Локи все-таки будет судить асгардский суд?

             Хагалар испытывал огромное моральное удовлетворение от того, что лежал на овечьих шкурах вместе с несносным псевдосыном Одина. Сколько столетий назад он в последний раз позволял себе подобную вольность? Уже и не вспомнить. И если забыть о том, что Локи находился в чем-то среднем между сном и беспамятством, то можно было представить, что все по-прежнему. Как когда-то. Когда юный бог любил еще совсем не старого мага, когда его можно было таскать на руках и плечах, когда маленькие ручки стремились не то обнять за шею, не то нечаянно придушить… Золотое было время, о котором помнил только Тор, а Локи словно потерял память. Хагалар мог бы посчитать, что так дело и обстоит, если бы не принципиальность Одина.       Постепенно всё вставало на свои места. Не по своей воле, но Вождь вернулся во дворец, причем вместе с Берканой и старым полудругом, которые имели к Гладсхейму непосредственное отношение. Казалось, что всё можно начать заново: вернуться в те дни, когда они были счастливы…        Если бы не время, бесконечно упущенное, если бы не трагедии, последствия которых нельзя исправить.        Никто не вернет Беркане половину лица, никто не сотрет из памяти Алгира казни друзей и побратимов, никто не вернет Хагалару былое доверие к Одину и искреннюю любовь к Фригге, граничащую с безумием. Пятьсот лет — огромный срок. И для Хагалара, и для Алгира, и для Берканы все было кончено. Осталась только иллюзия всеобщего благоденствия. Они втроем, осколки былого величия, будто бы участвовали в балладе, за которой одновременно наблюдали со стороны.       Алгир, едва появившись во дворце, напал на мастера магии с длиннющей тирадой, общий смысл которой сводился к тому, что надо срочно возвращаться в поселение и решать проблемы Ивара, с которым по приборам вроде как все нормально. Давний недруг явно не о благе Ивара думал, а пытался снять с себя ответственность, и эта показная трусость злила Хагалара. Еще Алгир напоминал о вздорном характере магов — подопечных Хагалара, — которые без мастера могут за десяток ночей разнести поселение. В отличие от магов, Ивар и в самом деле был проблемой, поэтому Хагалар написал письмо «сторожевым» подопечным, велев докладывать ему лично обо всем, что происходит, не спускать с естественника глаз и быть готовыми при необходимости распылить его на атомы.       Между Иваром и Локи Хагалар однозначно выбирал Локи, который пострадал гораздо сильнее и был главной целью подлых царевен Етунхейма. Оставить ребенка на попечении неродных родителей, почти ничего не знавших о произошедшем, было слишком опасно, поэтому Хагалар задержался в Гладсхейме, вопреки грубым просьбам Алгира. Его полностью поглотила забота о частицах из Гунгнира, найденных в теле юного царевича. Работал маг с милой Дочерью Одина, которая отказалась от иллюзий и предпочла носить мидгардские шляпки с вуалью. Вождь не имел ничего против диковинных шляпок, поскольку внешность подопечной его мало интересовала, да и не о шляпках он думал, а о предстоящем объяснении. Он слишком долго откладывал неприятный разговор, полностью увлекшись неразумными сыновьями Одина.       За пятьсот лет его отсутствия Беркана выросла, пускай и не такой, какой он хотел ее видеть. Не ее была в том вина, конечно. Хагалар был виноват перед ней не меньше, чем перед царевичами. Бросить ее вновь из-за недавних разногласий было бы верхом эгоизма, поэтому Вождь твердо решил объясниться и вернуть былое расположение.        Одинсдоттир с трудом привезла книги и оборудование при содействии Алгира. Хагалар не ожидал, что оборудования окажется так много — если бы не давний недодруг, Беркана не справилась бы с задачей. Во время ужина, на который Тор прибыл в одиночестве, Дочерью Одина занялась прекраснейшая из бессмертных, которая всегда мечтала о дочери, но родила живыми только двух сыновей. Хотя сейчас, когда выяснилось истинное происхождение Локи, Хагалар не удивился бы удочерению какой-нибудь царевны Муспельхейма или Свартальвхейма. Просто для разнообразия. Чтобы разбавить чисто мужской коллектив и порадовать любимую супругу еще одним монстром — подобные сюрпризы были очень в духе Одина.        Царский ужин на шестерых прекрасно вписался в балладу, которую Хагалар мысленно сочинял о себе и прочих членах царской семьи. Фригга настояла на том, чтобы прошлое и будущее сидели друг напротив друга, и Вождь не сдержал досаду, когда его посадили напротив Локи. Никогда полуетун не станет таким, как он. Никогда он не встанет подле трона и не отдаст лавры истинному царю. Амбиции Локи точно копировали амбиции Одина, который в юности стремился немного немало стать Всеотцом. И ведь стал, пускай не без помощи Хагалара. Вот Тора можно было убедить встать у трона, особенно если объяснить, что его военные подвиги важны для царства в гораздо большей степени, чем скучная политика. Тор любил войну настолько, насколько ее мог любить только вождь какого-нибудь мелкого воинственного племени, каковым был Асгард задолго до рождения Хагалара. Теперь же высший мир занимался скорее высокой политикой, чем войной, и амбиции Тора не могли быть удовлетворены в полной мере. В отличие от амбиций Локи.       