Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Верховодить защитой поселения Ивару очень понравилось.        Особенно сильно понравилось отсутствие врага, из-за чего его ошибок, даже гипотетических, никто не заметил, зато все оценили затраченные усилия. Хагалар, упорхнувший во дворец несколько ночей назад, тоже не спешил возвращаться и разносить в пух и прах подготовку к обороне. Зато маг, временно заменяющий его на посту мастера, был Ивару большим другом и любителем разноцветных фонтанчиков. И если бы не страх перед возможным возвращением Локи и расправой, которую ставленник Одина учинит над теми, кто его чуть не убил, Ивар мог бы радоваться происходящему. Ночи, наполненные заботами по защите поселения от непонятно кого, вытеснили мысли о защите собственной шкуры, но на третий день, когда Локи так и не объявился, а естественник Ивар так и не попытался ни на кого напасть, на душе заскребли кошки. Неблагоразумно оставаться в деревне отверженных без сильных покровителей за спиной. Поездка во дворец тоже смертельно опасна, но можно послать письмо Сиф, что маг и сделал с помощью одного из заворотных крестьян, помогавших поселенцам по приказу Локи. Ивар не забыл о своей мечте пробиться во дворец если не с помощью Локи, так с помощью друзей Тора, а пока наиболее близкие отношения его связывали именно с Сиф — любительницей оружия и птичек, спасшей его от змей и попросившей оказать услугу, с которой он не справился всё из-за того же треклятого Хагалара. Небольшое послание содержало запредельно вежливые выражения, которые еще помнили асы, когда-то бежавшие из дворца. Ивар не надеялся на скорый ответ, однако реальность превзошла самые смелые его ожидания.       Несколько ночей спустя, когда ученым надоело бояться и жизнь вошла в привычную колею, ворота распахнулись, пропуская прекрасную всадницу, в которой обыватели с изумлением узнали невесту Тора. Ее блистательное появление произвело на преступников огромное впечатление, поскольку друзья царской семьи никогда не пересекали ворот, а требовали Локи к себе, на свободные земли. Смелая воительница отбросила презрение к отверженным, в одиночестве пересекла ворота и без всякого смущения обратилась к первой же поселенке.       — Мне нужен Ивар. Где он? — спросила она без всякой надменности, с нотками дружелюбия. Уроженка восточных земель с явными кровями не то альвов, не то ванов, Сиф смотрелась чужеродно среди обычных асов: стройная, тонкокостная, черноволосая, с точеными чертами лица. В Гладсхейме встречалось много если не полукровок, то четвертькровок, и невеста Тора не была исключением, несмотря на легенду, мол, Локи из ревности отрезал ее светлые волосы и вырастил взамен черные. Ученых, разбиравшихся в чертах лица всех рас, не так просто провести. Сиф не была асиньей, в отличие от своей матери — женщины чистокровной с бездонными голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Она до сих пор являлась украшением любого торжества, несмотря на то, что давно уже не отличалась молодостью и свежестью. Так рассуждал Ивар, наблюдая за воительницей со стороны. Выходить к ней сразу, обнаруживая свое присутствие, он не посчитал нужным: надеялся, что она выдаст причину своего нежданного визита. Пока же Вуньо судорожно пыталась разузнать у почти царственной особы, какой именно Ивар ей нужен? Для начала — какого пола, учитывая, что все имена в поселении относились как к мужчинам, так и к женщинам, чего Сиф не понимала и злилась. Ивар с улыбкой вспомнил, как Локи напрягался при появлении любой особы, именуемой «Хагаларом», особенно женского пола: даже если бы маг не знал о разногласиях между царевичем и мастером, то догадался бы по болезненной реакции на имя. Многочисленным Хагаларам Локи не позволял даже говорить с собой.       Ивар прислушался, но ничего полезного из путанного разговора так и не вынес. Сиф описала его внешность, упомянула о том, что он — друг Локи. Вуньо тут же сообразила, о ком речь, и велела следовать за ней. Сиф пришлось спешиться и оставить коня у ворот. Ивар напрягся, когда женщины свернули к лабораториуму с каскетом. Перепутала! Ведь в окружении Локи два Ивара, а Сиф не упомянула, что ищет мага! Пришлось сорваться с места и броситься в погоню. Вот, что значит работница, а не ученая — совсем бестолковая.       — Моя прекрасная воительница, как же я рад тебя видеть! — немного задыхаясь, проговорил Ивар, изображая подобострастный поклон. — Мне сказали, что ты меня ищешь, и я уже здесь. Одна нога здесь, другая там, и вот он, я! Уже полностью в твоем распоряжении, можно сказать, у твоих ног!       Он с трудом перевел дыхание и попытался собраться с мыслями.       — Хорошо, что ты здесь, — Сиф больше не обращала внимания на растерявшуюся Вуньо, только сейчас осознавшую свою ошибку. — Пойдем отсюда.       — Ко мне в лабораториум?       — Нет. Подальше отсюда. Здесь жуткая вонь. Да и снег… разноцветный!       Ивар, как и все поселенцы, не обращал внимания на такие мелочи, но непосвященному, да еще и воину, они были слишком заметны.       — Я хотела посмотреть, как выглядит ссылка Локи, — пояснила Сиф, вышагивая по дороге с такой скоростью, что Ивар едва поспевал за ней, поминутно проваливаясь в снег. — Не впечатляет. Даже он не заслужил такой жизни.       — Ты совершенно права. Условия здесь не сравнятся с прекрасным Гладсхеймом и еще более прекрасным Фенсалиром, — Ивар заметил, как дернулся уголок губ Сиф при упоминании женского чертога, — это то же самое, что сравнивать безобидное золото с радиоактивным ураном… Прости, я хотел сказать, как сравнивать серебро и мышьяк, да, мышьяк. Одно позволяет купить все на свете, а другое смертельно ядовито.       Ивар не переставал трезвонить, пока они не оказались за воротами поселения и даже за пределами земель, где жили и работали крестьяне, созванные Локи для помощи.       — Давай перейдем к делу, — перебила Сиф, убедившись, что никого поблизости нет. — Во дворец прибыл друг Тора из Мидгарда. Он собирается посмотреть ваше поселение. Вы должны будете его принять.       — Какая честь для нас! — Ивар предал голосу самое приятное из возможных выражений, но внутренне похолодел: друг Тора не должен увидеть пленных людей, не должен увидеть эксперименты, да лучше бы ему вообще ничего не видеть из того, что творится в поселении. Это большая проблема, о которой тингу сообщит именно он, Ивар. О, его сведения будут дорого стоить.       — Это официальная версия, — Сиф понизила голос, и Ивар весь обратился в слух. — Но есть и другая, более важная причина моего приезда.       — Она касается Локи? Он здоров?       — Более чем. За ним присматривают, причем столь пристально, что здесь явно что-то не так. Когда Тор вернулся домой с людьми, Локи исчез с пира, на некоторое время я потеряла его из виду. И не только его. Один странно вел себя, как и поселенец, который сейчас гостит во дворце. Хагалар. Ты с ним хорошо знаком? Я хочу знать подробности того, что случилось у вас. Почему Локи так поспешно и неожиданно вернулся во дворец?       — Подробности, — Ивар пытался подобрать слова. Вот ведь оказался меж двух огней. — Подробности, я в этом не сомневаюсь и могу поклясться, знает тот самый Хагалар, который сейчас гостит у вас и который буквально спас Локи, буквально вытащил из Хельхейма.       — Так он чуть не погиб?       — Да, совершенно верно, это была жуткая трагедия. Неудачный эксперимент, — Ивар и сам не знал, правда или ложь слетала с его губ, — который разбудил высшие силы, вроде как. Но точно неизвестно никому, даже мне, хотя я пытался узнать, честно тебе говорю, я всегда все стараюсь узнать, особенно у женщин, но в этот раз не получилось, прости. Наши боевые маги со всем разобрались, но Локи заболел так тяжко, что его пришлось отправить в Гладсхейм.       — Вот оно как, — Сиф помолчала, обдумывая что-то важное. Ивар вдруг понял, что она чем-то похожа на него, что она тоже между двух огней, только вот между каких именно?       — Локи видит в тебе друга, а я вижу в Локи угрозу Асгарду, — тяжело произнесла воительница. — Я скоро выйду замуж и надеюсь, что смогу влиять на решения, в том числе и самого Одина, но не сразу. Пока и мне, и моему будущему мужу нужна информация, которую не перехватят.       — Но все поселение видело, что ты отозвала именно меня.       — И передала важные сведения касательно вашего будущего, — возразила Сиф. — О моих подозрениях мало кому известно.       — Известно моему мастеру, — Ивар поежился, вспоминая давнишнюю стычку. — Он сильный противник. Боюсь, что Ран запутает меня в сетях, если я пойду против него.       — Поэтому информацию ты будешь передавать лично мне, — кивнула Сиф каким-то своим мыслям. — Ты лично будешь приезжать во дворец, если тебе что-то станет известно. Налови мне птиц, привози по одной. Все знают о том, что я ими увлечена. Я не думаю, что важная информация поступит скоро, моя просьба распространяется на ближайшие годы. Ты же хочешь получить покровительство во дворце и полную неприкосновенность, учитывая, кем я стану в скором времени?       Ивар не был так уж уверен в себе. Он любил сложные комбинации, но Сиф фактически подстрекала его на предательство. За удачное подстрекательство в Асгарде объявляли вне закона, за неудачное — на три года изгоняли. Что хуже, еще неизвестно. О чем он думал, когда набивался в друзья к царевичу? О том, что им будет восхищаться поселение — вот о чем, а уж точно не о последствиях. Зато теперь он знает то, чем можно шантажировать саму Сиф: вряд ли Всеотец обрадуется обнародованию тайн царской семьи, которая для народа должна быть идеальна во всем.       — Послушай меня, блистательная воительница, равной которой нет во всем Асгарде, неужели я должен буду в открытую выступить против любимого сына Одина?       — Нет. Я предлагаю тебе распутать преступный клубок, который крутится вокруг Локи, — перебила Сиф, гневно сжав оружие, с которым никогда не расставалась и прекрасно умела управляться, что тоже не добавляло Ивару уверенности в завтрашнем дне. — Он лишится головы, если снова предаст нас. Когда Тора изгнали, он незаконно захватил власть и отказался вернуть брата из изгнания. Он не раз пытался убить его, он предал Асгард. Я не знаю, почему Один попустительствует ему, но я добьюсь правды и не позволю ему строить козни. Если понадобится, я умру ради справедливости и моё имя войдет в легенды.       Ивар только слушал и кивал, не осмеливаясь возразить, что ему хочется пожить подольше, а с легендами можно подождать пару тысячелетий. Он никогда не бывал во дворце до знакомства с Локи, поэтому понятия не имел, о каком именно захвате власти идет речь, но не забывал, что Локи устраивает промышленную революцию ради Одина. А Сиф уверена, что он жаждет власти. Получается, что его цель — обесчестить старшего брата, добиться изгнания с лишением имущества и остаться единственным наследником? Похоже на правду. И, судя по словам Сиф, однажды у него почти получилось. Осквернить родного брата, разрушить самые священные узы в Асгарде — семейные! Да Локи и в самом деле не остановится ни перед чем для достижения своих целей. И Сиф тоже. Ее обещания могут ничего не значить, да и как она обеспечит союзнику неприкосновенность из дворца, особенно если вернется Хагалар со своей хваленой боевой магией? Ох, зря он набивался в друзья к царевичу, очень зря. Теперь придется дружить с супругой Тора. Главное, чтобы старший царевич не заподозрил жену в измене — уж слишком тяжела его рука даже без молота.              Первые несколько дней в мире богов оставили в памяти Брюса странные впечатления. По словам Тора, Асгард был разбит на четверти, которыми управляли тринадцать тингов — «советы племен», собирающиеся в мае. Тинги имели абсолютную судебную власть, а те дела, которые казались старцам слишком запутанными и сложными, перемещались в альтинг, который собирался летом каждые два-три года и обязательно начинался во второй день недели. Те дела, которые не получалось разобрать там, доводили до сведения Одина, который не был абсолютным монархом, в дела тингов и альтингов не вмешивался без просьбы с их стороны, принимал их постановления и вносил в книгу общих законов. Тор с гордостью рассказал, что именно альтинг, а вовсе не Один, решил, что любая лошадь, ступившая на землю Асгарда, навсегда становится собственностью асов и не может быть ни продана, ни подарена, ни тем более украдена в другой мир.        