Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Беркана провела вместе с Иваром всего чуть больше суток, но ужасно вымоталась. Когда-то любимый софелаговец мало походил не только на себя прежнего, но и вообще на аса: ему теперь не надо было ни есть, ни спать. Работали они, в основном, молча, что тоже было не похоже на словоохотливого Ивара. Беркана иногда нарушала тишину, объясняя очередную часть своих выкладок, но ее голос звучал жалобно и неуместно в полной тишине, давящей на уши сильнее плотного шлема. После нескольких часов тишины она сдалась и попросила Ивара рассказать что-нибудь. Что угодно: хоть про карты, хоть про науку, хоть про царевен Етунхейма — только бы не слышать ужасающую тишину, пропитанную древними незримыми силами, исходящими от бывшего аса. Ивар внял ее мольбе и принялся рассказывать о комплексных соединениях. Не то чтобы Дочь Одина ничего о них не знала (невозможно не знать о комплексе, почти год работая над тем, что мудрейший естественник поселения считает комплексом), но она старательно делала вид, что впервые слышит о его свойствах. Она знала, насколько сильно Ивар увлекается веществами, знала, что он может рассказывать о них бесконечно, однако в этот раз он ограничился несколькими неуклюжими фразами вроде того, что комплексы — сложные вещества, состоящие из молекулообразующего центра и связанных с ним лигандов, которые могут самостоятельно существовать и вне комплекса. С теми, которые внешние, связь слабая, ионная, поэтому диссоциация проходит необратимо. Внутри находится слабый электролит, поэтому он диссоциирует обратимо. Ивар начал было говорить про константу равновесия и константу устойчивости, но Беркана перебила его. Как этот сухой пересказ учебника, напичканный сложными терминами, не походил на старые красочные рассказы Ивара. Раньше он принимал во внимание, что непосвященный не видит разницы между ионной и донорно-акцепторной связью; что слушателю все равно, как именно соединяются внешние и внутренние составляющие вещества. Какие аналогии приводил Ивар прежде, какие чудные примеры, подтверждаемые немедленно проводимыми реакциями! Но всё в прошлом. Место эпитетов и метафор заняли лиганды и ионная связь. Беркана взяла инициативу в свои руки и подробно объяснила то, что Ивар хотел от нее услышать: как именно составляющие меча Суртра перекликаются с сутью каскета. Говорила механически, размышляя не о мече, а об Иваре: о том, каким он был и каким стал. Он потерял способность к эмпатии, которая раньше открывала ему двери почти к любому сердцу. Теперь он полностью погрузился в себя, а ласковые слова, порой проскальзывающие в его речи, выглядели неестественно, вымучено, словно он отчаянно старался соответствовать своему раннему образу.       День перевалил за полдень, солнце стояло в зените, даря всему живому свет, но закоптелые окна почти не пропускали его. И почему раньше никому не пришло в голову их помыть?       — Давай приготовим железную лазурь, — предложил Ивар, неожиданно возвращаясь к реальности, хотя Беркане казалось, что даже троекратное повторение свойств меча не находило отклика в его сознании.       — Давай… А зачем? — спросила Одинсдоттир, чуть помедлив. За всё время изучения вещества фелаг ни разу не синтезировал его предполагаемый аналог, потому что не видел в этом никакого смысла, особенно после того, как Лагур определил, что внешние элементы комплекса постоянно меняются.       — Дочь Одина. Meine liebe, — произнес Ивар так доброжелательно и так непохоже на себя, что Беркана чуть не отшатнулась. — Дочь Лафея подарила мне частичку своего благословения, благословения высших богов Етунхейма. Только я могу сделать то, что не в силах ни один ас: ни отверженный, ни законопослушный. Только я один могу дважды войти в одну реку и выбраться из нее живым.       — Я не понимаю тебя, — Беркана почувствовала, как защипало в глазах. — Ивар, пожалуйста, приди в себя.       — Кажется, я начал забываться, — естественник улыбнулся и притянул Беркану к себе, обнимая совсем не по-дружески, с легким намеком на страсть. — Милая девочка, всё в порядке.       — Нет, нет, нет, — Беркана, наконец, дала волю слезам. Впервые за долгое время ей было на чьей груди плакать. — Ивар, пожалуйста, я даже не знаю, ты ли это говоришь, я не понимаю, что происходит. И Хагалара нет, и все на нервах, и эта оборона от непонятно чего. А вдруг из тебя что-нибудь… вылезет! — ее передернуло, как только она вспомнила глистов и прочих червей, любивших использовать тела зверей и асов в качестве домиков. Почему именно глисты должны были вылезти из Ивара, она понятия не имела, но всё равно испытывали к ним отвращение. А Ивар стоял и шептал ей какие-то нежные слова, идущие не от сердца и даже не от разума. Обычные слова утешения то звучали ласковой патокой, а то кололи осколками льда; ровный голос сменялся шипением и фальцетом. Но пытка словами была недолгой. Усадив Беркану на лавку и налив ей дистиллированной воды, Ивар начал готовить комплекс. Дочь Одина сквозь слезы наблюдала, как желтая кровяная соль смешалась с хлоридом железа. Ивар провел две реакции с разными условиями и получил как растворимую железную лазурь, так и нерастворимую. Потом смешал тот же раствор желтой кровяной соли с железистым купоросом. Белый осадок, напоминающий снег, окислился на воздухе до синего цвета.       — Три варианта, — пробормотал Ивар. — Можно сделать больше, но мне хватит трех.       — Что? Что? Что ты собираешься с ними делать? — всхлипнула Беркана. — Пожалуйста, скажи мне.       — Я ничего не таю от тебя, meine gute, nette Беркана. Всё, что я хочу, я немедленно сделаю. Я отправлюсь на крайний запад Ётунхейма, к берегу океана, заберусь на вершину горы Лювьяберг по извилистым дорогам, которые полны опасностей для всех, но только не для меня. Я войду в чертог, созданный из костей великана, пройду сквозь огромные ворота, где прутья переплетены меж собой, словно лозы…       — Ты хочешь в Гастропнир? — перебила Беркана, перебивая этот несуразный поток лживого красноречия. — Но ведь это крепость «Сокрушитель гостей»: всем известно, что Менглед ценит одиночество. Она ненавидит все расы, а особенно асов!       — Liebe Беркана, ты ошибаешься, — зловеще улыбнулся Ивар. — Я уже бывал в ее чертоге, когда был логистом. К ученым в Етунхейме особый почет. Да и кто служит Менглед? Хлив, Блидра, Бьёрта — неужели ты по звучанию не слышишь, что это имена ванахеймок да еще и родственниц Фрейи? Пойми, сейчас меня примут даже не потому, что я отверженный и ученый, а потому, милая Беркана, что меня благословили сами дочери Лафея и боги Етунхейма. Если даже асы чувствуют, что со мной что-то не так, то етуны еще скорее почувствуют. Я смогу упросить Менглед показать мне Лэватайн.       — Ну что, что даст тебе меч Суртра, ведь вся документация по нему есть, все свойства известны! Я тебе только что всё рассказала! — Беркана молитвенно сложила руки. — Это самоубийство. Неужели ты так тоскуешь по Раиду, что хочешь и сам погибнуть в чертоге жара или от рук етунов?       — Меня не тронут, — покачал головой Ивар. — Я пойду не с пустыми руками, а с украшениями из ракушек, которые так любит Менглед. Да и она меня знает.       — Видела однажды несколько столетий назад!       — Это неважно, Беркана, пойми, неважно. Мне бы только добраться до меча.       — Но тебе это ничего не даст! — в отчаянии повторила Дочь Одина, не вставая с лавки. Кого она и в чем пыталась убедить? Ведь перед ней вовсе не Ивар, а кто-то чужой.       — Каскет — артефакт Етунхейма. И неважно, боевой или изначальный. Если ты права, если он создан так же, как и меч Суртра, то, имея на руках основу и меч, я пойму, как воссоздать каскет. Его мощь воссияет в моих руках.       — Ты не маг!       — Вокруг меня будет множество магов.       — Которые поймут, что каскет сломан.       — Нет, — грустно покачал головой Ивар. — Никто не знает, что такое каскет, его состав давно утерян. Моя лазурь не вызовет подозрений.       — Вызовет!       — Нет.       — Вызовет!       — Нет.       — Вызо… — Беркана подняла голову. Какой глупый спор. Будто она не понимает, что говорит вовсе не со своим другом. — Я могу всё рассказать мастерам, тебя не выпустят. Ты не получишь осколок Тессеракта. Что ты будешь делать тогда?       — Я не знаю, — Ивар глубоко задумался. Опять наступила тишина, противно давящая на уши. — Но, наверное… Наверное, да, наверное, я убью тебя.       Угроза прозвучала столь спокойно и обыденно, будто убийства были для Ивара в порядке вещей.       — Ты… не сможешь, — у Берканы перехватило дыхание. — Нет, не сможешь.       — Не знаю, — пожал плечами Ивар. — Я уже однажды был осужден за убийство.       — За убийство? Ты? — переспросила Дочь Одина. Час от часу не легче.       — Но я не знаю, совершил ли я его, — задумчиво продолжил ученый, вспоминая далекое прошлое. — Может быть, и нет, может быть, и да. Но сейчас мне кажется, что я бы смог убить тебя. Я не знаю. Не проверяй. Я так странно себя чувствую.       — Ты болен.       — Тогда мне точно к Менглед. Ну же, liebe Беркана, не будь столь сурова и хмура. Пожалуйста, будь благоразумна. Я, наверное, не желаю причинить тебе зла.       — А, я, наверное, боюсь тебя, — пробормотала Дочь Одина, вставая и чувствуя, как колени едва слушаются. — Отпусти меня, пожалуйста.       — Я ведь не держу.       Одинсдоттир бросила прощальный взгляд на каскет и медленно направилась к двери, не сводя глаз с Ивара. Ей казалось, что он в любой момент на нее бросится и зарежет на пороге; что гипотетическая улыбка превратилась бы в злобный оскал, выказывая истинные эмоции аса, который всё время улыбается. Беркана не могла поверить, что благополучно добралась до двери и вышла на улицу. Она дрожала, была настолько измучена, что готова была упасть прямо в снег. Ивар, ее бывший друг, находился во власти каких-то неизвестных существ. Надо помочь ему, спасти, но что она может сделать? Сказать мастерам? А вдруг Ивар разнесет все поселение. Или его изгонят. Или убьют. Беркана понимала, что от ее решения зависит многое, но единственное, что она сделала, это вернулась к Алгиру и попросила понаблюдать за Иваром. Целитель недовольно пробурчал, что и так наблюдает и что лучше бы вернулся Хагалар, без которого вокруг царит хаос.       — Я отправляюсь во дворец вместе с Гери, — сказала Беркана походя. Мысль о поездке не вызывала больше испуга. Напротив, она стала единственным спасением от опасного духа, захватившего тело дорогого друга. А уж косые взгляды в свою сторону она переживет. Наденет шляпку с вуалью. Пускай в Асгарде так не принято, зато лица ее никто не увидит.       — Ты едешь во дворец? — встрепенулся Алгир       — Да. И Хагалар попросил меня взять с собой книги и оборудование.       — Хагалар, — процедил сквозь зубы Алгир, и видно было, что он принимал какое-то очень сложное решение. — Я поеду с тобой. И сам поговорю с Хагаларом по душам.       — Поедешь со мной? — Беркана оторопела. Она вовсе не ожидала такого попутчика. — Но как же Ивар?       — Это моё дело. Я отдам соответствующие приказания. Собирайся, — велел он таким тоном, каким обычно разговаривал с глупыми медичками.       