Но даже это обстоятельство не так покоробило Хагалара, как Беркана, сидящая напротив Фригги. Вот уж где не было никакой схожести! Хагалар познакомился с дочерью Ната, когда той было около восьмисот зим. И примерно в этом же возрасте он оставил Беркану одну. Фригга стремилась к высокому полету, к славе, причем к славе не рачительной хозяйки и хорошей жены, о чем обычно пишут на женских могильных камнях. О нет, Фригге хотелось вершить судьбами тех, кто вершил судьбой Асгарда. И ей удалось стать лучшей не только среди женщин. Хагалар никогда не забывал, что именно благодаря молодой Фригге выбрался из тюрьмы. А ведь в то время он недооценил ее, решил, что глупенькая хорошенькая девушка просто поможет ему, исполнит небольшую просьбу, а не займется самодеятельностью, которая многим впоследствии будет стоить жизни. Молодой Фриггой Хагалар восхищался, нынешнюю откровенно не понимал, однако ни прошлая, ни нынешняя Фригга не походили на нежную, спокойную Беркану, которой женская доля не только нравилась, но и прекрасно подходила. Дочь Одина могла стать прекрасной матерью наследников, если женить ее на Торе. Она могла хорошо управлять Фенсалиром, если бы Фригга объяснила ей все премудрости. Эта неожиданная мысль понравилась Хагалару. Он знал, что старшей царицей, женой Тора, станет блистательная Сиф — воительница, подобная валькириям, которая могла быть боевой подругой и украшением пиршеств, но уж никак не рачительной хозяйкой. Для Фенсалира понадобится другая жена или наложница, и Хагалар не сомневался, что Беркана нашла бы себя в золотом женском чертоге. Она всю жизнь мечтала попасть во дворец, а тут такие перспективы. Лицом она не вышла, зато в хозяйстве многое понимала даже в детстве, когда Хагалар посещал ее хутор. Дом и скот содержались там в образцовом порядке не в последнюю очередь благодаря тихой и покорной Беркане, которая строго придерживалась всех правил и не ленилась даже доить коров за полтора часа до полуночи, а при покупке скота старательно обходила стороной скотину серого или серого в яблоках окраса, искренне считая ее нечистой силой. Замужеством женщины младше тысячи четырехсот лет должны были заниматься родичи, поэтому Беркана не могла выйти замуж не по воле матери, а та не желала отпускать ее от себя. Но теперь Беркана была совершеннолетней и могла выбрать сама, особенно, если друг семьи ей немного поможет. Свадьбы в Асгарде справляют в конце летней половины года, но это такие мелочи, когда речь идет о почти членах царской семьи.       Именно об этом Хагалар решил поговорить с подопечной после ужина, когда сиятельная Фригга удалилась в покои к Локи, а Один вызвал к себе Тора для обсуждения чего-то очень важного, на деле не имеющего никакого значения. Беркана с Хагаларом остались одни в малой зале, если не считать рабов, убирающих со стола, но их маг в расчет не принимал, потому что рабы и слуги царской семьи лишнего слова не скажут без приказа господина. Он подсел к девушке и ласково сжал запястье. Руки у нее были холодные, как и всегда.       — Девочка моя, — начал он нежно и проникновенно, стараясь не замечать повисшего в воздухе напряжения, - большое спасибо за то, что приехала так быстро. То, чем мы будем заниматься, очень важно для Локи. Я рад, что мы будем работать вдвоем. Как в старые добрые времена, помнишь?       Беркана несмело кивнула.       — Хагалар, — произнесла она, глядя на стол и нервно выводя ногтем какие-то замысловатые узоры, — скажи, почему все, кто мне дорог, становятся чудовищами?       — Все? — удивленно переспросил Вождь, не ожидавший такого вопроса. — О чем ты?       — Ты, Локи, теперь Ивар. Кто дальше? — Беркана говорила безэмоционально, что было на нее не похоже. — На мне проклятье, злой рок, мои предки вели себя недостойно, поэтому их неудача перешла ко мне?       — Нет, милая, — Хагалар прижал подопечную к себе, и она не отстранилась, хотя и напряглась. Вождь незаметно сотворил непроницаемый полог, чтобы никто, даже рабы, не услышали царских откровений.       — Локи не чудовище, он просто на половину етун. Как ванас — таких же много в Асгарде.       — Дело не в его происхождении, — перебила Беркана, чего раньше себе почти никогда не позволяла. — Он рассказывал мне, что в Бездне убивал женщин, которые его любили. И не только это.       — Локи — воин, девочка моя, — вздохнул Хагалар. — Как и я. Ты ведь знаешь, кто я такой. Ты же помнишь, и ты всегда знала, что у меня руки по локоть в крови. Врагов. За всех асов, которых я когда-либо убивал, я всегда платил виру, так что перед «Серым гусем» я чист. Да и тебя ведь мое прошлое не останавливало. У твоего отца руки тоже в крови, у Тора, да почти у всех мужчин в Асгарде.       — Дело не в крови. Ты не убивал женщин, которые тебя любили!       — Убивал и очень много раз, — Хагалар сжал Беркану чуточку сильнее, чтобы она не попыталась вырваться и убежать. — Милая, я понимаю, что порядки поселения плохо согласуются с бытом Асгарда, но ни я, ни Локи не делали никогда ничего, достойного твоего презрения. А что происходит в других мирах… Это ведь неважно. Все миры должны подчиняться Асгарду. Даже Бездна, просто до нее власть Одина еще не дотянулась, но, возможно, дотянется при Торе. Кто знает. Ты права в том, что ни я, ни Локи не являемся образцами высокой морали и прекрасного характера, но такова судьба всех, кто близок к власти. Тебе повезло, что твои детские мечты не сбылись, ты не стала такой же, как мы. А Ивар — ему просто не повезло, только и всего.       — Я не хочу больше жить во дворце, — твердо заявила Беркана. — Я видела здесь столько. Даже сестра царицы непонятно почему угрожает мне. Я не хочу жить так.       — А чего же ты хочешь? — спросил Хагалар, решив, что предлагать Фенсалир пока нецелесообразно и что с Фулой надо серьезно поговорить — с чего ей вдруг угрожать Беркане?       — Я хочу жить так, как главные герои фильмов, которые нам показывали логисты, — Беркана говорила предельно серьезно. — Я хочу в Мидгард, я хочу стать женой достойного человека, я хочу хотя бы одного собственного ребенка. За два десятка лет я пойму, чего хочу дальше.       — В Мидгард, — вздохнул Хагалар. — Ты не понимаешь, чего хочешь, девочка моя. Почему бы тебе не стать женой какого-нибудь хёвдинга? Когда ты бежала из большого Асгарда, всё было по-другому, но сейчас я снова при дворе, я многое могу, в том числе и подарить тебе часть земель, которые когда-то мне принадлежали. Один официально удочерит тебя или сделает какой-нибудь более дальней родственницей. Что скажешь?       Беркана молчала, и Хагалара это донельзя удивляло. Его милая, добрая, послушная Беркана молчала, давая понять, что выходить замуж за аса в ее планы не входит. Вождь не ожидал таких перемен в с детства опекаемой девочке. Он так сильно увлекся Локи, что совершенно забыл о Беркане, которую клялся защищать от всех угроз, как от внешних, так и от внутренних. И вот он снова нарушил клятву, и отчаявшаяся девочка, потерявшая всякую опору в жизни, выдумала себе невероятную глупость, поверила в нее и теперь настаивает на своем.       Вождь надеялся, что время еще не упущено. Беркана желала сойти в Мидгард к кому-то конкретному. К кому именно — значения не имело. А ведь смертная избранница старшего царевича недавно, по слухам, отказалась стать царицей и переехать в Асгард. Быть может, она раскроет Беркане глаза на жизнь в Мидгарде. А если не получится, то неугодному жениху всегда можно разбить голову о камень — старинный метод принесения людей в жертву, который практиковали в Мидгарде много веков назад. И если этот муж окажется доблестным и додумается призвать в последний момент Одина, то окажется совсем близко к Беркане — всего лишь в соседней Вальгалле. Учитывая прекрасные порядки суда Одина, который оправдывал любого преступника за свидетельство двенадцати свободных мужей, Беркана даже отомстить ему не сможет.       — Хочешь встретиться с женщиной, которая отказалась от Асгарда и осталась в своем мире, хотя сам Тор Одинсон предлагал ей трон?       Хагалар не стал дожидаться очевидного согласия и немедленно отправился на поиски наследника, оставив Беркану в одиночестве. Старший сын Одина обнаружился в компании не только Одина, но и Гринольва. Что они обсуждали — значения не имело, однако Хагалар не успел рта открыть, как вперед вышел бывший блистательный полководец и в свойственной только ему манере рявкнул:       — Хагалар, ответь, почему вы до сих пор не починили Радужный Мост?       — И тебе добрейшего дня, то есть вечера, — съязвил Вождь, отвешивая шутовской поклон. — Какой Радужный Мост? Причем он здесь? О чем речь?       — О том, что восстановление Радужного Моста — это конкретное заклинание, для которого нужны ингредиенты из других миров, которые вы уже добыли, — припечатал Гринольв. — Вы саботируете работу, не выполняете приказ Одина Всеотца уже больше года. Почему?       — Вот так неожиданный поворот, — рассмеялся Хагалар. — Я понимаю твое негодование, и, поверь, причина серьезнее, чем ты думаешь, но она не столь серьезна, сколь непонятное состояние Локи. Давайте разберемся с мостом, когда будем уверены в том, что с царевичем все в порядке. Ведь без моста Асгарду даже лучше в некотором роде. Меньше проблем… Тор, дорогой мой, у меня к тебе просьба — вместе со своим другом человеком приведи сюда женщину, которую ты так любил, но которая отказалась стать царицей.       — К чему это, Хагалар? — удивился Один. — Я могу понять, почему ты желаешь, чтобы Радужный Мост восстановили после того, как мы убедимся в рассудке Локи, но зачем тебе смертная дева?       — Да так, хочу выбить дурь из головы дочери, — махнул рукой Хагалар. — Ты не против?       — У тебя есть дочь? — удивился Тор.       — Это неважно, Тор, неважно, — перебил Хагалар. — Так приведешь?       — Если она согласится…       — Пообещай ей все земные дары, и согласится, — небрежно бросил мастер магии и поспешил к двери, пока Гринольв не набросился на него с еще каким-нибудь каверзным вопросом. Однако он расслышал последние слова Тора: «Не всех смертных можно купить».       ***       Перипетии с Берканой были ярким, но неприятным воспоминанием о первых днях в Гладсхейме, наполненных бессмысленным трудом. Работа с частицами потусторонней сущности не дала абсолютно ничего: ни новых знаний, ни ответов на мучившие всех вопросы. А все потому, что маг и магиолог исследовали не частицу целиком, а отдельные ее признаки, доступные в реальности Асгарда. Хагалар уверился в том, что частицы прибыли из измерения с большим количеством размерностей, поэтому ему никак не удавалось охватить их полностью. Даже их форму представить себе было невозможно, что уж говорить о свойствах. Частицы оказались не полезными и не вредными. Они просто существовали и были столь же осмысленно-бессмысленны, сколь пень, камень или мох. Хагалар с Берканой что-то в них разобрали, но это была капля в море без точных фактов, зато меж собой немного сблизились, пускай Вождь и понимал, что былого доверия между ними нет. Дочь Одина откровенно боялась его, а Хагалар корил себя за то, что не объяснился раньше.       Другим не менее ярким воспоминанием о Гладсхейме стало появление мидгардских гостей. Тор телепортировал их не на остатки Радужного Моста, а в малую залу, где собрались все члены царской семьи, их друзья и почетный караул. Специально ради гостей Один велел вспомнить этикет, и это была настоящая трагедия для всего дворца.       — Почему он не в тюрьме? — едва увидев Локи, спросила немолодая женщина, упустив из виду, что стоит рядом с богами высокого мира. — Он преступник.       Она грозно указала на младшего царевича, стоявшего по левую руку от Одина, и Хагалар пожалел, что дева не двинулась к объекту своей ненависти с враждебными намерениями, доказывая, что не перевелись еще в Мидгарде «валькирии». Ее глаза горели праведным негодованием, грудь высоко вздымалась. Она могла стать хорошим воином, если бы занималась с детства. Такая женщина идеальна для укрощения Берканы.       — Он в тюрьме собственного сознания, — высокомерно ответил Один на резкий выпад, даже не глядя на смертную. Безрассудную дерзость он, к сожалению, не оценил.       Хагалар был уверен, что молодой царевич точно ответит на выпад, забыв об этикете, который во всех подробностях помнил только Гринольв. Однако Локи вовсе не обратил внимания на маленькую смертную. Он, не отрываясь, глядел на мужчину, не выказывающего никакой враждебности, причем на лице царевича несколько мгновений читался если не страх, то искреннее изумление. Он не сразу справился с эмоциями, но в конце концов все же натянул на лицо дежурную надменность. Что-то между ними произошло в Мидгарде, что-то, что Локи унизило, причем больше, чем поражение от рук жалких смертных. Тихий гость, не произнесший и десятка слов, произвел на недосына Одина такое сильное впечатление, что он отказался от совместного ужина и скрылся в неизвестном направлении, несмотря на молчаливое неодобрение присутствующих. Хагалар остался в зале, но проследил за аурой беглеца и обнаружил Локи в чьих-то покоях. Причем, не в своих, не в покоях Тора или Берканы и даже не в Фенсалире. Сперва он был там один, а потом появился кто-то, кого по ауре определить не удалось. Хагалар тихо передал Одину свои наблюдения.       — Он сбежал к тому, кто в некотором роде заменил ему тебя, — столь же тихо ответил Всеотец с видимым злорадством. Вождь недоумевал, кто мог занять его место? Локи не упоминал никого близкого, кроме матери. Однако узнать правду прямо сейчас было невозможно, пока важнее изучить избранницу Тора и подозрительного друга. Друг был тихим и неразговорчивым, он вовсе не походил на воина, скорее на одного их тех естественников поселения, которые двух слов не могли связать за пределами своей любимой темы. С таким телом, как у него, на войне нечего делать, однако Тор воспевал его мощь и силу. И это притом, что никакой магией он точно не владел. Хагалар несколько раз сканировал человеческую ауру, но ничего не нашел. Загадка оказалась сложной, а мастер магии очень любил сложные загадки, особенно при возможности в любой момент спросить ответ у знатока. С человеком почти полчаса беседовала царица, которой он преподнес красивые безделушки из Мидгарда. Он отвечал осторожно, о себе рассказывал только самое основное и откровенно подсматривал, как и что надо есть, — боялся не угодить богам. Женщина произвела на Хагалара лучшее впечатление. Даже сидя за одним столом с богами, она сохраняла достоинство. Она казалась беззаботной, наивной и увлеченной своими непонятными исследованиями. В царицы не годилась, а вот напугать Беркану Мидгардом могла. Однако оставить их наедине и надеяться, что они сами разговорятся, не приходилось: застенчивая Дочь Одина не заговорит первой, — поэтому Хагалар решил, что следующим утром обязательно погуляет с девушками по заснеженному Фенсалиру и задаст землянке все необходимые вопросы.       