Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Вот уже несколько дней Один видел супругу только во время собраний, проводившихся в покоях младшего сына, либо во время общих трапез. Стоило закончиться очередному свиданию с Локи, как Фригг ускользала, подобно тени, не то в Фенсалир, не то в собственные потаенные места. Один не знал точно, почему жена не желает оставаться с ним наедине, но предполагал, что дело в вездесущем Хагаларе, к которому Фригг испытывала большую ненависть, чем к своим настоящим врагам. И хотя Один каждый раз одергивал себя, мысленно произнося «ненависть» по отношению к любимой супруге, но именно такое впечатление создавалось. Сердце или рассудок руководили поведением Фригг, но результат был один — Хагалара она прокляла в тот день, когда он ушел в бездну. Или в тот день, когда он оттолкнул ее, неожиданно вернувшись в Асгард? Правды Один не знал, но присутствие Хагалара во дворце было во всех смыслах неудобным, пускай и блистательным. Вождь, как и в прежние времена, легко нашел общий язык буквально со всеми: молодые воины во главе с Тором обожали его, Гринольв вел неспешные беседы за очередным рогом с элем, а вельможи обращались за советом, хотя понятия не имели, что перед ними не просто наставник Локи, а куда более значительная фигура. Хагалар прекрасно втирался в доверие, если считал это для себя необходимым.        Один не сомневался, что ни в какое поселение бывший друг добровольно не вернется, а если и вернется, то только вместе с Тором, чтобы преподать пару уроков изысканной политической игры. Даже Беркану он вызвал только после нескольких напоминаний, и то не лично, а через гонца. Все рассуждения о том, что его эпоха прошла и ему некуда возвращаться, были чистой воды кокетством: как только появилась малейшая возможность вернуться во дворец не потеряв лица, так Хагалар тут же перебрался в свои старые покои. Где удобнее спать: на огромном ложе, устланном множеством шкур, или на деревянной лавке? Что вкуснее: водоросли с сушеной рыбой или десяток изысканных блюд? И таких мелочей было множество. Не от хорошей жизни прислужники дворца оказывались в поселении, даже если сами они твердили обратное. Больше всего радовало Одина то, что Хагалар вплотную занялся Тором. В отличие от Локи, скользкого в своих убеждениях, принимающего любую сторону, выгодную в данный момент времени, Тор был непоколебимой скалой. Настолько непоколебимой, что в свое время Одину пришлось низвергнуть его в Мидгард, чтобы заставить хоть немного изменить взгляды на жизнь. Пусть Хагалар сколько угодно перетягивает Тора на свою сторону — у него ничего не выйдет, он вынужден будет гнуть ту же линию, что и Всеотец, и таким образом принесет много пользы. Тор — идеальный продолжатель дел родного отца: взращенный в определенной морали, он жаждал укрепить и поддержать то, что создали до него, развить и довести до идеала. В то время как Локи был новатором: рисковым, готовым поставить на карту всё, даже благополучие целого мира. Родной сын не терпел новшеств, а приемному только дай волю, и он полностью изменит Асгард. И, к сожалению, рядом нет никого, кто обладал бы достаточным авторитетом, чтобы после смерти Всеотца стать гласом разума для царевичей. Безусловно, таковым мог быть Хагалар, но его дни сочтены — не доживет он до нового царя и свою мудрость и опыт может передать лишь в течение ближайшей пары столетий.       При выборе между консервативным Тором и новатором Локи Один предпочел отдать Асгард Тору, которому ума не хватит, чтобы разрушить Асгард. Ведь даже для того, чтобы впечатлить собственного отца, царевичи использовали совершенно разные методы: старший устроил мелкую стычку с етунами, младший — попытался уничтожить один из Девяти Миров. Разница в масштабах очевидна, а недальновидность одна на двоих.       Один получал изощренное удовольствие от сравнения собственных детей. Они были почти ровесниками, росли в одинаковых условиях, но выросли совершенно разными не столько из-за разницы в чистоте крови, сколько из-за черт характера. Локи во многом походил на свою мать — она была той еще приспособленкой. Приспособилась даже к жизни у етунов и воевала на их стороне против Асгарда. А вот Тор на свою мать вовсе не походил. По крайней мере, на молодую. У него не было ничего от Фригг: ни хитрости и коварства, ни спокойного нрава, который непосвященные называли «добрым».       Погруженный в размышления и сравнения, Один вышел на балкон, где неожиданно встретил супругу, укутанную в теплую козью шаль.       