему до конца не верил. Вот уже тысячу лет на межмировых тингах обсуждали бессмысленные или бросовые проекты, а о том, что на самом деле творится в лабораториумах других миров, знали только шпионы Одина. Ивар не сомневался, что они предотвращают создание какого-нибудь оружия, которое может пошатнуть владычество Асгарда и ввергнуть народы в новый виток хаоса и смуты.       За немногие официальные визиты в Етунхейм Ивар успел познакомиться с местными учеными и проникнуться чувством искреннего восторга и восхищения. Причем не к Менглед, чья сила целительства признавалась во всех мирах и к кому обращались в самых трудных случаях. Как раз она, уверенная в своем превосходстве над прочими расами и считавшая себя чуть ли не милосердным духом, способным даровать жизнь избранным, не внушала Ивару почтения. К тому же он знал, что когда Один потерял глаз во время битвы с Етунхеймом, то послал за целительницей, но она не ответила на его зов, или ее не нашли, что не имело значения. Одину пришлось возвращаться в Асгард за помощью, но прошло много времени, и целители ничего не смогли сделать. Всеотец навсегда остался одноглазым, что, правда, не помешало ему стать всевидящим.       Подобного рода рассуждения никак не внушали энтузиазм тому, кто пришел в Етунхейм просить о том, о чем асы не просили больше тысячи лет. Ивар помнил, что его незначительные болезни ему лечили мгновенно, но одно дело — он, милый друг царевен, а другое — официальное приглашение в Асгард для лечения нескольких десятков умирающих, отравившихся неизвестными газами. Ивар очень сомневался, что в Етунхейме знают, как лечить от газа, который никогда не применялся в войнах высших существ, но отступать было некуда, помочь своим он обязан, поэтому неслышной тенью шел по царственным покоям, разыскивая дочерей Лафея. Куда телепортироваться, чтобы не столкнуться ни с кем из прислуги, он знал: подруги берегли его от посторонних глаз. Но только вот обычно после телепортации он проходил всего две-три комнаты и находил их. А сейчас прошел уже десять и не заметил даже малейшего следа их пребывания. Раньше Ивар удивлялся, зачем царевнам такое количество личных помещений, но потом побывал в покоях Локи и увидел, что у того комнат если не больше, то столько же. А учитывая, что дворец Асгарда сильно походил на дворец Етунхейма, то можно было предположить, что строились они одновременно в страстном желании перещеголять друг друга. Асгардский дворец был построен из чистого золота, несмотря на кучу ограничений, которые накладывал мягкий металл, а дворец ётунов был построен на равнине, в отличие от всех прочих дворцов Етунхейма, обращенных к солнцу, до которого проще всего дотянуться с одной из многочисленных гор. Дворец етунов был двулик и обрастал ровным слоем чистейшего льда в зимнюю половину года, а дворец Асгарда по форме напоминал причудливую горную породу, встречавшуюся только в мире богов. Внутреннее убранство обоих дворцов было скорее скромным, чем шикарным, как будто создатели всю душу вложили во внешний облик, а внутренняя облицовка далась им с трудом. Со временем Гладсхейм оброс городом и превратился в столицу, а Трюмхейм представлял собой маленький город, причем прекрасно защищенный, а ближайший населенный пункт — Утгард, город торговли и мошенничества, — располагался в нескольких милях от дворца, и его жители избегали ледяной крепости.       