И только он разработал детальный план, как вдруг Беркана, молчавшая весь вечер, подала голос:       — Здоров ли Стивен-Роджерс Джозефсон?       Хагалар тут же определил, что это и есть таинственный воздыхатель.       — Кто? — переспросил человек. — Наш Стив?       — Да, — кивнул Тор, сидевший рядом с ним. — И правда, как он? И как Наташа, Клинт, Тони?       — Я давно не виделся с ними, — осторожно ответил ученый. — Но в последний раз, когда я получал от них весточку, они работали на ЩИТ, значит, спасали жизни на Земле.       — А почему же ты, один из «Мстителей», не спасаешь жизни на Земле? — спросил Один, хитро прищурившись.       — Я не солдат и не воин, — пояснил смертный, не глядя в лицо бога. — В тот раз, когда случился неприятный инцидент с вашим сыном, я вынужден был. Не по своей воле. Но я ученый, немного врач, но не герой.       — Вот как, — Один удовлетворенно кивнул. — Ученый и врач. Тебе будет интересно в нашем мире науки и магии. Мои сыновья проводят тебя туда.       — Благодарю, — кивнул человек. — Мне везде будет интересно. Ваш мир удивительный.       Хагалар почти не слушал восхваления Асгарда. Он доел копченую рыбу и незаметно выскользнул из-за стола под неодобрительный взгляд Фригги и умоляющий — Берканы. Убедившись, что Одинсдоттир больше не откроет рот, а смертная увлечена разговором с Фриггой о приготовлении лучших сортов пива, в которых явно знала толк, он пошел искать непутевого недосына Одина, который посмел предпочесть ему кого-то другого. Какого же было его удивление, когда на стук ему открыл дверь Хьярвард, тот самый учитель Локи, который однажды приезжал в поселение. Вместе с ним они ездили к Царице Листиков, чтобы узнать некоторые шокирующие подробности, но потерпели поражение и едва выбрались живыми. Хагалар не ожидал увидеть именно его, хотя мог бы предположить: помнил ведь, сколь нежно Локи с ним ворковал.       Не успел он поздороваться, как Хьярвард выпалил:       — Хорошо, что ты здесь. Локи нездоровится. Я хотел позвать целителя.       Услышав про новый виток болезни, Хагалар рефлекторно отбросил тяжелую тушу из дверного проема и мгновенно оказался подле царевича. Если бы не посланницы Етунхейма, он бы оставил Локи на попечении лекарей, но сейчас обязан был вмешаться, особенно в свете того, что суть и предназначение иномирских частиц так и не удалось определить. Сын Одина метался во сне и произносил что-то невнятное. Вождь грубо схватил его за руку, не обращая внимания на ярчайшую синюю вспышку, которая на мгновение ослепила его. Магическое сканирование ничего не дало — магия в порядке, дело в нервной системе, и обычными методами помочь невозможно.       — Зови Одина, — крикнул Хагалар, очень надеясь, что ему удастся уговорить царя на авантюру, которую раньше они предпринимали исключительно ради забавы.       — Пошли меня в его сон, — потребовал Хагалар, стоило только Одину переступить порог. На Хьярварда, невольного свидетеля странной просьбы, никто не обратил внимания. — И дай мне там личину вот его, — кивнул он на придворного палача. — Я разберусь.       — Я не хочу применять…       — Ты хочешь, чтобы силы непонятного измерения прорвались в наш мир? — раздраженно прикрикнул Хагалар. — Ситуация критическая, мы не знаем, что происходит. Немедленно переправь…       Договорить он не успел — его сморил магический сон. Столетия назад Один ходил к нему в мир грез, чтобы сотворить то, что противоречило всем законам реальности. Только во сне можно было одновременно гореть и тонуть, плавать и летать. Ради этих безумных ощущений Хагалар был готов на многое. Но сейчас пустая забава обернулась необходимостью. Вождь оказался в мире грез царевича: в роскошных палатах, убранных для свадебного торжества. Только молодых супругов не хватало. Вождь, повидавший на своем веку многое, дара речи лишился, когда увидел Локи с огромным зеленым монстром, отдаленно напоминающим человека. Они занимались тем, про что он никогда не посмел бы доложить Одину, даже если бы царь прибегнул к пытке.       События любого сна происходили по тайному или явному желанию хозяина сна, но только хозяин не понимал, что спит, не помнил ни себя, ни свою настоящую жизнь, часто считал себя не тем, кем являлся в реальности. И самым сложным было убедить спящего в том, что это не реальность, а легко изменяемый и контролируемый сон.       — О, ты пришел! — воскликнул Локи, приветливо махнув рукой лжеучителю. — Присоединяйся к нам!       