Но то были не более чем забавные рассказы, лично Беннер ни тинга, ни альтинга не видел, поскольку стоял январь и он безвылазно сидел в столице, в великолепном замке Одина, сделанном почти целиком из золота. Только крыша в некоторых местах была покрыта волшебной соломой, блестевшей, словно золото. Брюс с открытым ртом рассматривал невероятной красоты покои и залы, созданные не руками местных мужланов, которые только и умели, что мечом махать. Он поражался невероятной выучке слуг и семьи Одина: все ходили по струнке, кланялись друг другу, говорили только на английском, причем запредельно вежливо, а стояли на заранее согласованном расстоянии друг от друга. Король асов ошеломил Беннера, никогда прежде не встречавшего особ королевской крови: золотая пластина на глазу, золотые доспехи, мощнейший артефакт-копье, с которым Один никогда не расставался, ручные разумные воронами, а, главное, старость — он годился в прадедушки собственным детям. Королева Асгарда поражала величием, царственностью и скрытой силой. Она была немолода, но гораздо моложе супруга и годилась ему всего лишь во внучки. Если Один выглядел богом, то Фригг — королевой. Она всегда появлялась в роскошных залах в легких платьях вместе с девятью девушками — свитой, чьи имена воспели человеческие мифы. Беннер помнил только Фулу — родную сестру Фригг — и Вару, отвечавшую за клятвы и каравшую клятвопреступников. Остальных ему торжественно представили в первый же день: Вер, Вьофн, Гевьон, Гну, Ловн, Снотру и Сюн, но он так и не запомнил, кого именно как зовут. Одна предсказывала человеческое будущее, другая вселяла в сердца любовь, третья была посланницей богов на Земле и в прежние века отвечала за переговоры между Фригг и понравившимся ей человеком. Одним словом, обязанности всех спутниц так или иначе касались Мидгарда и, по мнению Беннера, манкировались вот уже несколько столетий.       Легкие платья женщин совсем не сочетались с многослойными одеждами всех мужчин, от слуг до принцев. Либо женщины должны мерзнуть, либо мужчины — умирать от жары, однако Беннер не чувствовал удушливого запаха пота и не замечал мелкой дрожи. Всем было комфортно, все с достоинством носили роскошные идеи и общались исключительно на возвышенные темы. Беннер не решился обсуждать с Джейн богов и их обычаи, но чувствовал себя неотесанным мужланом, ворвавшемся на сцену посреди балета. Слишком идеально было все вокруг, слишком выхолощено и прекрасно, слишком сложен и непонятен был этикет. И Беннер корил себя за то, что не спросил заранее у Тора, как следует себя вести. Ему казалось, что он постоянно оскорбляет присутствующих незнанием элементарных правил, на которое все закрывают глаза. Джейн же такие мелочи вовсе не волновали. Она с детской непосредственностью привнесла за асгардский стол, ломящийся от мало съедобных яств, чисто американские традиции.       Общие залы поражали воображение, но они не шли ни в какое сравнение с личными покоями, обставленными с вопиющей роскошью, которую могло себе позволить раннее средневековье. Или позднее? Беннер никак не мог определиться, какую именно эпоху напоминал ему Асгард. Тор хвастался летающими лодками с лазерными пушками наравне с выучкой простых солдат, сражавшихся на мечах, копьях и топорах.       — Лодки из бездны, — заявил Тор гордо. — Отец привез их много столетий назад. В Асгарде их не делают, только чинят.       Беннер кивнул и обратил внимание на тонкую инженерную работу: дворец из золота, который не слепил, не замерзал зимой и даже, по уверениям Тора, не плавился в жару. Хотя последнее неудивительно, ведь «жара» в понимании асгардцев составляла не более семидесяти семи градусов.       — То заслуга древних мастеров времен юности отца, сейчас технологии утеряны, — объяснил Тор.       Беннер обращал внимание буквально на всё, даже на загибающиеся ремесла и привнесенное из других миров искусство, не вяжущееся с местным бытом. Потолки в залах мастера расписали превосходными пейзажами и портретами, но это ремесло предавалось в узком кругу лиц, и ему грозило забвение.       