Ивар прошел все покои, в которых обычно сидели царевны и где он мог не опасаться быть обнаруженным, но никого не встретил. Такого не случалось раньше. Царевны почти не отлучались из храмовой зоны своих покоев, где им никто не докучал. Если только на официальные обеды, прогулки или какие-нибудь собрания, требовавшие их присутствия. Ивар вернулся в покои, переоборудованные под некое подобие лабораториума, соответствовавшего етунхеймскому представлению о науке. Печи были потушены, но зола еще сохранила остатки тепла. Реактивы убраны, книги закрыты, а закладки оставлены на главах, посвященных камням, превращающим несовершенные вещи в совершенные. Главной несовершенной вещью авторы книг считали разум любого живого существа, чьи мысли полнились злобой, ненавистью и тщеславием. Если очистить разум и превратить воинственные, разрушающие народы в мирные и созидающие, то наступит настоящий мир, который никому не надо будет охранять. Ивар однажды попытался возразить, что этот камень приведет к вымиранию народов, потому что законы природы, предполагающие постоянную борьбу за выживание, нельзя просто так обойти. Можно изменить себя, но нельзя изменить природу: она не потерпит вмешательств и уничтожит «совершенный разум». Однако царевны не слушали его и говорили, что практическая сторона вопроса их мало беспокоит. Они хотят лишь создать камень, который сможет исправить все ошибки вселенной, а уже кто и как воспользуется им, не их дело. Состав возможного камня поражал: ртуть, подвергшаяся девятикратной возгонке, соль, купорос, очищенный винный спирт, селитра, нашатырь, золото. После всяких процедур вроде возгонки, дистилляции и прокаливания должен был получиться красный порошок, потом кристаллы, а потом жидкость, которая, затвердев при помощи магии, обратится в камень. Рецепт был столь странен и сложен, что Ивар не волновался: у царевен всё равно не получится создать убийственный камень. А, может, в конце концов получится, и именно он станет началом Рагнарека: одной из антинаучных сказок, в которую свято верили существа всех девяти миров, ничего не смыслящие в науке и не понимающие причинно-следственных связей. Даже сын Одина говорил о нем со всей серьезностью, и Ивар не считал для себя возможным его разубеждать. Многие были искренне убеждены, что погасшее сердце ледяного мира вскоре приведет к уничтожению Етунхейма и началу конца. Таким настроениям поддавались даже ученые, которые не занимались данным вопросом. Ивара это удивляло: как можно быть искренне убежденным в том, что артефакт, пускай и изначальный, но появившийся значительно позже Етунхейма, может существенно повлиять на климат этого мира? Или даже разрушить его полностью? Это была нелепица, но в нее многие верили.       Ивар закрыл книгу, не забыв положить закладку на место. Он не знал, когда и откуда вернутся царевны. Оставаться в Етунхейме, да еще и в женских покоях было небезопасно. Лучше спросить совета у своего мастера, который обязан решать все неразрешимые вопросы, и вернуться в Етунхейм через пару часов.       Ивар перенесся обратно в комнату для телепортаций и чуть не сбил с ног Ингвара неудачным приземлением. Послышались отборные ругательства на французском.       — Трёпаный кирпич, Ивар! — Ингвар с трудом перешел на язык асов. — Чуть не убил!       — Прости, я случайно, — Ивар демонстративно отошел на пару шагов. — Как же хорошо, что здесь нет никого, кроме тебя. Я с плохими вестями: мне не удалось найти царевен Етунхейма. Ума не приложу, куда они запропастились именно в тот день, когда так нужны. Может, увидели какое-то знамение…       — Всё возможно, — Ингвар выглядел возбужденным. — А у меня прекрасная новость, ла-ла-ла! У нас умерла Наутиз, так что я еду в Хельхейм. Сегодня заново познакомимся.       — Она умерла? Когда? — воскликнул Ивар взволновано. Эта весть буквально ошарашила его. Он так надеялся спасти подругу.       — Да только что буквально. Уже Локи доложили. У тебя какие планы на ближайшее время? Что хочешь предпринять? Не хочешь со мной пойти?       — Спасибо за предложение, но мне надо будет скоро предпринять еще одну попытку найти царевен. А ты уверен, что Наутиз захочет с тобой общаться после того, как ты не выполнил ее единственную просьбу? — с сомнением в голосе произнес Ивар.       — Проверим! — Ингвар лучился энтузиазмом и вертел в руках огромный фотоаппарат. — Ладно, мне пора. Это будет интересно. Тебе удачи! Расскажу потом подробности, приходи ко мне завтра. Договорились?       Ингвар исчез во вспышке голубого света, а Ивар, несмотря на опасность попасться Локи на глаза, пошел в дом исцеления, где умерла его подруга. Сколько ночей прошло со дня аварии? Две, три, четыре? Ивар сбился со счета. Все сбились со счета, потому что почти не спали, пытаясь хоть что-то сделать с пострадавшими и с вышедшей из строя техникой. Прошло всего несколько ночей, а Ивару казалось, будто недели, и будто женщина, лежавшая на лавке, не была той же Наутиз, которую он знал: сияющей, с энтузиазмом обсуждающей свой проект и свое будущее величие. Изуродованное тело просто не могло хранить в себе ту душу, общаться с которой отправился Ингвар в Хельхейм. Оно вообще не походило на тело живого аса, скорее на восковую куклу, подделку под живое. Вместе с душой от тела отделялось что-то еще, что делало тело живым, а воскрешение невозможным. Говорят, что душу можно вернуть из Хельхейма, но получится неодушевленное существо, лишенное чувств и эмоций, ничего не жаждущее и ни к чему не стремящееся, а вовсе не тот ас, которого все любили. И хотя Ивар видел много смертей, особенно здесь, в поселении, он никак не мог привыкнуть к тому, что трупы не походили на живых или спящих. Наблюдая за смертью водопроводного фелага, он думал, что смирился и что сможет смотреть на смерть любого из них без всякого трепета. Но только не на смерть Наутиз. Она унесла с собой слишком много тайн. То странное обвинение, брошенное Локи, ее последние исследования, о которых она просила позаботиться. Ивар не знал, будет ли у него время заняться ими, но, по крайней мере, стоило их достать из архива.        Наутиз Светлоокая пережила столько всего за свою длинную жизнь! Даже радиоактивное излучение, убившее всех ее софелаговцев. Умерла она почти как герой под знаменами промышленной революции. Сколько ей было? Больше двух тысяч, но ненамного. В прошлой жизни она была замужем, сбежала сперва от родителей, потом от мужа и осталась в поселении, потому что дальше сбегать было некуда. Почему она сбежала от мужа, если всё, что ей требовалось для развода, это при свидетелях назвать достаточно вескую причину, которую всегда можно придумать? Ивар уже никогда не узнает, что двигало ей. Возможно, просто жажда приключений, не свойственная обычным женщинам. Потомков от нее не осталось: в заворотном мире она не успела завести детей, а значит, память о ней сотрется через одно-два поколения. Сколько таких вот «наутиз» жило в поселении за всё время его существования? Сотни. И многие из них посвятили себя науке. Какая именно Наутиз занималась печатным станком и электричеством, скоро никто не вспомнит.       Обрекая себя на жизнь в поселении, ас терял своё имя и свой род, фактически вычеркивал себя из истории Асгарда. Альтернатива почти у всех была смерть в обычном мире. Малодушные асы, подобные самому Ивару, покупали физическую жизнь сегодняшнего дня ценой забвения в будущем. И хотя у Ивара были дети, оставшиеся там, за воротами, в прошлой жизни, он знал, что они сохранят память о нем как об убийце и мятежнике, а вовсе не как о великом ученом, который многое сделал для Асгарда.       Ивар наблюдал, как целители занимаются трупом его подруги: раздевают, режут, исследуют внутренние органы. Тело, и без того слабо походившее на живую Наутиз, медленно расчленяли, отделяя кости, мясо, кожу. А будь это подготовка к обычным похоронам, тело оставили бы целым и наоборот залепили бы воском все отверстия, чтобы помешать мятежному духу покинуть свое пристанище. Потом проломили бы стену в доме, дабы не осквернить покойником общие двери, вынесли тело и заделали дыру. Как же обычные асы боятся трупов, боятся, что дурной покойник вернется к ним драусом и потребует виру. И насколько ученые поселения равнодушны к старинным поверьям.       