Хагалар только головой покачал. Он мог вернуть блудному царевичу рассудок, доказав, что это сон, но тогда Локи осознает то, что происходит, и никогда себя не простит. А так есть вероятность, что по пробуждении он ни о чем не вспомнит. Хагалар с трудом подавил желание спасти Локи от потаенных желаний и вернулся в реальность. Он открыл глаза, ожидая увидеть вокруг себя всю семью, но рядом сидел только Один.       — Фригг и Тор развлекают гостей, — ответил Всеотец на невысказанный вопрос. — Что с Локи?       — Наслаждается сном, как ни странно, — откликнулся Хагалар. — Не будем будить его, но я останусь с ним и буду охранять, если позволишь.       — Оставляю моё сокровище тебе, — насмешливо бросил Один, не возражая ни словом, ни жестом. Это еще больше насторожило Хагалара — покладистость никогда не была достоинством царя богов. Неужели ему гости из Мидгарда интереснее неродного сына? Впрочем, это не имело никакого значения, как и наличие в комнате надсмотрщика в виде давнего палача Локи. Гораздо важнее была случайно подвернувшаяся возможность осуществить свои мечты. Локи спал так крепко и так блаженствовал во сне, что вождь спокойно обнял его в реальности, не боясь разбудить, и мысленно перенесся в те далекие времена, когда етунское отродье безраздельно принадлежало ему. По крайней мере, он так считал, Один не возражал, а отродью было все равно. Как же давно это было. И что за насмешка судьбы, что обнять когда-то любимого ребенка он может, только пока тот спит и ничего не чувствует. Для полноты картины не хватало только подсматривающей безумно ревнующей Берканы, которая в свое время любила задавать неуместные вопросы вроде: «Почему ты обнимаешь царевичей больше, чем меня?». Самый простой ответ: «Потому что они младше», — ее не устраивал, приходилось выдумывать изощренную ложь. Милую Беркану он мог обнимать даже сейчас, во многом поэтому по поселению ходили слухи, что она была его молодой любовницей. Если бы хоть кто-нибудь знал истинный порядок вещей…              Ингвар давно так не веселился, как теперь, когда в Асгарде неожиданно появилась куча смертных на любой вкус и цвет. В Мидгарде жили люди трех рас: белые, черные и желтые, — и все они оказались в поселении в разных ипостасях. Черных смертных резали на куски, потому что их было много и на их исчезновение никто не обращал внимания. Чудовищные по своей жестокости опыты ставились, несмотря на красноречивое неодобрение логистов, привыкших обращаться с иноземными народами как с равными, а не как со скотом. Но мнение логистов ученых не волновало. По большому счету, именно логисты, и именно Мидгарда, не просто указали асам на угрозу, исходящую от людей, а наглядно показали по компьютеру превосходство еще недавно отсталого народа, и таким образом подписали ему смертный приговор. Конвейер работал исправно, люди гибли, логисты старались обходить испытательные лабораториумы стороной, как и дома, переоборудованные под человекохранилища. В них было очень тепло, даже жарко, как-то любили жители южных стран, по словам всё тех же логистов. Самому Ингвару пришлось держать ответ перед всеми мастерами, и шуточками он не отделался, пришлось рассказать о потребностях африканцев все, что он знал.       Представителем белых вот уже несколько дней был приемный сын Перту. Ингвар не ожидал, что приятель пустит пасынка в расход, ведь его наверняка убьют, как только он станет не нужен. В отличие от черных людей, белый не жил среди асов, а приходил в строго установленные часы. За несколько дней асы получили поверхностное представление о том, что в Мидгарде называли «наукой», которое вообще-то могли дать логисты. Мастера с какого-то перепуга решили, что для первичного обучения надо использовать человека, близкого кому-либо из логистов. С чего они так решили — Ингвар не знал, ну да после исчезновения Вождя он не ждал разумных решений от тинга. Опыт подсказывал, что здраво рассуждать из всех старцев умел только Хагалар, а остальные ему поддакивали.       То, что пасынок Перту оказался мидгардским учителем, было большой удачей. Ингвар видел его лично и даже один раз разговаривал. Человек робел, отвечал невпопад, но в остальном был обычным смертным, похожим на скандинавов — спокойных и непоколебимых как скала. Большее веселье вызвал инженер, которого притащил Дагар «ради хохмы», как он сам выразился. Инженер был китайцем, то есть представителем желтых людей, но работал в Европе и прекрасно знал английский. Правда, только язык, а не историю и культуру Европы, поэтому долго не мог понять, куда и зачем его перенесли, кто такие асы, кто такой Асгард и прочее. Поселенцы говорили с ним на десятке европейских языков параллельно, поскольку китайского никто не знал, и с большим трудом объяснили, что от него хотят, в первую очередь, комментариев к системе отопления. Человек что-то лепетал в ответ про захват заложников, про то, что сотрудничать с террористами не будет. Ингвару смотреть на возмущающегося человека было откровенно смешно, ведь очевидно, что после пары сеансов легких пыток и обещания перейти к тяжелым человек резко согласится сотрудничать и жить в Асгарде. Отпускать его не собирались, но продолжительность его жизни напрямую зависела от умения договариваться с высшей расой. Ингвару не нравились бессмысленные убийства, но вернуть человека в Мидгард было никак нельзя — слишком многое он видел и знал.       