Еще больше поразил Беннера Фенсалир — огромная вотчина королевы, где располагались хлева, кухни, хранилища зерна, сараи, целые залы с пряхами и ткачихами, множество ремесленных мастерских и некие подобия мануфактур. Он никогда не видел ничего подобного: промышленность целого мира была сосредоточена в одном месте.       — Мы рассылаем свои изделия на дальние и ближние хутора, — изволила рассказать королева, — чтобы асы ни в чем не испытывали нужды. А они в ответ посылают нам мясо, рыбу, водоросли, все, что есть у крестьянских хозяйств.       В дальнейшем Беннер выяснил, что в Асгард импортируют даже зерно и соль — мир богов настолько беден, что не может даже прокормить себя. Каким же образом он занял лидирующее положение в Девятимирье? Подозрения укрепились, когда оказалось, что в столице живет около шестидесяти тысяч асов, а всего их примерно шестьсот тысяч. Меньше миллиона! Меньше населения Балтимора, Лас-Вегаса, Невады или Оклахомы.       — Наверняка, все жители деревень хотят переехать в города, — сказал он Тору после прогулки по сияющей зимней столице, поражающей воображение приевшейся роскошью, летающими домами и огромными статуями, потребовавшими при создании недюжего давно забытого мастерства.       — Нет. Наоборот. В столице жизнь тяжелее, непонятнее. Крестьяне предпочитают жить так, как жили их предки.       — И как же?       — Хочешь посмотреть?       В тот же день Тор отвез его на хутор, расположенный в нескольких милях от столицы. Непривычный к седлу Беннер сильно вымотался, но от лыж отказался: на них он стоял еще хуже, чем сидел на лошади. На перекрестке дорог им встретился столб с резными рунами — могильный столб Локи. Он был выполнен грубо и вовсе не походил на столичные изящества. Раз даже для королевского сына не изготовили красивый резной столб из камня, значит, и это искусство затерялось в веках.       То, что Беннер мысленно называл «деревней», оказалось самым настоящим хутором: низеньким, длинным домом с мелкими оконцами, топившемся по-черному. В нем томились как асы, так и скот: у очага располагалась кухня с нехитрым скарбом, за ней — спальня, запиравшаяся на засов, а с двух сторон от нее чуланы: один с вяленой рыбой, другой — с мукой. Тут уж Беннер не нашел никакого отличия от бедного средневекового крестьянского хозяйства. Кроме разве что одного — врача, которую ему представили сразу после хозяина дома и главы клана в одном лице. Тор рассказал, что на всех хуторах живут врачи, подготовленные в столице Асгарда, а в былые времена — и в Етунхейме, что медицина прекрасно развита и единственная проблема современности — большие перерывы между детьми, зато детская смертность минимальна. Беннер слушал и мрачнел: всего шестьсот тысяч человек, нет младенческой смертности, выживают все дети — Асгард сперва ослабеет, а потом вымрет.       — И все же я не понимаю, почему они не стремятся к жизни в городах, — посмел повторить он свой вопрос по дороге домой.       — В «городе», не в «городах», — поправил Тор. — У нас только один город, где мы с тобой и живем. В городе неудобно растить детей, много соблазнов, да и зачем крестьянам и морским охотникам переезжать? Хутор с землей стоит шестьдесят единиц серебра. Если продать, то деньги быстро закончатся, а получить новые сложно, в столице мало достойной работы. Большинство тех, кого ты видишь в Гладсхейме, живут в одиночестве или с женами, а их семьи работают на хуторах.       У Беннера было свое мнение, но он решил его не озвучивать. В общем и целом Асгард показался ему умирающей державой, которую ничто не спасет. Ремесла забыты, воины только и делают, что тренируются, хотя войны нет, а дворец пронизан атмосферой фальши и какого-то бессмысленного этикета. По двору носятся слуги, но им явно нечего делать, по залам гуляют придворные в роскошных одеждах, которые только пьют да дерутся — настоящий Асгардский пир Беннер однажды наблюдал и постарался побыстрее покинуть: слишком уж не вязалась банальная пьянка с вычурными формами обхождения.       