Короткий день подходил к концу. Темнело, но закатного солнца не было видно за низкими тучами. Взгляд Фригг был направлен на долину Вингрид, где когда-нибудь сойдутся в последнем бое асы и прислужники Хель. Когда построят корабль из человеческих ногтей, а Хель и Суртр объединятся в едином страстном порыве уничтожить Асгард. Исход битвы всем известен заранее, но никто не знал, когда она состоится — какое поколение асов встретит Рагнарек. И возможно ли изменить его исход? На всякий случай уже много тысячелетий новых цариц мертвых называли Хелями, а новых царей Муспельхейма — Суртрами, чтобы имена к Рагнареку обязательно совпали. Один относился к подобным предосторожностям с долей юмора. Очередного стража моста переименовал в Хеймдаля, первенцев честно назвал Торами, как того и велело прорицание Вёльвы, а вот имя «Локи» получил не его побратим, а сын. Один знал, что от новоявленного Локи все ждут великих свершений, к примеру, рождения новой Хель и нового Ермургарда. Но поскольку Один не желал смерти всего живого, то собирался принять меры к тому, чтобы у Локи не было детей. Какие дети родятся у полукровки, представить себе было сложно. Вряд ли это будут волки и змеи, но уж точно не здоровые асы. А пока у нынешнего Локи дети не родятся, Рагнарек точно не наступит, если верно расшифровали древние пророчества, в чем Один тоже не был уверен.       — Я беседовал с Локи, — тихо сказал Всеотец, приобнимая дрожащую супругу — ее имя магическим образом совпало с пророчеством, и это можно было бы считать знаком судьбы, если бы «Фригг» не было самым распространенным именем в Асгарде.       — Я задал несколько провокационных вопросов, но никакие сторонние силы в нем не проявились. Я беспрестанно сканировал его, но видел только общую усталость и страх передо мной. Больше он не пытается возражать мне, — довольно закончил Один.       — Ты давно сломал его, — хрипло откликнулась царица, закашлявшись на морозном воздухе. — Не пора ли воскресить?       — Я уже начал это делать, — возразил Один. — Тор отбыл в Мидгард. Он вернется с бравым воином — одним из Мстителей, отличающимся, по его словам, не только силой и удачливостью, но и умом.       — Смертный в Асгарде, — рассеянно произнесла Фригг. — Смертные не должны видеть высокий чертог.       — Вальгаллу он и не увидит. Я хочу посмотреть на человека, которого мой сын считает достойным другом, а также побольше узнать о Мидгардской битве. Тор о ней так ничего и не рассказал толком, а вороны видели не всё.       — Всеотец, — медленно произнесла царица, прижимаясь к его груди. Ей было холодно, но она не желала уходить с балкона. — Покажи мне его смерть.       Один нахмурился.       — К чему тебе это?       — Как Тор молчит о подробностях битвы в Мидгарде, так вы оба молчите о подробностях того, как убили Локи, — спокойно пояснила царица. Мертвенное спокойствие ее голоса кому угодно могло бы показаться странным, но только не Всеотцу. Он знал, что супруга неспроста не участвовала в торжественных похоронах своего приемного сына. Пока обитатели дворца и столицы возводили на кладбище курган, она сидела на обломках Радужного моста. Возможно, её туда привел дар предвидения. Один знал только, что Хагалар наблюдал за ней некоторое время, но так и не подошел. Он инкогнито появился на похоронах и исчез, как только понял, что ее там нет.       Всеотец накрыл правую руку Фригг своей и позволил просочиться в собственное сознание. Он не стал останавливаться на драке, которая разбудила его, опустил бешеную скачку на Слейпнире, когда боялся не успеть и потерять обоих сыновей. Он показал только тот момент, когда он, изловчившись, схватил за ногу Тора. Если бы его дети были в состоянии связно мыслить, то могли бы удивиться, каким образом старый царь спокойно держит их обоих на вытянутой руке. Локи кричал что-то про общественное благо, но грохот падающих в Бездну осколков Радужного моста заглушил его слова, примерный смысл которых можно было прочитать лишь по губам. Одно слово — и безвольная рука разжимается — Локи летит вслед за Радужным мостом, а Тор дергается так, что едва не отправляется следом. Одину стоило больших усилий удержать его и втащить на мост. И то, что Тор так и не выпустил Гунгрир — большая удача. Иначе копье вернулось бы туда, откуда его когда-то украли — в Бездну.       Один закончил воспоминание, когда Тор, потрясенный и ошарашенный произошедшим, поднялся на ноги. И вновь перед глазами царской четы простирается долина Вингрид, почти невидимая в ночной мгле.       — Тор глупец, — ни с того ни с сего произнесла Фригг. — Одно движение руки, и ничего бы не случилось. Ему стоило лишь подтянуть Гунгрир к себе, перехватить Локи за руку, и мой сын не погиб бы.       — Все произошло слишком быстро, он не успел ничего предпринять, — ответил Один. Супруга была готова обвинить сына, но не мужа. Несмотря на весь свой природный ум, она не допускала даже мысли, что самоубийство было подстроено. И вовсе не Тором, который лишь сыграл отведенную ему роль.       — Царь не может допускать таких ошибок, — вздохнула Фригг. — Иногда мгновения решают все, мне ли говорить тебе об этом.       — Он научится, — пожал плечами Один. — Теперь с ним Хагалар. Или его дружба с нашим старшим сыном тебя тоже настораживает?       Фригг долго подыскивала подходящие слова для ответа.       — Хагалар может многому его научить и не причинит ему вреда. Если память не обманывает меня, Тор никогда никому не пытался ничего доказать, — Фригг помолчала. — Он принимает решения, не ориентируясь ни на чьи авторитеты, выступая даже против тебя. Но Хагалар не поэтому не тронет его, а потому, что ломать Тора слишком просто.       