Ивар стоял в отдалении и наблюдал за разделкой, пребывая в апатии. Его не гнали, но и помощи не просили: привыкли, что он постоянно находится при больных, воспринимали его почти как предмет мебели.       — Дагар, логист Мидгарда, просил что-нибудь ему отложить, — подала голос Кауна. — Какую-нибудь косточку. Имейте это в виду.       Ивар очнулся от своего странного забытья. Он совсем забыл сходить к мастеру. Прошло уже достаточно времени, можно попробовать вновь навестить царевен. И пусть в этот раз удача будет на его стороне!              Урур не находил себе места с того самого дня, как стало известно примерное число погибших. Около тридцати асов — немыслимая потеря, и ведь он мог оказаться в их числе — Наутиз предлагала ему вступить в фелаг и утереть нос Раиду. Что ж, со своей миссией она справилась блестяще — Раиду впал в немилость своего господина, только вот будь цена известна заранее, она не устроила бы ни Наутиз, ни её софелаговцев.        Никто не ожидал взрыва такой ужасной мощи. Да еще и электричество, и газ, будь он неладен! Словно норны специально измывались над поселением, плетя на полотне судьбы самые жуткие и корявые узоры.       Первое, что сделал Урур, как только узнал подробности произошедшего — велел убрать из своего отапливаемого дома всё, что могло хотя бы немного повредиться в случае взрыва. Он считал, что его расчеты верны, что отопление, основанное на одной из фракций нефти, не может дать сбой, но теперь сомневался. Локи чуть не убил Раиду — своего лучшего друга, что же будет с ним, если сломается второй водопровод? Умирать не хотелось, бежать было некуда, а обратиться за помощью было не к кому: при взрыве погибли буквально все естественники, с которыми он хорошо ладил и совместно работал. И Наутиз, и двое неразлучных приятелей, с которыми он делил ночлег, и даже очень опытная немолодая Хозяйка Змеи — так ее стали называть после того, как Локи подарил ей вместо лягушек многоногую змею из Фенсалира. Змея была магической, поэтому, несмотря на то, что присутствовала во время взрыва и отравления, выбралась из дома и на всех парах, перебирая многочисленными ножками, унеслась подальше от места основных событий. Немногочисленные асы, находившиеся на улице в момент взрыва и попрятавшиеся в дома только после объявления тревоги, говорили, что змея развила фантастическую для ее размера скорость. Куда она делась, никто не знал, но буквально через пару ночей Урур проснулся поздним вечером от тяжести на груди: змея разлеглась на нем, расставив в стороны многочисленные ноги, и довольно посапывала, порой переходя на храп, хотя Урур до этого был уверен, что змеи не храпят. За последние несколько ночей избавиться от змеи ему не удалось: она сидела на плече, обматывалась вокруг шеи или заползала в сапог и шипела при попытке обуться. Так Урур превратился в Хозяина Змеи и тайно надеялся, что магическая рептилия защитит его от гнева своего создателя — то бишь, самого Локи. Однако рассчитывать только на помощь змеи он не желал, поэтому, несмотря на всеобщую занятость, переговорил с мастерами магии и естественной науки — Хагаларом и Иваром.       Хагалар посоветовал перечитать Грагас* и заверил, что никакие казни божество вершить не будет, что даже в большом Асгарде смертью карается только изнасилование, кража или мужеложство. Ни в чем подобном Урура точно обвинить нельзя, а наложить штраф в коровах или тканях всё равно невозможно, так что бояться нечего. Если Урур все же боится, то пусть быстренько освоит обращение с топором или рогатиной, чтобы, в случае чего, дать отпор взбешенному богу. «Победить ты, конечно, не победишь, но Локи так удивится тому, что ему кто-то пытается противостоять и вообще умеет держать оружие в руках, что сразу тебя простит». Урур так и не понял, была ли это шутка.        