Беркане ничего не оставалось, как подчиниться. События сменяли друг друга слишком быстро. Она так долго раздумывала, с кем бы поехать, но никого не нашла, а тут вдруг спутник сам объявился. Какие еще сюрпризы ожидают ее за этот длинный сумбурный день? И что ожидает ее в новом году, чьё начало ознаменовалось таким количеством несчастий?              Что бы ни говорили психологи, социологи и прочие ученые мужи, любящие потрепать языком, для большинства детей развод родителей — настоящая трагедия. Особенно когда ребенку лет десять: он уже все понимает, а родители являются для него непоколебимыми идеалами, стеной, за которой всегда можно спрятаться. И вдруг в один ужасный день мелкие ссоры превращаются в неразрешимые конфликты, неприязнь — в открытую ненависть, а легкое недоверие — в лютую ревность. Особенно ужасно, когда трагедия происходит в маленьком городке, где все всех знают и сплетни ходят по кругу. Например, в Рованьеми, в городе Йоулупукки, который у путешественников ассоциируется исключительно с радостью и сказкой.       Йохану не повезло потерять отца в возрасте именно десяти лет. Еще больше не повезло ему с матерью, с которой он остался по решению длительного судебного разбирательства. Уже не молодая женщина тратила все силы на поиски нового мужа и почти не замечала сына. Поиски шли два года и увенчались полным успехом. Новый муж и новый папа — успешный работник незначимой для ребенка промышленности — вошел в их жизнь. Он был чрезвычайно высок, бледен, холоден, строг, но обладал незаурядным чувством юмора и знаниями, превосходящими даже знания прадедушки. Сначала отношения не заладились, но постепенно Йохан приспособился к нехитрым правилам, которые отчим установил в доме. К концу школы место родного когда-то любимого отца в сердце мальчика полностью занял отчим. А потом жизнь завертелась: университет, собственная квартира, стажировка в Америке, предложение работы — и всё благодаря новому отцу. В детстве Йохан терпеть не мог английский, но отчим настоял на идеальной выучке. Причем настоял весьма оригинальным способом: прекратил разговаривать на финском, принуждая и жену, и пасынка перейти на международный язык. По-английски он говорил красиво, почти Шекспировским языком, так что к концу школы Йохан знал английский не хуже родного и легко смог устроиться в Америке. Его звали на разные должности, но душа его лежала к детям. Он устроился преподавать математику в престижную школу в тихом районе. Кроме математики, он увлекался физикой, особенно оптикой: читал научные статьи, немного писал сам и в конце концов добился дополнительных занятий по физике с заинтересованными учениками, во время которых простым языком объяснял сложные явления. Дети с легкостью выигрывали физические конкурсы, а учителя не могли нарадоваться на подспорье в виде кружка. Все понимали, что у молодого педагога настоящий талант к преподаванию.       Новый две тысячи четырнадцатый год начался для Йохана с поездки в родные земли. Он собирался навестить семью на Рождество, но неожиданные дела задержали его, хотя он клятвенно пообещал матери, что приедет. Нарушать свои обещания он не любил, поэтому договорился, что в школе его на неделю заменят, а сам сел в самолет, который несколько часов спустя доставил его в старушку-Европу.       Дома его ждали и мать, постаревшая, но отчаянно молодящаяся, и отчим, который, как казалось Йохану, нисколько не изменился за пятнадцать лет брака. Ближе к вечеру приехали бабушка, дядя и двоюродная сестра с мужем и ребенком. Собралось небольшое веселое застолье, во время которого отчим не выпил ни капли и знаками велел пасынку не пить. Йохан удивился, но вспомнил, что тот никогда ничего не просит просто так. В детстве его просьбы казались приказами, и первые годы Йохан отчима скорее боялся, чем любил, но потом они притерлись друг к другу.       