Один кивнул. Он и сам только что думал о детях, о разнице в их мировоззрении и был рад, что супруга придерживалась его же мнения. В детстве это было особенно заметно: если Локи хотел жареные яйца, то не составляло труда убедить его съесть вареные, но невозможно было доказать, что яйца вредны для здоровья. С Тором всё иначе: если он не желал вареных яиц, то даже голодом нельзя было заставить его их съесть, а вот убедить, что яйца опасны, было просто. Со временем яйца сменились на более сложные материи, но общий принцип остался.       — Почему ты не вернешь того Локи, который был до смерти? — послышался тихий голос Фригг. — Мы оба потеряли нашего сына. Куя новое сердце, ты можешь нечаянно остановить старое.       Один ничего не ответил. То жена просила вернуть Тень, то — младшего сына. А ведь это практически невозможно. По крайней мере, гораздо сложнее, чем вернуть того же Гринольва, который благополучно проспал несколько тысячелетий. Да и будто Фригг снова полюбит того Локи, что был раньше. Она ведь отреклась от сына в тот день, когда он вернулся в Асгард.       К тому же за новым Локи было интересно наблюдать и ждать результатов. Пока он сломан и ищет свое место в жизни, то тычется носом в самые разные двери в поисках путеводной звезды. Один не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать, куда именно приведут Локи его поиски и метания. Он мог взять сына в железные тиски и направить в угодную ему сторону, и с Тором так и поступил бы, но Локи был интереснее, оригинальнее и как проблемы, так и методы их решения он находил сам. В поселении он скучал, но сейчас во дворце должен начать действовать. Это понимал Один, а с ним и магические животные, которые все чаще прогуливались подле покоев царевича. Даже Рататоск забыла о своей работе и почти перестала передавать сообщения между драконом и орлом. Все ждали чего-то грандиозного, что устроит Локи и что развеет скуку магической части асгардского двора.       — Фригг, послушай, — начал Один проникновенно. — Именно сейчас, когда Локи запутался окончательно, когда он чуть ли не смерть пережил, именно сейчас ему нужна твоя поддержка. Не как матери, а как самого близкого аса, которому он может доверять. Ты сама можешь вернуть того Локи, которого так любила. Сейчас ты к этому близка.       Фригг не ответила. Она не возразила, что это не более, чем ложь, потому что Один давно вбил ей в голову, что все его поступки несут какой-то смысл. Несут, безусловно, но только часто смысл носит развлекательный характер, а развлекаться Один предпочитал с живыми мыслящими разумными существами — так было гораздо интереснее.              «Чтобы получить киноварь, надо взять две части ртути, отмыть их с золой, пропустить сквозь ткань неупорядоченной фактуры и добавить одну часть серы, прокипятив ее в уксусе, просушив и вымочив еще день в уксусе. Полученную смесь размельчить, положить в стеклянный сосуд, замазать глиной, высушить, нагревать полня на медленном огне, усилить огонь на целый день, пока не появится красный дым. Охладить, вскрыть. Пойдет желтый дым, который через час станет красным. Внутри обнаружите киноварь. А если взять две части ртути, часть серы и часть нашатыря, измельчить, положить в стеклянный сосуд, прокалить, как киноварь, то пойдет голубой дым, а после охлаждения появится лазурит. Если же к ртути добавить четыре унции серы, две унции нашатыря, размельчить и возогнать, то на медленном огне получится ультрамариновый лазурит, » — Беркана в пятый раз перечитывала собственноручно переведенный рецепт и пыталась разобраться, что имели в виду древние люди под такими знакомыми названиями как «киноварь» и «лазурит». Еще год назад она почти разгадала тайну этого рецепта, помнила состав металлического мышьяка и квасцов, могла с легкостью объяснить кому угодно значение таких мидгардских терминов, как «закрепить», «умягчить» или «выбелить». Да что там — она лично пробовала создать жидкость, исцеляющую болезни, в основе которой лежала ртуть. Ее стоило девять раз возгонять, добавить соль и купорос, растворить в очищенном винном спирте. Дистиллировать, опять возгонять, отделить постоянное от летучего… Ныне покойная Наутиз ужасно интересовалась этим средством, потому что считала своим долгом доказать, что ртуть безвредна. Она во многом помогла магиологу и лично извлекала из красного порошка соляную часть, растворяла в купоросе, селитре и нашатыре… Когда дело дошло до золота, Наутиз категорически заявила, что без магии эта жидкость совершенно точно отрава, и что-либо Беркана неверно перевела рецепт и неверно поняла сложный язык символов, либо древние люди специально называли яды «исцеляющей жидкостью», чтобы запутать врага. Одинсдоттир чувствовала себя сконфуженной, но Наутиз так много смеялась и шутила и вроде как даже совсем не злилась, что расстались они чуть ли не подругами, пускай впоследствии больше не общались.       