Ивар посоветовал провести испытание на повышение давления. Возможно, если вторая система отопления покажет себя хорошо, Локи сменит гнев на милость к всеобщему удовольствию.        Урур не нашел ничего лучшего, кроме как обратиться за помощью к Поэтическому Лагуру. Во-первых, потому что тот отличался незаурядными талантами, во-вторых, потому что был приближен к Локи. Раньше Уруру не приходилось с ним работать, и о его отстраненности он не имел ни малейшего представления, так что далеко не сразу понял, что естественник не издевается, отказываясь обсуждать проект. Он ознакомился с чертежами и документами, но, как показалось бедному Уруру, больше для того, чтобы его успокоить: ученый не был уверен, что тот действительно прочитал многочисленные листы. Потом попросил показать систему и объяснить, как что работает. Урур старался, как мог, показывал, размахивал руками, тыкал пальцами в чертежи, но на лице Лагура не проявилось даже тени понимания, а «Страдания юного Вертера» интересовали его явно больше, чем проблемы нефтяного отопления. Получив всю возможную информацию, он попросил оставить его одного.       Урур ушел, но нигде не мог найти упокоения. Сунулся было к Наутиз, но его не пустили, заявив, что газ опасен. Кауна выглядела сильно раздраженной и уступать не желала даже угрозам и настойчивым просьбам. Привлеченный криками и руганью заглянул в дом исцеления мастер логистов, и от него Урур узнал, что по приказу Локи все логисты Мидгарда заперты в поселении и не могут работать.       — А Мидгард, солнце моё, — вздохнул старик, — это не Етунхейм или Муспельхейм. Там все за всеми следят, просто так на несколько дней выпасть из жизни не получится. Ох и получим мы проблем с нашим Локи, ох и получим…       — Ну не всё одни проблемы, — перебил его мастер медицины, в очередной раз лично закончивший обход пострадавших. — Локи, наоборот, действует очень разумно: буквально только что распорядился пригласить царевен Етунхейма, еще приказал, чтобы все ученые, которые в сознании, передали свои дела живым и по возможности расписали свои последние наработки. Да и твоим логистам он, наконец-то, запретил притаскивать всякую дрянь из Мидгарда без надлежащей проверки.       — Ах, дрянь! Кто бы говорил про дрянь!       Урур незаметно покинул дом исцеления, не желая принимать участия в конфликте, его не касавшемся. Все поселенцы были на нервах, особенно мастера, которым больше других доставалось от Локи, и на чьих плечах лежала огромная ответственность. Любая ссора могла легко перерасти в драку. Урур и сам был бы рад кого-нибудь ударить, а еще лучше — задушить, чтобы снять нервное напряжение и неприятное ожидание возможной казни. В конце концов, он в поселение попал из-за ложных обвинений в убийстве той самой Наутиз! Он ничего плохого в жизни не сделал, но оказался среди преступников. Стараясь сдержать негодование, он вернулся к Лагуру, который даже не сменил позы.       — Na und was? — глухо спросил он.       — Ты ждешь ответа? Рано ты пришел, — пропел Лагур. — Мне нужно время больше, чем обычно. Не знал я раньше о затее с нефтью, познать ее так быстро непривычно.       Урур скрипнул зубами, но все же сдержался.       — Хорошо, когда?       — Быть может, день, а может, два иль три, неделя, месяц — сколь угодно много…       Урур не удержался и пулей вылетел из собственного дома отопления. Если раньше он страстно желал, чтобы ничего не случилось, то теперь хотел обратного: чтобы нефть взорвалась прямо сейчас и похоронила под собой незадачливого Лагура.              