В Америке январь был временем плохой мокрой погоды, зато в Финляндии снега было столько, что хватило бы на три Америки. Йохан скучал по снегу, поэтому, как только жаркое и картошечка перебрались в холодильник, он предложил погулять и слепить снеговика. Однако родственники только замахали на него руками. Они-то к снегу привыкли и с гораздо большим удовольствием обсуждали последние новости, чем наслаждались морозом. Даже троюродный брат не захотел играть, потому что вот-вот должны были подать мороженое со сливками. Йохан решил предпринять вторую попытку после десерта, но вдруг услышал:       — Я пойду с тобой.       Отчим с трудом встал из-за стола, отодвигая тарелку.       — Нам есть, о чем поговорить.       Йохан кивнул. Он любил говорить с отчимом наедине, потому что тот всегда высказывал нетривиальные суждения и мысли, до которых сам молодой человек никогда бы не додумался.       Они вышли на лужайку, покрытую в теплое время года ковром трав и цветов. Йохан принялся лепить большой снежный ком, параллельно рассказывая об успехах своих учеников в математике и про их заинтересованность в физике. Некоторые из его первых выпускников поступили в престижные вузы и благодарили его за прекрасные уроки либо лично, либо по почте. Отчим слушал, не перебивая, порой задавая уточняющие вопросы, и Йохан искренне радовался его заинтересованности.       — Послушай, — внезапно перебил его рассказ отчим, отделяясь от стены и вылепляя голову снеговику идеально округлой формы, — как бы ты отнесся к дополнительному заработку, который составил бы… сто тысяч евро в месяц чистым золотом?       — Э? — Йохан повернул голову. — Сто тысяч? Золотом? Пап, во что ты ввязался?       Перед его мысленным взором встали наркотики, ИГИЛ, прочие террористические группировки, черный рынок рабов и только в самом конце — работа на правительство не то США, не то Финляндии.       — Хорошо, не хочешь сто тысяч евро, можем обойтись и тысячей.       — Это такая шутка? — Йохан бросил недоделанного снеговика. Вроде отец не пил, а уже бредит. Да раньше он мог пить виски чуть ли не литрами, и ничего ему не было. Неужели стареет? Или экология так плохо влияет?       — Я не шучу, — отчим грозно сложил руки на груди. Грозная поза выглядела комично в коричневом пуховике и варежках с оленями, но Йохан всё равно почувствовал себя маленьким мальчиком. — Я предлагаю тебе во внеурочное для тебя время преподавать взрослым математику, физику, быть может, химию или географию — одним словом, науки, в которых ты так хорошо разбираешься.       — Это социальная программа для беженцев? — переспросил Йохан, тут же давая себе мысленного пинка. За социальную работу не платили бы таких денег. — Мне в Африке придется работать или… А с каких пор ты занимаешься образованием? — перебил он сам себя. — Ты сменил работу? И не написал мне ничего?       — Нет, — голос отчима становился всё холоднее. — Прогуляемся?       — Куда?       — Вон туда, — он указал на сарай, где хранились никому не нужные вещи, которые мама всё забывала отнести на блошиный рынок. Йохан с тяжелым сердцем направился к сараю. Он начал догадываться, что происходит. Секта. Мусульманская или… какие еще бывают секты? Придется обучать террористов, чтобы они потом что-нибудь взорвали. Еще свежи воспоминания о теракте во время бостонского марафона в марте и в Карачи в апреле. Вот ведь неудачно приехал! Хотел повидать семью, а тут такое дело!       Отчим, тем временем, открыл дверь сарая, включил свет и закрыл дверь на ключ, стоило Йохану переступить порог. Последнему стало немного не по себе, хотя в детстве он часто играл здесь в прятки с приятелями и знал местное барахло лучше, чем мебель в собственной комнате.       — Мы за лыжами? — задал он глупый вопрос, просто для того, чтобы хоть немного разрядить атмосферу.и.       — Нет. Хотя найти лыжи — неплохая затея. Завтра можно было бы покататься. Но это завтра, а сейчас можешь зажмуриться? Иначе у тебя все поплывет перед глазами.       — Пап, ты что, предлагаешь мне наркотики? — встрепенулся Йохан и сделал два шага назад. Он уже собирался защититься первым попавшимся предметом, но отчим перехватил его руку, перед глазами и правда всё поплыло. Будто он пьян или… Йохан не успел додумать мысль, как вдруг очертания сломанного детского велосипеда сменились на очертания маленьких домиков, словно сошедших со страниц исторической книги. В воздухе кружил снег, неподалеку возвышались горы, а вокруг ходили люди — скандинавы в шубах и дубленках немодного покроя.       — Эээээ, — только и сумел глубокомысленно выдавить Йохан.       — Мне проще сразу перенести тебя в Асгард и избавить себя от долгих объяснений и твоей недоверчивости, — строго произнес отчим, кивая некоторым людям вокруг.       — Асгард? Вальгалла? Я… умер? — сиплым голосом спросил Йохан, судорожно себя ощупывая.       — Я столько лет потратил на твое воспитание, а ты всё же не умеешь быстро соображать, — вздохнул отчим и резко продолжил. — Чтобы сразу уладить все формальности. Меня зовут Перту, я — ас и живу в вашем мире, потому что так нужно асам. Поскольку наши законы физики схожи с вашими, но асы их не знают, то нам нужен человек, который даст нам первичные представления о вашем мире. Потом мы наймем себе учителей по каждой из наук и спустимся в мир смертных. Не всё же людей сюда доставлять. Но на первых порах нам нужны первичные представления о вашей науке и, главное, — жизни. И ты их нам дашь. Деньги — не вопрос. Время — какое тебе удобно. Наши занятия не должны мешать твоей основной работе. Никто ни о чем не должен знать, — Перту протянул руку, и смартфон Йохана, лежавший в заднем кармане джинсов, медленно поплыл по воздуху на глазах обескураженного владельца.       — Да, я волшебник, можешь не спрашивать. И я лично прослежу, чтобы никой Мид… земной техники у тебя с собой не бывало, когда ты сюда приходишь. Нам не нужны проблемы.       — Ээээ, — ничего более разумного Йохан так и не смог из себя выдавить. Вот уж чего он точно не ожидал от своей скромной жизни, так это Асгарда. И того, что его отчим — не человек. Но делать было нечего и возражать чародею не хотелось. Его перенесли в Асгард каким-то неведомым образом и ждут немедленного решения.       — Мама волноваться будет, — едва выдавим он. — Мы… не вернемся домой?       — Естественно, вернемся, — кивнул Перту, и Йохан не смог сдержать вздоха облегчения. — Я не похищаю тебя, я даю работу, за которую ты будешь получать чистое золото и которая для тебя будет очень проста. Справляешься же ты с глупыми детьми и даже без применения насилия.       — Насилие у нас запрещено, — механически подтвердил Йохна.       — Раз даже глупые дети, — продолжил Перту, пропустив мимо ушей последние слова пасынка, — даже отстающие понимают твои объяснения, то мы тем более поймем.       — Эм, ну, ладно, — Йохан и опомниться не успел, как за него все решили. — А сколько у меня будет учеников? И что именно мне надо преподавать?       — А это мы решим на первом уроке, — милостиво объяснил Перту, вновь беря Йохану за руку и возвращая в сарай. — Сколько тебе надо времени на подготовку к первому уроку, положим, физики? А? Ты меня слушаешь?       Но Йохан, словно загнанный зверь, осматривался в сарае. Может, ему всё привиделось и ничего не было? Какие-то две минуты прошли. Быть может…       — Смотри сюда! — послышался злобный голос отчима, и смартфон полетел прямо в руки к Йохану. Он судорожно вцепился в гаджет, чтобы тот ни в коем случае не упал и не улетел за шкаф с грязными банками.       — Я… Это неожиданно, — выпалил он, пряча телефон. — Не знаю. Завтра. Можно попробовать. А что будет, если у меня не получится?       — Ты плохо знаешь финский язык? — язвительно спросил отчим. — Или забыл основы физики курса средней школы?       — Финский? — переспросил Йохан, не веря своим ушам. — А асы в Асгарде говорят на финском?       — Асы в Асгарде говорят на любом европейском языке, — гордо сообщил Перту. — Так что тебе есть, чему у нас поучиться. И ни слова матери или еще кому-то, иначе…       — Что? Убьешь меня? — выпалил Йохан.       — Ты моя семья, так что просто наложу чары забвения. И ты никогда больше не попадешь в магический мир, — с этими словами Перту вышел из сарая, и Йохан тяжело поплелся за ним. В детстве он мечтал найти волшебный шкаф и попасть в Нарнию. Мечты сбываются.              Тор вернулся в Африку на следующий день и нашел Беннера в условном месте в крайнем душевном расстройстве. Брюс всю ночь не спал, обдумывая приближающуюся поездку, а поскольку после блистательного появления Тора оставаться среди туземцев было опасно, он попросил друга немедленно переправить его в Америку. Тор с радостью согласился, и синее марево Тессеракта ослепило их обоих на мгновение.       Оказавшись в давно пустующей квартире, Беннер с живым интересом принялся изучать показания метеостанции, а также состав воды и некоторых мелочей, вроде коры деревьев, которые Тор принес по своему усмотрению. Сыну Одина быстро наскучило наблюдать за ученым, а отрывать Беннера пустыми разговорами он не хотел, поэтому устроился на ближайшем стуле, положил молот на соседний и взялся за какую-то книжку по физике. Сперва он ничего не понимал, но постепенно нашел сходство между ней и законами родного мира. Наука людей и асов была в общем-то схожа, расходились детали.       — Превосходно, — послышался довольный голос из-за стола. — Почти все показатели в норме, только воздух чище. Как же похожи миры, в которых зародилась клеточная жизнь. Фотосинтез, круговорот воды в природе, консументы и редуценты… Похоже, что клетки вашего мира ничем не отличаются от клеток нашего, но стоит изучить их подробнее. Были бы у меня более мощные микроскопы и более пригодные объекты для тонких срезов.       — Я не чувствую никакой разницы между моим и твоим миром, — сказал Тор, потягиваясь и откладывая книжку в сторону. — Так мы отправляемся?       — Нет, — Беннер встал и размял затекшие конечности. — Я просил тебя привести мне образцы вашей материи, чтобы разобраться, что именно мне следует взять с собой. Да и надо будет еще несколько раз изучить показания метеостанции. Слишком уж наши миры похожи. Так что, если время терпит, то подожди еще хотя бы три дня. И скажи, надо ли мне являться с дарами твоим родителям?       — Отец ценит трофеи, добытые в бою, — задумчиво произнес Тор после небольшой паузы. — Его больше всего интересуют твои ратные подвиги.       — То есть Халк, — переспросил Беннер, и тон его голоса Тору не понравился.       — Я хотел сказать, что если у тебя остались какие-то части читаури, то они порадуют отца, — поправился Тор. — Ведь захватчики пришли из самой Бездны.       — Остались, — кивнул Беннер. — Мы со Старком долго их изучали. А что твоя мать?       — Мать? — Тор еще сильнее задумался. — Благовония или что-то из курительного табака с какими-нибудь фруктовыми запахами.       — Экзотические вкусы у богини скандинавского пантеона, — рассеянно усмехнулся Беннер.       — Мама любит заморские диковинки, — признался Тор, который не разбирался в подарках, знал только, какие дары преподносили друг другу правители соседних миров.       — Я понял. Попробую что-нибудь раздобыть.       Тор хотел было снова отправиться в ЩИТ, чтобы передать Джейн сведения о точной дате поездки в Асгард, но Беннер уверил его, что сам напишет ученой, чья электронная почта оказалась в открытом доступе. Таким образом, Тор вернулся домой раньше назначенного срока и успел на ужин, где, к своему удивлению, обнаружил Беркану в странной шляпке с вуалью, мешавшей беседе с царицей.       — Ты вновь вернулся один, — тихо заметил Всеотец, стоявший в тени колонны вместе с Хагаларом.       — Через три дня вернемся вдвоем, — заверил его Тор, приветливо кивая Беркане. — Я страшно голоден.       Оказалось, что в честь высокого гостя велели накрыть стол в малой трапезной зале. Один не пожелал вернуться в большую залу к придворным, поэтому слугам велели разливать мед по кубкам. Столом руководила Фригг, которая посадила Беркану между Тором и Локи с одной стороны, а сама села между Одином и Хагаларом с другой стороны.       — Прелестное зеркало получилось, о милая Фригга, — улыбнулся Хагалар своей обворожительной, чуть насмешливой улыбкой. — Старость смотрит на молодость. Наше наследие, наше будущее. Узнаю себя тысячи три лет назад. Мы были так дружны, и ты восседала между нами, как сейчас. Вот были веселые времена, когда мы были молоды, прекрасны и жили друг ради друга.       — Ты всегда жил только ради Асгарда, — вздохнула царица и больше не вступала в беседу. Тор заговорил с Локи, хотя через Беркану делать это было ужасно неудобно. Отверженная была готова поменяться, но Фригг не позволила. Почему-то ей было принципиально важно, чтобы они сидели именно так, а не как-то иначе. Локи выглядел бледной тенью самого себя и даже не поинтересовался, кого из людей собирались пригласить на пир. Тор видел, что брату всё ещё плохо и хотел было рассказать о Беннере, но поймал на себе недовольный взгляд отца и замолчал, так ничего толком и не сказав. Больше всего за столом говорил Один — рассказывал Хагалару и Беркане об их будущей совместной работе, посвященной изучению частиц из тела Локи. Один объявил, что из поселения прибыл целитель, который осматривал недавно Локи, и что не стоит пренебрегать его заботой. Брат согласился без всякого энтузиазма. Тору было скучно сидеть за столом и слушать про потусторонние частицы и незнакомых врачей. Все обещания Хагалара не имели силы, пока не приехал Беннер. Человек сперва должен осмотреться в чертоге и только потом, если пожелает, посетит мир отверженных. Хотя Тор и помнил о стремлении Беннера починить каскет, он считал это не более чем предлогом. Если уж агенты ЩИТа ничего не смогли сделать, что уж говорить про одного ученого?       По-настоящему интересно царевичу было натравить Халка на отряд асгардских воинов во главе с Гринольвом. Последний не раз хвастался, что умудрялся побеждать огромных великанов, не неся потерь, но, на взгляд Тора, его тактика давно устарела. Все доблестные воины сходились на том, что тот, кто проспал несколько тысячелетий, не знает достижений военной науки, а значит, не может вести в бой войска. Так думали все, кроме Всеотца, который настаивал на том, что до сих пор не родился столь великий воин. В этом был весь отец: слишком консервативный, цепляющийся за прошлое и за старых друзей, коих осталось совсем мало. Тор хотел многое изменить в царстве богов, но пока не получалось склонить отца даже к небольшим реформам. А вот поставить на место Гринольва, привыкшего, что ему все беспрекословно подчиняются, и поэтому никого не слушающего — можно уже сейчас. Правда, Халк по-настоящему опасен, но Тор знал, что его можно обратить в Беннера, сбросив с большой высоты, а высокие скалы нависали над океаном неподалеку от столицы. Всё было предусмотрено, осталось дождаться гостей.