За год, что Беркана не занималась собственными исследованиями, она забыла практически все, что учила, а наработки были запрятаны так далеко, что, чем найти их, проще было начать с чистого листа. Всё это Одинсдоттир осознала, как только переступила порог лабораториума, в котором когда-то давно занималась исследованиями магии землян. Это случилось практически сразу после трагедии с отоплением, когда она поняла, что даже жалкие остатки фелага больше не соберутся. Хагалар вплотную занялся делами мастера, Раиду исчез, Ивар все время проводил с ранеными, Лагур не считал себя обязанным делать что-либо после того, как определил возможную формулу вещества, а магический Ивар недолго пробыл в команде и был чужим. Беркана порывалась пару раз самостоятельно разобраться с каскетом, но она так устала возиться с одними и теми же исследованиями, что быстренько решила, что каскет родственен мечу Суртра, знания о котором доступны многие тысячи лет. Она раздобыла документы в библиотеке и оставила их рядом с ларцом. Никто за ними так и не пришел, а она стеснялась к кому-то обращаться. Софелаговцы, с которыми она совсем недавно весело болтала и ездила на конные прогулки, вдруг стали чужими друг другу. Она не могла объяснить, что происходит, но чувствовала, что что-то нехорошее. Раньше она могла ворваться в лабораториум и рассказать что-то, что ее тревожит. Ее бы поняли, посмеялись или поддержали, но сейчас говорить даже о работе было не с кем. Все были заняты проектами Локи. Кто ухаживал за молодыми деревцами, кто занимался почвами, кто готовился к обучению у землян. Все были пристроены, все работали на общее благо, но как-то так получилась, что Беркана осталась не у дел. Другие магиологи были заняты, а ей не досталось работы. Она могла бы попросить, и ее с радостью бы взяли — рук везде не хватало, но она стеснялась да и не хотела больше связываться ни с чем, чем руководил царевич-полукровка. Беркана до сих пор не могла забыть посиневшие руки псевдосына Одина. Света в комнате было мало, но достаточно для раскрытия страшной тайны. За прекрасными чертами асгардского лица скрывался карлик-ётун. Не сын Одина. Даже не сын Фригг. Сын врага и какой-то асиньи, безымянной, наверняка рабыни, которой Лафей воспользовался и убил, как только она принесла ребенка. Поэтому Локи такой жестокий, поэтому он хотел убить красавицу-Аллоизетту, поэтому убил множество девушек, которые его любили. Он монстр, отвергающий любовь и любить неспособный.        Несмотря на то, что Беркана давно жила в мире отверженных, многие местные идеи остались для нее чуждыми. На словах она была готова согласиться с чем угодно, но в душе никогда не отступалась от своего мнения, вбитого крепкой рукой матери и гласящего, что етуны — кровожадные монстры. Она с содроганием вспоминала, как Локи откинул ее в стопки книг, нагроможденные на столах, как мановением руки отбросил Ивара и Раиду, как душил того же Раиду несколькими месяцами позже всего лишь одной рукой. Локи обладал невероятной силой и искусно ею пользовался.       Как и Хагалар. Который тоже оказался монстром. Беркана даже не сомневалась, что любимый Вождь тоже полуровка и обязательно полувеликан, неважно, ледяной или огненный. Слишком многое в нем не от аса. Взять хоть красные глаза и жуткое преображение, которое все они наблюдали во время экзекуции. Это был точно не ас.       Постоянно переживая прошлые ужасы и накладывая на них новые вроде взорвавшегося водопровода, Беркана мирно работала над заклинаниями людей. Дурные мысли всегда были ее надежными спутниками, скорее, ей было непривычно в последний год отвлечься от них и увлечься сыном бога. Но наваждение прошло: она снова одна в своем маленьком мире с книгами и шлемом, глушащем посторонние звуки. Впереди вечность, которую она проведет за чтением и расшифровкой мидгардских манускриптов и, если повезет, когда-нибудь она сойдет в Мидгард и покажет сыну Джозефа свои наработки. Беркана с большим удовольствием вспоминала Капитана Америку и с большой радостью пообщалась бы с ним в более близкой обстановке. Он был смертным, а значит, у нее оставалось мало времени. Раз в мире асов она не позволяла себе даже то, что позволяли обычные женщины, хотя бы потому, что мода Асгарда не давала закрыть лицо вуалью, да и достойных мужчин среди отверженных не наблюдалось, то Мидгард оказывался неплохой альтернативой. Вряд ли можно было найти более удачливого человека, чем Капитан Америка, который пережил свое поколение, совершил подвиг, после которого его оживили ради новых подвигов. Из всех воинов Мидгарда, которых Беркана видела, именно Стивен-Роджерс был образцом удачи и благородства. Мысли о нем немного развеселили Беркану, но стоило ей глупо улыбнуться в пустоту, как в лабораториум вошел Соулу, логист Хельхейма.       — Здравствуй, — он поднял руку в приветственном жесте, пока Беркана судорожно снимала шлем. — Вижу, ты занята. Не буду отвлекать, но тебе попросили передать.       Он протянул свернутый в трубочку пергамент.       — Спасибо, — Беркана быстро стерла с лица улыбку. — Как подготовка к обороне?       — Да подготовились вроде как, — Соулу направился к двери. — Ждем точных указаний от Хагалара и надеемся, что это очередная неудачная шутка       — Неудачная шутка, — тихо повторила Беркана, оставшись в одиночестве. Сторонние асы предпочитали не делиться с ней новостями, а Соулу был как раз из сторонних, пускай и пользовавшихся в свое время милостью Локи.       Когда объявили тревогу и мобилизацию, Беркана решила не выходить из лабораториума, раз уж все равно давно перенесла часть столовской еды в свое маленькое убежище. Из-за этого она почти ничего не знала ни о подготовке к обороне, ни о причинах всеобщей паники, понимала только, что на улице гораздо опаснее, чем в защищенном лабораториуме. Никто не стремился ее о чем-то оповестить, а сама она не была настолько любопытной, чтобы разбираться в произошедшем.       Дочь Одина развернула свиток и тут же узнала почерк Хагалара. Он явно спешил, некоторые руны едва можно было разобрать.       «На закате следующего дня Гери встретит тебя неподалеку от поселения и проводит во дворец. Захвати с собой оборудование для исследования мелких магических частиц и книги по мирам Бездны и по религии Етунхейма, если найдешь.»       В коротком послании не было ни привычных шуточек, ни даже подписи. От сухого тона веяло приказом. Беркана растерялась. Ехать во дворец в сопровождении всего лишь одного волка да еще и по полям, вдоль крестьянских поселков, где ее, отверженную, легко могут убить. А если Гери не сможет ее защитить? Не перехватит же он зубами пущенную ей вслед стрелу или копье. И зачем ей ехать? Почему именно она? Ведь есть столько талантливых ученых, мечтающих увидеть Гладсхейм хоть краем глаза. Беркана старалась делать глубокие вдохи, чтобы не дать подступающей панике захлестнуть себя с головой. Надо поехать с кем-то. Но с кем? Во дворец она ездила с Иварами и Раиду, но один Ивар командовал защитой поселения, другой пострадал от того же, от чего и Локи, сколько она поняла по обрывкам разговоров, а Раиду как ушел к гейзерам, так и не вернулся. Может, его давно убили. Пришла безумная мысль позвать с собой Фену, потом Лагура. И вот на Лагуре Беркана остановилась. Раньше она могла говорить с ним откровенно. И именно с ним она распознала в каскете сменяющиеся элементы. Лагур умыл руки после этого, посчитав, что свою лепту внес и его работа закончена, а Беркана осталась с артефактом до конца.       Повинуясь сумбурной идее, Дочь Одина буквально выбежала из теплого лабораториума. На улице было тихо и тревожно. Если бы Беркана была магом, то почувствовала бы сложную сеть заклинаний, опутывающую поселение. Для защиты домов вовсе не нужно было разрешение или приказ Хагалара. В случае опасности ее ставили по велению любого из мастеров. Защитный купол спас бы поселение даже от ударной силы водородной бомбы, но Беркана не знала точно, какая сила у страшной «водородной бомбы», которой ее пугали логисты, поэтому не могла оценить мудрость древних, создавших столь мощный щит.       Она направилась к дому, где Лагур спал — к дому Лимонов — но его там не оказалось. Зашла в столовую — но и там его не обнаружила. Да и не только его. Поселение словно вымерло. Увидев вдалеке пожилую магиологичку, Беркана бросилась ей наперерез, едва не поскользнувшись на притаившемся под снегом льду. От нее узнала, что Лагур занят вторым домом отопления, от которого все ожидали взрыва. Беркана и не знала, что именно к Лагуру за советом обращался Урур — создатель и идейный вдохновитель второго дома. Дочь Одина, погруженная в себя, пропустила все последние новости.       Она заглянула в лабораториум, увидела там десяток магов и естественников, в том числе и искомого Лагура. Некоторые оживленно спорили, другие сидели над бумагами и чертежами, кто-то даже рисовал на ноутбуке. Отвлекать Лагура от такой важной работы показалось Беркане неправильным. Она так и не решилась войти. Но не отправляться же ей одной в озлобленный большой Асгард! Обо всех своих проблемах и сомнениях она имела полное право докладывать своему мастеру и ожидать решения от него, но она не обращалась к нему ни разу в жизни, вываливая все проблемы на вездесущего Хагалара, который всегда знал правильный ответ и всегда был готов помочь. Должно быть, он и сейчас готов, только вот Беркана теперь его боялась.       Снедаемая неприятными мыслями и чувствами, она и сама не заметила, как дошла до лабораториума с каскетом. Со дня трагедии она несколько раз заходила туда, дотрагивалась до ларца, словно ожидая, что ее рука посинеет, подобно руке царевича. Но ничего не происходило.       В этот раз в лабораториуме слышалось какое-то шуршание, и Беркана, затаившись, заглянула в маленькое окошко, закопченное настолько, что только по плавным движениям полуразмытой фигуры она узнала Ивара. Значит, с ним всё в порядке. Но зачем он здесь? Беркана решила, что нет лучшего сопровождающего в мир дворца, чем он, раз у него всё хорошо.       — Здравствуй, Ивар! — радостно поздоровалась она, пересекая порог лабораториума. В нем было жарко, душно и дымно.       — О, Беркана, я очень рад тебя видеть, — отозвался Ивар, но в этот раз доброжелательность оставила его. Он словно и не заметил ее прихода, а отвечал, скорее, по инерции. — Я думаю, что еще часок-другой, и полная формула восстановления каскета будет готова. Высшие боги Етунхейма одарили меня воистину бесценным даром. Пожалуйста, проходи, сядь рядом со мной. Я как раз думал о тебе, о том, что именно ты мне сейчас необходима. Я не всё понимаю в твоих заключениях по мечу Суртра. Пожалуйста, помоги мне.       Слова застряли у Берканы в горле. Ивар не походил на себя. Он выглядел как обычно, но его выдавала речь — вежливая, но со странным придыханием, с акцентом. Беркане вспомнилась прекрасная Алоизетта — во всех отношениях великолепная девушка, которая, возможно, и смогла бы решить загадку каскета. Дочь Одина хотела отказаться, заявить, что ей некогда, что она пришла просить помощи совсем по другому вопросу, но не решилась. Отголоски былого чувства привязанности, которое она недавно испытывала к софелаговцам, разлились в ее душе мягким светом. Не так и сложно представить, что все по-прежнему, как было до той жуткой провокации Хагалара, когда и он, и царевич показали свои истинные лица. Все как тогда, когда фелаг вместе работал на общее благо и не знал горя. Конечно, это была иллюзия, но Беркана готова была погрузиться в нее с головой.              Брюс Беннер давно привык к тому, что посреди короткой африканской ночи к нему могут ворваться местные жители, лопоча что-то на своем языке и утягивая в сторону очередного пострадавшего. Но он совершенно не привык к тому, чтобы посреди ночи около селения появлялась вспышка света, вызывающая панику среди жителей, а уже через пару минут ему жал руку Тор собственной персоной в боевом божественном облачении.       Хотя жизнь среди африканцев приучила Беннера просыпаться мгновенно, он всё же не сразу понял, что Тор приглашает его прямо сейчас отправиться в Асгард и увидеть все красоты мира богов. Более того, недвусмысленно тянет за руку и уже успел выволочь на улицу.       — Тор, Тор, подожди, — Беннер с трудом остановил воодушевленного друга, горящего желанием сдержать данное когда-то обещание прямо сейчас. — Давай вернемся в дом и всё спокойно обсудим.       Но вернуться в дом они не смогли бы при всем желании: на улицы высыпал заспанный народ. Причем некоторые узнали странного давнего гостя с целительными камнями, которые Беннеру много крови попортили. Мужчина, мгновенно исцеленный Тором, раструбил всем о своем везении, и Беннер едва смог убедить дикий народ, что великого средства у него нет, оно есть только у его друга — полубога. И вот теперь этот полубог явился да еще и самым заметным из всех возможных способов. Беннер не удивился бы, если бы его на этом самом месте попробовали разорвать на множество маленьких богов исцеления.       — Уйдем отсюда, — он попытался утянуть Тора в проулок, но не тут-то было — круг толпы заметно сузился, пробиться можно было только с боем.       — Хорошо, — кивнул Тор, схватил не ожидающего подвоха ученого в охапку и улетел на молоте за ближайшие холмы. Народ провожал их со страхом и улюлюканьем. Беннер не переставал про себя чертыхаться — как ему теперь вернуться в свой дом? Придется опять переехать, причем срочно. А ведь раньше Тор скрывался и вполне успешно, что же помешало сейчас? И Тор ли перед ним?       — Брюс Беннер, мой отец торжественно приглашает тебя в Асгард разделить с нами кров и пищу и посмотреть на достижения мира богов, — повторил Тор, как только поставил ученого на Землю.       Ночью в Африке не слишком безопасно, но пока не слышно никаких подозрительных шорохов. Свет Тессеракта напугал не только людей, но и ночных хищников.       Беннер едва перевел дух и привел мысли в порядок. Похоже, что-то стряслось в Асгарде, и асам срочно понадобился Халк — никак иначе не объяснить эту спешку и Тора в доспехах. Кое в чем боги всё же не отличаются от людей: им тоже нужна разрушительная мощь Халка, а вовсе не ум и находчивость Беннера, ведь когда он предложил Тору помочь с каскетом, тот только кивнул, но в Асгард не позвал.       — Спасибо за приглашение, но я не могу уехать прямо сейчас, — медленно произнес Беннер, проверяя, дадут ли ему отсрочку, или все настолько плохо, что его утащат прямо сейчас.       — Почему? — искренне удивился Тор. — Сам Один Всеотец ждет тебя. Я перенесу тебя в Асгард, где тебе выдадут одежду и накормят самыми изысканными яствами, которые достаются только тем смертным, которые перед смертью призывали Одина. Ты проведешь несколько недель в божественном чертоге и ни в чем не будешь нуждаться!       — Сейчас ночь, а у меня есть обязательства! — пояснил Беннер как можно мягче, чтобы не обидеть вспыльчивого друга, а заодно проверить, насколько его присутствие необходимо в Асгарде прямо сейчас. — Тор, человек не может просто так взять и исчезнуть из своего мира на несколько недель. Мы живем в социуме, и исчезновение быстро обнаружат. Мне надо подготовиться, предупредить, разобраться с делами.       