На этот раз удача сопутствовала Ивару в большей мере. Он перенесся в те же покои, нашел их пустыми и решил немного подождать, прежде чем докладывать Локи о провале. Однако не прошло и получаса, как в отдалении послышались голоса. Ивар едва успел спрятаться среди многочисленного оборудования, как в комнату вошли празднично разукрашенные етунши. Их тела вместо привычного голубого цвета покрывал красный и оранжевый. Они несли на носилках старшую царевну Етунхейма. Ивар забыл, как дышать. Неужто с ней что-то случилось? Процессия не заметила его и прошла в соседнее помещение и только тут Ивар понял, что происходит: Йоль! Конечно же, етуны же празднуют Дикую Охоту тринадцать дней, причем совсем не так, как асы. Это было очень неудачно. Все праздники в Етунхейме были так или иначе связаны с религией, и жрицы принимали в них непосредственное участие. Ивар по шагам пытался вычислить, насколько далеко от него отдалились, и насчитал не более пяти-шести комнат. Он выжидал, пока процессия не покинет покои. Издалека доносились пение и молитвы, по крайней мере, так казалось Ивару, хотя древнеётунский он знал весьма посредственно. Прятаться среди приборов было неудобно, а еще сильно хотелось есть. Он уже думал вернуться в Асгард, обождать немного и пойти в третий раз, но потом решил, что это слишком опасно. Наконец, спустя бесконечный час, за который Ивар вспомнил все известные ему поэмы и баллады, торжественная процессия удалилась, причем без старшей царевны. Ученый выждал еще несколько минут и бросился к подруге. Та стояла на коленях в центре комнаты, испещренной кругами и таинственными знаками. Ивар точно знал, что несколько часов назад комната была девственно чиста. Он побоялся войти в бликующие всеми цветами радуги круги и только окликнул хозяйку.       — Старшая царевна!       Великанша повернула голову, посмотрела на него как на чужого и заговорила на етунском языке, чего никогда не позволяла себе ранее. Ее речь сразу стала гораздо менее чудной, чем обычно, но Ивар далеко не все слова понимал и частично додумывал.       — Ты не вовремя, Звезда Любви, уходи. Мне нужно закончить обряд. Приходи через одиннадцать дней.       — Я не могу, царевна, мне очень нужна твоя помощь! Выслушай! — Ивар опустился на колени и заговорил быстро, но четко на языке асов. — У нас большая беда, многие мои друзья при смерти. Мы умоляем вас пойти в Асгард и помочь!       — Плохое время вы выбрали, — покачала головой старшая царевна. — Сейчас время Йоля, у нас совершаются обряды. Мы не можем никуда уйти.       — Но я умоляю тебя. Как друга! Как… сестру нашего царевича!       — О Лаугиэ! — воскликнула царевна. — Благословенное проклятое дитя. Звезда Счастья, ни я, ни сестра не можем уйти отсюда, но троих или четверых, кому хуже всего, ты можешь привести сюда.       — Но как ты сможешь их лечить, если занята молитвами?       — Обряды конца года призывают древние силы и творят чудеса. Я не буду их лечить, но если так будет угодно духам Етунхейма, то твои друзья выздоровеют.       — Но станут ли духи Етунхейма исцелять врагов собственного мира? — с недоверием переспросил Ивар.       — Духи выше наших сражений и разногласий, — царевна подняла руки к потолку. — Четыре угла этой комнаты — сосредоточение великих сил. В каждом из них может находиться несчастный. И тогда, возможно, боги смилостивятся и вылечат даже то, что вылечить нельзя. Если будет один, то он точно выздоровеет, ведь на него уйдут все силы, если больше, то силы разделятся, и я не могу ничего обещать. Подумай, моя Бесконечная Любовь. И если согласишься, то я предупрежу сестру, когда ее вернут. Попрошу, чтобы она закрыла покои и чтобы меня не беспокоили, ведь я обращаюсь к самым потаенным высшим силам. Подумай, моя Звезда, у тебя чуть меньше суток, пока я здесь одна. Но прошу, не мешай мне больше. Не гневи духов. Если согласишься, то просто доставь сюда пострадавших, я сама всё сделаю. А теперь уходи.       