Недавно логисту удалось подстроить разговор между китайцем и финном. Они говорили на английском и очень плохо понимали друг друга. Не из-за незнания языка, а из-за разницы в менталитетах. Китаец ругал асов, на чем свет стоит, финн отвечал сдержанно и по-своему вежливо. Расстались они очень недовольные друг другом. По мнению Ингвара, это был один из главных человеческих пороков: люди не могли сплотиться даже перед лицом опасности. Финн не верил в то, что китайца убьют, и был уверен, что сам останется в живых после того, как передаст асам все свои знания о Мидгарде, в чем Ингвар сомневался. При всей любви к пасынку Перту был асом до мозга костей, и просить человека о милости, об обучении ему не менее противно, чем остальным. Только Ингвара прикалывало, что высшая раса вынуждена покупать себе учителей у низшей, но вместе с ним смеялся лишь Дагар, остальные хмурили брови и заявляли привычное «асы — высший народ, а люди — ничтожны по своей сути, как же противно, что с ними приходится иметь дело». Причем чем больше одним асам требовались услуги образованных людей, тем больнее другие отыгрывались на пленниках, тем более чудовищные эксперименты над ними ставили. Как казалось Ингвару, вовсе не ради изготовления сыворотки уничтожения человечества, а из-за ущемленного самолюбия.       Зато с Йоханом все обходились исключительно вежливо. Ингвар не был бы Ингваром, если бы не напросился к Перту понаблюдать за первым уроком. Человеческое существо выглядело сконфуженным, хотя всем своим видом пыталось доказать обратное. Стоило ему произнести свое имя, как послышался вполне закономерный опрос: как зовут его отца? Человек совсем смешался и начал мямлить что-то про то, что у него был один отец, но потом мать вышла за другого.       — С каким мужчиной ты вырос? — спросили у него.       — С обоими. Мой биологический отец жил с мамой почти тринадцать лет, а отчим растил меня с двенадцати.       Асы долго пытались втолковать человеку, что отчество он назвать обязан, и сошлись на том, чтобы он назвал имя настоящего отца, потому что Перту не мог прилюдно назвать свое настоящее асгарсдкое имя, а вымышленное человеческое не подходило. В выяснении подобного рода мелочей, не имевших никакого отношения к учебному процессу, прошла чуть ли не половина урока. Перту остался недоволен поведением пасынка, хотя тот ничего плохого не делал — асы сами задавали странные для человека вопросы. Только через полчаса он принялся рассказывать о земле, о воздухе, о недрах, о стратосфере и гидросфере, обо всем том, о чем естественники имели представление и перебили бы учителя, если бы присутствовали на уроке. Безмозглый тинг постановил, что обучаться у людей должны только те, кто не связан с наукой Асгарда, то есть крестьяне, рабочие, библиотекари и почему-то магиологи, причем среди избранных не было ни одной женщины — после взрыва водопровода положение женщин в поселении покачнулось, а равные права двух полов, провозглашенные законами, все больше походили на фикцию. В большинстве домов велись многочасовые дискуссии, посвященные вопросу «Нужны ли женщины в науке и есть ли смысл их обучать?», а также «Стоит ли позволять оставшимся женщинам продолжать изучать магию и науку естества или насильно перевести их в библиотекарей и целительниц?». Будто других проблем не было. Женщинам стоило воспользоваться провозглашенными равными правами и подать коллективный иск на покойницу: вот бы тинг опешил, не имея возможности призвать к ответу ни обвиняемую, ни кого-либо из прочих членов фелага. Ингвар как-то раз в своей заворотной жизни наблюдал за процессом, где один клиент обвинял другого, а клан этого самого другого выкатил встречный иск, но не обвинителю, а его покойному отцу. И покойника призвали к ответу, и дело было выиграно, потому что тот клан был больше и свободных мужчин, умеющих красиво говорить, там тоже было больше. Только попав в Мидгард, Ингвар понял, насколько устарела судебная система Асгарда, ставившая слово свидетеля и умение говорить выше доказательств. Хотя и не во всем: законы большого Асгарда запрещали обвинять женщинам и несовершеннолетним. В Мидгарде права несовершеннолетних тоже были сильно ущемлены.       Об этом думал Ингвар, пока Йохан разбирался с формальностями, но вот он начал лекцию, и логист заметил, что асы ничего не записывают. Йохан тоже обратил на это внимание, но не сразу. Он объяснил, что писать необходимо, чтобы потом иметь возможность повторить материал. И вот тут проявилась одна из самых больших проблем не только большей части жителей поселения, но и всего Асгарда. Каждого, кто приходил в поселение, учили читать и писать, но крестьяне и рабочие не злоупотребляли ни тем, ни другим, поэтому плохо помнили, как выводить руны. Человек растерялся — такой проблемы он явно не ожидал.       — Как же вы собираетесь идти в университеты? — невнятно пробормотал он.       — Мы можем пойти на десяток лет раньше или позже, это неважно, — грубо ответил Перту. — Ты можешь потратить на подготовку сколько угодно зим. Тот путь, который проходит человеческое тело за год, длится для аса шестьдесят девять лет.       — Что? Шестьдесят девять? — искренне удивился человек. — Подожди, то есть… у асов младенец сосет материнскую грудь чуть ли не сто лет? Не может быть…       Это открытие потрясло его больше, чем все прочее, что он успел осмотреть в поселении, а осмотрел он, по словам Перту, многое, и все время удивлялся, что боги до сих пор не придумали источник искусственного света и канализацию. Лучше бы он держал язык за зубами, пока ему не набили морду за унижение богов. Самомнение асов смешило Ингвара едва не больше, чем глупость и продажность людей. И этот человек — первый свободный человек в Асгарде — заинтересовал его настолько, что он решил с ним заговорить после первого урока. Поскольку Ингвар не вылезал из Мидгарда, его речь гораздо больше походила на то, к чему привык Йохан.       При ближайшем знакомстве Йохан оказался неплохим парнем. В другое время Ингвар с удовольствием распил бы с ним кубок-другой меда и похвастался своими путешествиями, особенно — восхождением на Тейде, но сейчас было не до этого. Йохан расспрашивал о жизни в Асгарде, Ингвар отвечал, шутя и легко объясняя нехитрые правила выживания среди бессмертных.       — Когда отец, то есть Перту, сказал мне о баснословной сумме, которую я получу за преподавание, я, грешным делом, подумал, что придется готовить террористов. В последнее время они совсем распоясались. Один теракт за другим. А что творится в Ираке и Сирии — лучше не думать и новости не смотреть. Работорговля, беженцы, смертники. Я полностью доверяю правительству Финляндии и США, но такими темпами скоро придется забыть о безопасности в Европе. Только и останется одна надежда на вас, на добрых богов, которые спасут старушку-Европу, — Йохан позволил себе похлопать Ингвара по плечу.       — Добрые боги… Террористы… А это ужасно интересно, — обратился к нему логист с горящими глазами и желанием немедленно начать действовать. — А что ты еще про них знаешь? Рассказывай.       — Не то, чтобы много, но совсем недавно…       Ингвар не отстал от смертного, пока не вытянул из него всю доступную информацию, которую тут же и представил тингу. Поскольку Хагалара не было, то его место занял какой-то выскочка-маг, с которым Ингвар не был знаком. Мастера поговаривали, что Вождь из дворца не вернется, как и Локи, что-либо они убиты, либо в тюрьме, что пора их спасать, но Ингвар никого не слушал. Даже если Локи умрет, его идеи будут жить в веках. Он рассказал обо всем, что узнал от человека, добавив собственные познания об организациях, которые занимаются профессиональным уничтожением людей. Из стран Ближнего Востока можно доставать людей пачками, тоннами, причем вполне официально, что сильно упростит рабочим задачу и предоставит больше здорового материала. Кроме того, асам выгодно сотрудничество с организацией по уничтожению той части человечества, которая в будущем принесет вред Асгарду. Пусть люди воюют между собой и не думают о мостах в другие миры — добрые боги об этом позаботятся.       Хотя Ингвар говорил внушительно и убедительно, завязался жуткий спор. Главным контраргументом было то, что слишком уж велика вероятность попасться карательным организациям Европы и раскрыть свою деятельность на Земле раньше времени, до того, как асы овладеют необходимыми навыками и знаниями. Да и как связаться с организацией террористов? Как выслать им деньги или магов? Как объяснить, что какие-то европейцы (а подделаться асы могли только под европейцев) жаждут уничтожения своего народа? Ингвар предложил представиться богами, но был высмеян: мультяшные спецэффекты Мидгарда гораздо живописнее и эффектнее, чем любая магия. Человечеству можно доказать свою божественность только через магические пытки, а пытать союзников не годится. Ингвару надоело спорить, и он вынужденно отступил, но идея плотно засела в его голове. Он шел к своему дому, поглаживая маленький осколок Тессеракта, который никогда не снимал с шеи — он лично попробует связаться с террористами, ведь тинг не отверг его идею, а лишь сомневается в ее реализации. Это дело обещает быть поинтереснее мидгардских технологий, которые плохо приживались в Асгарде и представляли опасность для асов. Глядишь, пока асы будут ходить в человеческие университеты, белое население само собой вымрет, унеся с собой в могилу все технологии, и асы останутся единственными хранителями тайного знания, не считая косоглазых людей, которых пока никто в расчет не брал.