Беннер не был уверен, что Тор хорошо понял его слова, однако громовержец задумался.       — Я понимаю тебя, — наконец, кивнул он. — Я и сам немного промедлил, прежде чем явиться за тобой. Мне тоже пришлось закончить некоторые дела.       Беннер обрадовался отсрочке: значит, в Асгарде не назревает страшная битва. К тому же там у кого-то есть дела более важные, чем беспросветные пьянки и драки, как твердят мифы.       — Рад, что мы друг друга поняли, — вымученно улыбнулся он. — Мне надо подготовиться. Какая у вас там сейчас погода?       — Зимняя.       — Какая именно «зимняя»? Здесь зима мало отличается от лета, а на других континентах зимой дожди или снег.       — У нас снег, — ответил Тор, подумав. — Многие ходят в шубах и шалях.       — В шубах, — уточнил Беннер. — То есть мне нужно отыскать зимнюю одежду. В Африке это будет сложно.       — Не беспокойся, — заверил его Тор. — Я принесу тебе зимнюю одежду, когда приду за тобой.       — Ладно, хорошо, — Беннер помотал головой. — У вас есть подснежные хищные растения, животные?       — У нас все животные живут в океане, — ответил Тор, не слишком понимая, какое отношение животные имеют к посещению Асгарда. — В самом Асгарде много домашнего скота и почти нет диких зверей. Птиц много, но они все улетели.       — Куда? — удивленно переспросил Беннер.       — В Ванахейм и Юсальвхейм. Они всегда улетают.       — В другой мир? Специально для них открывают Радужный мост?       Тор пожал плечами.       — Я не знаю, но птиц зимой в Асгарде мало.       — Ясно, — Беннер еще что-то прикинул. — Ты понятия не имеешь, сколько у вас кислорода в воздухе? Я так и думал. Пойдем.       Он обогнул холм, обошел поселение по большому кругу и вышел к своему дому через мелкие грязные переулки. По дороге он попытался разузнать у Тора хоть что-то про непосредственную проблему, которую собирался решать вопреки неудачам ученых ЩИТа — про каскет. Но громовержец ничего не знал и, как показалось Брюсу, не считал починку артефакта чем-то важным и необходимым, что расходилось с показаниями друзей Локи, которые называли каскет чуть ли не бомбой замедленного действия, которая сперва уничтожит мир льда, а потом и все остальные миры. На улицах опять было пустынно, будто никакой асгардский бог и не появлялся. Беннер осторожно приподнял тряпку, служащую дверью в его жилище. Никого. И все вещи на месте, а ведь он был уверен, что толпа бросится громить его домик в поисках божественных лекарств. Наверное, побоялись, несмотря на то, что ничего не знают о Халке.       Он с трудом нашел среди многочисленных сваленных в кучу вещей пробирку с плотной крышкой.       — Можешь взять ее с собой, набрать немного вашей питьевой воды и плотно закрыть?       — Хорошо, — Тор принял склянку из рук друга. — Там, где отбывает наказание Локи, много таких маленьких стеклянных посудин.       — Немудрено, — задумчиво бросил Беннер, выуживая из горы мусора портативную метеостанцию, которую ему всучил Старк, как только узнал, что коллега собирается отбыть в дальние неизвестные края.       Некоторое время ушло на то, чтобы объяснить Тору, как измерять температуру, давление, влажность, скорость ветра и прочее. Беннер не мог себе представить, ни как человеческое тело среагирует на полет с помощью Тессеракта; ни как оно адаптируется к Асгардскому климату, к атмосфере, в которой могло быть любое соотношение известных и неизвестных газов. Пока он представлял себе поездку теоретически, то успел придумать десяток показаний, без которых отправляться в неизвестность было бы опрометчиво — слишком велика вероятность превратиться в Халка и причинить асам много беспокойства. Повезло, что Тор согласился предоставить необходимые показания.       Сошлись на том, что завтра днем Тор появится в двух километрах от поселения, где Брюс будет его ждать. Правда договориться о точном времени не получилось: один час людей был половиной асгардского часа, а асы, как и всякий древний народ, не мыслили категориями минут, секунд или получаса.       Когда Тор ушел, обещав исчезнуть подальше от человеческого селения, Брюс со вздохом опустился на лежанку. Он не лгал, когда говорил, что ему будет интересно побывать в Асгарде, но, сколько он знал, мертвые люди попадали прямиком в Вальгаллу, а в самом Асгарде ни живые, ни мертвые не бывали никогда, и то, что он сможет там выжить хотя бы несколько минут, вовсе не гарантировано. Не кислотные ли там дожди и снегопады? Сколько кислорода и углекислого газа содержится в воздухе и есть ли он там вообще? Когда-то на Земле было так много кислорода в воздухе, что существовали огромные насекомые. Может, в Асгарде они тоже есть — приспособились к снегам, улетают в тот же Ванахейм. Беннер фыркнул, представив себе стаю перелетных гигантских стрекоз, а также их анатомическое строение.       