С этими словами она закрыла глаза и вытянулась, словно натянутая струна. Ивар наблюдал фантастическое зрелище: радужные искры, скользившие по полу, собрались к ногам царевны, прошли сквозь ее раскрашенное тело и вырвались через руки прямо к потолку разноцветным потоком, напоминающим Радужный Мост. Луч расщепил ледяной потолок и вырвался в темное небо, осветив его и разогнав тучи. Никогда в жизни Ивар не видел такого великолепия, но не мог позволить себе долго любоваться. Локи должен решить, кого из ученых отправить на заклание.              Алгир не любил пить по вечерам ванахеймский кофе. Откровенно говоря, он не любил ничего, кроме крепкого эля и кислой молочной сыворотки сиры, но иногда требовалось что-то бодрящее, придающее сил. Тогда он вспоминал о запасах, привезенных много столетий назад из далекого Ванахейма, а также о Маннаре, который умел готовить кофе столь искусно, что его можно было выпить, а не выплюнуть. Сейчас в ожидании приезда царевен Етунхейма в сопровождении незаменимого Ивара, Алгир пытался победить небольшую чашку кофе, заедая вяленой пикшой. Но даже любимая рыба не могла перебить мерзкого вкуса: целитель поморщился, что не укрылось от глаз чересчур прозорливого Маннара.       — Ruhiger, ruhiger, — проговорил он мягко. — Успокойся, а то выпущу какое-нибудь из своих заклинаний. У меня же их много, ты не забыл? Есть и совсем безобидные, успокоительные.       — Только не надо заклинаний, — пробурчал Алгир. — Ты бы лучше обрадовал Локи тем, что заклинание для Радужного Моста готово.       — Обрадую, конечно, обрадую, — Маннар цедил березовый сок, который ему за что-то презентовал Ивар. Обычно просто так он никого не угощал ни шипучими напитками, ни березовым соком, значит, Маннар оказал ему какую-то значимую услугу, и Алгир многое бы отдал, чтобы узнать, какую именно. Еще не хватало, что бесконечные закрома Маннара достались этого скользкому гордецу. Назойливый, хвастливый маг никогда не нравился Алгиру. Жаль, что не он погиб во время взрыва.       — Es ist noch zu früh Loki zu freuen, — продолжил Маннар. — Ему не до моста, к сожалению. И нам не до него: вспомни, что логисты говорят — в других мирах неспокойно, новый Радужный Мост может стать для Асгарда не благом, а гибелью, — Маннар помолчал. — Да и Локи ли надо им радовать? Возможно, что и Хагалара. Он же говорит, что присматривает за царевичем, и он же имеет связь с Одином.       — Ему нельзя присматривать за Локи, — пробурчал Алгир. — Былое безумие просыпается.       — Безумие? А по нему и не скажешь, — удивился Маннар. — Сказать по правде, Хагалар видится мне одним из самых мудрых и спокойных асов нашего маленького мирка. Конечно, он вздорный и часто говорит то, что думает, но это такие мелочи. Сейчас он держится молодцом. Когда все в таком состоянии, когда все боятся и грустят…       — Да я вообще не понимаю, что сейчас происходит! — Алгир с трудом допил кофе, но лучше ему не стало. — Ты не знаешь, что от нас теперь хочет Локи?       — Всем известно, чего он хочет — чтобы больше не было взрывов и других крупных трагедий.       — Но сделать-то с этим ничего нельзя. Они были и будут!       — Я думаю, что здесь мы, как старшие жители поселения, должны помочь ему разобраться, — предложил Маннар. — Я не о себя даже. О тебе, к примеру, или еще о ком. Царевич Локи все время общается только с юными асами: со своими ровесниками или чуть старше, но ведь у них нет мудрости и житейского опыта, подобного нашим. К тому же мы не тинг, то есть точно не враги ему.       — Опасно, — фыркнул Алгир. — Пока он вроде как заботится о пострадавших и о тех знаниях, которые они унесут с собой в Хельхейм, но кроме того он же сказал, что теперь всё будет по-другому. Что будет по-другому? Как будет? Что тинг думает по этому поводу? Все ходят нервные, все ругаются друг с другом. Такого еще никогда не было, даже когда погибло пятьдесят или шестьдесят наших разом.       — Помню. Es war eine schreckliche Geschichte, — кивнул Маннар. — Но я не думаю, что сын Одина желает нам зла, а вот то, что он очень юн — очевидно. Я думаю, что нам следует с ним поговорить, при удобном случае, разумеется.       — Он, конечно, дело говорит, что мы отстали от Мидгарда, — Алгир постучал пальцами по столу. — «Титаник» поразил даже меня, а ведь его люди сделали пять поколений назад. Локи правильно говорит, что надо что-то менять, но за что хвататься? Как действовать? Сколько я понял, четкого плана у него нет.       — Так если бы и был, кто бы его воплотил в жизнь? Асов ведь так мало, — Маннар взял в руки чашку с оттиском кабана. — Еще будешь?       Алгир отрицательно покачал головой.       — Для кого стараться, если мы скоро вымрем?       — Если бы хоть кто-то здесь умел считать, то давно понял бы, что мы в любом случае не вымрем, — раздраженно бросил Алгир. — Не надо предпринимать никаких глобальных шагов, чтобы выжить, стоит просто чуть-чуть изменить традиции. Ну, смотри, — он взял пергамент и начал рисовать.       — Женское совершеннолетие в последнее время сместилось в сторону полутора тысяч лет, но ведь замуж девочка может выйти и в тысячу. Ну, а ребенка лучше заводить к тысяча двумстам годам. Пускай. Вот в тысяча двести лет появляется первый ребенок, проходит в среднем около пятисот лет — появляется второй — ей к тому моменту всего тысяча семьсот. В две тысячи двести — третий, а в две тысячи семьсот — четвертый. Каждая женщина может родить четырех здоровых детей, пусть и с большой разницей в возрасте. С болезнями мы давно справились, голод побеждаем с помощью Ванехейма и Мидгарда — Локи в этот раз неплохо справился, войн сейчас нет, так что все дети окружены десятками взрослых. Вот и все. Надо просто обязать всех здоровых женщин рожать трех–четырех детей. Не надо никаких сложностей с Мидгардом, с исследованием там наших девушек, которое еще неизвестно, к чему приведет.       — Дело ты говоришь, — кивнул Маннар. — Но даже если мы сможем донести наши идеи до Локи, то он же ничего не сможет сделать вне поселения.       — А вот это надо посмотреть, — Алгир понизил голос до шепота. — Чисто теоретически мы можем подобрать решение практически всех проблем Асгарда, особенно, если Мидгард вспомнит, что он фактически подчиненный нам мир. А если не вспомнит, то у нас ведь уже есть план. Сколько я понял, образцы человеческих тканей для исследований были всё в том же злосчастном взорвавшемся доме, но можно привезти новые. Локи дал добро на выведение вируса, который, в случае чего, сильно уменьшит количество людей в Мидгарде. Если Локи действительно будет готов делать какие-то реальные шаги в сторону улучшения жизни в Асгарде, а Один будет ему мешать, то…       — Schon gut, — Маннар едва не заткнул приятелю рот рукой. — Не стоит говорить обо всем этом так громко. Я уверен, что Локи поймет нас правильно, как только чуть успокоится. Он кажется мне очень разумным, гораздо более разумным, чем прочие члены царской семьи.       — Тогда надо вспомнить, что изначально поселение построили ради военных разработок и всяческих ухищрений, — довольно кивнул Алгир.       Он был рад поговорить о былом могуществе поселения и возможном дворцовом перевороте, но очень надеялся, что дальше разговоров дело не пойдет. Он не любил перемен, а возвращаться во дворец не собирался, как и сажать на трон теоретически Локи, а практически Хагалара. Бывший полунедруг слишком стар для того, чтобы вершить те же великие дела, что и раньше, а Локи вовсе не похож на послушную марионетку в его руках. Раз так, то вместо двоевластия асы вполне могут получить гражданскую войну, которая уничтожит Асгард окончательно.