Он не участвовал в обслуживании ученых из Асгарда, «которые прилагались к иноземному артефакту», — как любил выражаться Старк, но слышал о них достаточно, чтобы понять, что быт Асгарда совсем не походил на привычный американский или даже на африканский, поддерживаемый красным крестом, состоящим из тех же европейцев и американцев. Асы удивлялись постельному белью, конструкциям туалета и ванн, вилкам, в конце концов. Они с легкостью обучались и пользовались благами современного мира, но не были знакомы с ними раньше. При этом имели представление о гигиене и относились к собственному телу и одежде с щепетильностью. Почти никакую земную еду они не ели, и Беннер предполагал, что ему не понравится еда асов, или, что хуже, она окажется и вовсе ядовитой. Надо закупить консервы на всякий случай, а также собрать аптечку. В постелях — или что там асам их заменяло — могли водиться мелкие вредители, ведь даже в Америке до сих пор полностью не победили клопов и вошь. А какие в Асгарде заболевания? Подвержен ли им человек? И не станет ли любопытный ученый носителем вируса, который погубит человечество?       Судя по всему, Асгард — северный мир. В северных странах жуткие болезни не живут, но такова ситуация на Земле, а что там, в божественном мире? Беннер делал кучу прививок, прежде чем поселиться в Африке, и то старался вести себя крайне осторожно, чтобы не подцепить малярию или слоновью болезнь и не напороться на ядовитую змею или скорпиона.        Однако не столь страшен и неизведан Асгард, как Тессеракт, принцип работы которого Беннер не понимал. Асгард был не то параллельным миром, не то далеким космическим, и какие температура и давление сохраняются внутри межгалактического магического телепорта, никто не знал. То, что тело аса сильно отличается от человеческого, Беннер видел своими глазами — Локи прекрасно себя чувствовал после того, как им пробили бетонный пол. И даже если метеоустановка выдержит два телепорта, это может ничего не значить…        И всё же добровольно отказаться от предложения самого Одина Брюс был не в силах. Не каждый день его звали в гости верховные боги давно забытых пантеонов.              Возвращаться в одиночестве в Гладсхейм Тору не хотелось, ведь он обещал отцу, что приведет смертного. Кто же знал, что тот окажется таким жутким копушей. Тор искренне не понимал, зачем столько исследований, недомолвок и подозрений. Ведь и он, и Локи, и множество других асгардцев спокойно ходили между мирами и не ощущали никакого дискомфорта. Значит, и человеку ничего не угрожает. Но торопить Беннера он не стал, вместо этого решил заглянуть к Джейн. Прошлая встреча оставила крайне неприятный осадок. Что о себе возомнила мидгардская дева? Сам сын Одина предлагал ей стать своей второй женой, войти в чертоги Одина, а она отказалась. Как же она труслива! Тор никогда прежде не задумывался об этом, а сейчас понял, что большинство людей Мидгарда трусливы и не готовы пожертвовать своей мирной, тихой жизнью ради чего-то великого, неизведанного, что, возможно, никому, кроме них, не предназначено.       Тор твердо решил наведаться к Джейн, но он понятия не имел, где она теперь живет. Пришлось посетить базу ЩИТа, где, как назло, не оказалось никого знакомого. Даже директор Фьюри и Мария Хилл были в отъезде. Работники тут же схватились за телефоны, но Тор успокоил их, попросив дать адрес Джейн Фостер. Его не удивило, что адрес ему выдали чуть ли не до того, как он до конца озвучил просьбу.       Тор смотрел то на клочок бумаги, то на карту, которую развернули перед ним на компьютере. Всего несколько минут полета, и он на месте. Бог грома уже собирался покинуть базу, но в последний момент передумал.       Джейн отказалась стать его женой, была ужасно расстроена и взволнована. Он предложил ей то, о чем мечтала каждая дева в Асгарде, и получил отказ прямо в лицо. Нет, унизить себя еще раз он не позволит. Тор велел принести себе пергамент и грифель, и, получив ручку и бумагу, написал официальное приглашение, какого удостаивались почетные гости из других миров. Он понимал, что Джейн недостойна такой чести, но всё же он искренне любил ее и просто не мог написать что-то, выходящее за рамки традиционного этикета.       Только закончив, он понял, что написал послание рунами на асгардском. Пришлось переписать на английском. Письмо тут же потеряло половину изысканности, поскольку английский был слишком беден для выражения вежливости и почтения.       Тор попросил отправить почтовым роботом или голубем оба варианта письма и только тогда отправился домой, велев передать пожелания здоровья Мстителям и Фьюри. Если Джейн захочет принять его предложение, то в назначенный час отыщет Беннера и попадет вместе с ним в Асгард. Если не захочет и не отыщет… Тор еще не придумал, что сделает тогда, но чувствовал, что подобное оскорбление не забудет. Сперва отказаться стать женой бога, а потом еще и отвергнуть дружеское приглашение в гости — это уж слишком.       С такими мыслями Тор вернулся в Асгард и стал разбираться с забавной техникой, которую ему подсунул Беннер. Все же люди такие мелочные!