В своей комнате, точнее, в одной из множества комнат Тора (принц так не смог внятно объяснить, зачем ему одному нужно больше пятидесяти комнат) он не нашел ни вшей, ни клопов, ни прочих любителей помучить уставших путников. Постели были чистыми, разве что вместо простыни и одеяла — шкуры. На стенах висели трофеи из разных миров, чучела мифических животных, которые не встречались даже на картинках «Мифов народов мира». Кровать резная со сложными орнаментами, сундуки с не менее сложным рисунком, не то из золота, не то позолоченные. Каждая мелочь, даже гребень, были выполнены в изящной манере, далеко не всегда асгардской, и на Земле стоили бы тысячи долларов, но при этом воду для умывания приносили слуги, у них же можно было попросить ванну, точнее, что-то вроде бочки с горячей водой из источников. Свет, кроме солнечного, был свечной и масляный, и все эти неудобства очень сильно смущали Беннера. Народ, построивший статуи из золота, один в один передающие черты лица оригинала — если судить по ныне здравствующему Гринольву, — народ с летающими лодками и лазерами не придумал нормального освещения, пускай даже магического! Что уж говорить о других благах цивилизации, даже о шкафах! Их место занимали неудобные сундуки. Никаких удобств асы себе не выдумали, зато вроде как сами вырезали дозорный трон Одина с невыговариваемым названием и поставили напротив зеркала-окна, в котором Один видел, все, что творится в Девяти Мирах… Кроме некоторых областей Нифльхейма, Етунхейма и Муспельхейма и подземных частей Нидавеллира, то есть всех владений цвергов, а также Хельхейма. И зачем следить за дружественными, по утверждению Тора, Ванахеймом и Альвхеймом? Или за бесполезным «отсталым» Мидгардом? Очередная загадка.       Пожалуй, единственное, что Беннера не удивляло — поведение Локи. Он не помнил, что творил в обличье Халка, но после возвращения принцев на родину Старк показал запись с камеры наблюдения, которая поразила Беннера до глубины души. Он увидел, как впечатал Локи в бетонный пол, а тот остался жив и относительно здоров. Эта загадка терзала Беннера весь последний год, во многом из-за нее он прибыл в мир богов, но поговорить с Локи у него никак не получалось: тот присутствовал на завтраках и ужинах (обедов в Асгарде не было), держался вежливо и занимал отведенное ему место, а потом бесследно исчезал. Далеко не в первый день Беннеру таки удалось перехватить его, едва не зажав в угол. По крайней мере, ему показалось, что Локи не исчез только потому, что исчезать было некуда — они столкнулись практически в тупике.       — Здравствуй, Локи, я давно ищу тебя, — сказал Беннер по возможности дружелюбно. — Мне, наверное, стоит извиниться перед тобой за большого парня. Это было…       Не успел подобрать слова, как на его плечо легла тяжелая рука.       — Локи, Брюс, наконец-то вы вместе, — Тор положил вторую руку на плечо брату, и тот ощутимо вздрогнул. — Наконец, вы помиритесь. Пойдемте, это надо отметить. Выпьем в моих покоях.       Беннер оценил неожиданное появление Тора, а вот Локи помрачнел. Он не проронил ни слова, но покорно пошел с братом, не снимая руки со своего плеча. Втроем они заняли чуть ли не весь коридор и стали бы причиной заторов, если бы покои Тора не располагались неподалеку.       — Доброго эля нам, — распорядился Тор и плюхнулся на то, что Беннер назвал бы софой, если бы она существовала в Асгарде. — Дружеская беседа пойдет всем на пользу. Вам больше не нужно враждовать.       — Согласен, — улыбнулся Беннер. Локи ответил ему такой же дружелюбной улыбкой. — Я как раз хотел поговорить с Локи о его выносливости, о его силе.       — Это хороший разговор, — кивнул Тор. — Настоящие воины всегда расскажут парочку историй о своих подвигах.       — Я не о подвигах, — Беннер сел рядом с Локи, приглашая к беседе. — Я о его невероятной выносливости, о способностях, которые никак не соотносятся с известными мне законами физики.       — Оставь, друг, — Тор принял из рук слуги эль и лично разлил по чашам. — Выносливость Локи такая же, как у меня, это особенность всех асов.       — Но все же бетонный пол, — Беннер слишком поздно заметил ненавидящий взгляд, которым его одарил Локи.       — Какой пол? — заинтересованно переспросил Тор.       — Неважно, — Брюс отпил обжигающий горло напиток, чтобы выиграть пару секунд и собраться с мыслями. Тор не знал о столкновении Халка с Локи, а, учитывая, какие почести оказывают в Асгарде неудачливому завоевателю, будет лучше, если никто ни о чем не узнает. — В него попадали пули, а его тело…       — Не мое тело, — подал голос Локи. — Не стоит даже пытаться изучать его. Хочешь изучать — бери мою одежду, можешь возиться с ней, сколько хочешь. Наши одежды — это доспехи, даже если они так не выглядят. Они часто спасают нам жизнь.       — Вот как, — протянул Беннер. — Но ты все же сын двух народов…       — Друг! — Тор с грохотом поднял чашу, выпил и бросил на пол — традиция, к которой Беннер никак не мог привыкнуть. — Забудь о своих идеях. Не надо изучать моего брата. Ты изучаешь Асгард. Мой брат на Землю не вернется, он не опасен, лучше наслаждайся вотчиной богов.       — Как скажешь, — Беннер решил не затевать спор. Лучше бы он не встретил Тора в коридоре. Если бы он столкнулся с Локи один на один, то рассказал бы подробнее о своих идеях, подозрениях и прочем, заинтересовал бы его и добился согласия. Но ничего, время еще не упущено, надо выждать.       На счастье Беннера, хорошая возможность подвернулась буквально через пару дней. Несмотря на то, что Тору не понравились приставания к Локи, он старался помирить бывших врагов, пускай сам Локи не желал иметь никаких дел с мидгардским гостем. Поскольку у Брюса был свой интерес, то он соглашался на все совместные предприятия, одним из которых стало распитие прекрасного ванахеймского виски, лучше которого, по утверждению Тора, не сыщешь во всех Девяти мирах. Брюс редко позволял себе такие крепкие напитки, поэтому не оценил бы его прелести, даже если бы захотел, однако в данном случае напиваться не входило в его планы. Он надеялся, что Локи, разомлев от спиртного, позволит взять кровь на анализы. В последнее время Беннер набрал множество образцов разных видов местной ткани: растения, грибы, лишайники, мхи, животные — все обладатели живых клеток интересовали Брюса донельзя. У него не было с собой даже оптического микроскопа, поэтому он бережно складировал образцы в чемодан, снабжая подробными этикетками. Взять немного крови аса было не очень сложно — стоило попросить любого из слуг — а вот полукровка во дворце только один, и договориться пока с ним никак не получалось.        Когда первые чаши опустели, Брюс обратился к Локи с просьбой, но получил резкий отказ. Тор тоже заметно напрягся, что не укрылось от проницательного Беннера. Поскольку еще оставалось около пяти бутылок виски, он решил отойти от скользкой темы и усиленно продолжил делать вид, что пьет, пока асгардцы опустошали кружку за кружкой, восхищаясь вкусом огненного напитка. Тор становился все более веселым, шумным и бодрым, в то время как Локи все меньше участвовал в разговоре. Его взгляд затуманился, а потом он и вовсе уснул прямо за столом, положив голову на руки, на что Тор не обратил никакого внимания, и Брюс решил, что это обычная для Локи реакция на алкоголь.        Тор попытался привлечь друга к пустому разговору, но тот предпочел сделать вид, что тоже клюёт носом, разомлев от напитка и жары, царящей в протопленном золотом зале. Богу грома быстро наскучило пить практически в одиночестве, и он, уложив спящего брата на лавку, предложил проводить Беннера до его покоев. Сопровождение вовсе не входило в планы ученого, но отказ Тор бы не принял, поэтому, чтобы не вызывать лишних подозрений, Брюс позволил проводить себя до ближайшего поворота.       — Голова кружится, — произнес он, опираясь о стену. — Я лучше пойду подышу воздухом в одиночестве. Понаблюдаю за звездами.       — Только не замерзни. Зима ведь, еще простынешь и попадешь к Эйр. Изучишь нашу медицину на себе, — хохотнул Тор и пошел в противоположную сторону. Едва он скрылся за поворотом, как Беннер бросился обратно в залу. Локи лежал на лавке, безвольно свесив руку почти до пола. С бешено колотящимся сердцем Брюс подошел ближе, разглядывая спящего бога. Не притворяется ли? Беннер прислушался к ровному дыханию, потрогал свисающую руку и, совсем осмелев, убрал с лица растрепавшиеся волосы. Локи крепко спал и не чувствовал прикосновений. Второго такого шанса могло не представиться, поэтому Брюс решил рискнуть. Осторожно закатав рукав камзола Локи, он достал  из кармана набор для взятия анализа крови, распечатал иглу и ввел ее в вену. Принц даже не пошевелился. Брюс, затаив дыхание, присоединил к игле пластиковую пробирку, в которую стала набираться кровь. Осталось совсем чуть-чуть, но… Именно в этот момент с грохотом открылась дверь. Беннер вздрогнул и дернулся — пробирка упала на пол.        — Брюс! — громыхнул Тор. — Что ты делаешь? Отойди от моего брата!        Бог грома мог этого и не говорить: Беннер и так отпрыгнул в сторону. И вовремя — Локи проснулся и сел, осоловело оглядываясь вокруг. Увидел струйку крови на своей руке и иглу, оставшуюся торчать в вене. Скривившись, он выдернул ее и отбросил в сторону. Потом резко встал и, потеряв равновесие, чуть не упал. Тор подхватил его и повел к выходу, смерив Брюса таким взглядом, что тот сделал еще пару шагов назад.        — Ты мой гость, но ты перешел черту, — сказал Тор таким тоном, какого Брюс никогда от него не слышал. Он пробормотал невнятные извинения, но Тор ничего не ответил и увел брата. Когда за ними закрылась дверь, ученый трясущимися руками поднял с пола закатившуюся под лавку пробирку с кровью и сунул ее в карман. Немного, конечно, но вполне хватит для исследований. Если пробирку не отберут. Брюс огляделся: ни одного слуги или раба — он так и не разобрался, кто именно прислуживал во дворце — повезло или они скрываются и наблюдают из-за закрытых дверей? Брюс сжал пробирку в кармане и беспрепятственно добрался до своей комнаты: никто не остановил его и ни о чем не спросил.        На следующий день он попытался объясниться с Тором, но получил в ответ только дружескую улыбку:       — Ты был пьян, я был пьян, Локи был пьян — все мы хороши. Но не делай так больше, ладно? Не я, так другие будут презирать тебя, ведь нападать исподтишка на спящего — недостойно воина.       Брюс заверил Тора, что подобное больше не повторится, хотя ему дико было слышать о том, что он, оказывается, напал на Локи. Сам младший принц делал вид, будто ничего не произошло, и продолжал избегать земных гостей. Брюс на время отстал от своей невольной жертвы и сосредоточился на Асгарде. Он гостил в чужом мире всего ничего, но готов был предсказать скорый закат когда-то могущественной цивилизации. По крайней мере, та картина, которую он наблюдал, не внушала оптимизма. Почему до сих пор не вымерли все искусства, если для мужчины не зазорно заниматься только крестьянским трудом или военным делом, а почти единственное занятие женщины, кроме непосредственных обязанностей — это учеба на врача? У асов скоро останется только воинское искусство, которое Беннер и искусством-то не считал. Друзья Тора несколько раз вызывали его на ристалище: раз он «Мститель», раз он доблестный воин, о котором столько рассказывал Тор, то должен показать свою доблесть.       — Я не сражаюсь, — ответил он, не приняв меча. — Сражается другой, большой парень, в которого я превращаюсь, когда плохо себя контролирую. Меч ему точно не понадобится.       — О, так ты оборотень! — воскликнул кто-то из друзей Тора. — Ну давай же, мы просто обязаны увидеть твою вторую сущность. Давай же, покажи! Ты и правда способен на превращение? Да быть не может! Ты же не из Етунхейма или Муспельхейма! Всего лишь человек. И вдруг оборотень!       Беннеру едва удалось отбиться и то только с помощью Тора, который убедил друзей, что драться с Халком — очень плохая и разрушительная затея. Причем Беннеру показалось, что после нескольких отказов местные мужчины стали смотреть на него с жалостью, а женщины и вовсе не замечать.       — В Асгарде ценится воинское искусство, — объяснял Тор. — Посмотри, до каких вершин оно дошло.       И Беннер покорно смотрел учебные бои на мечах, но не видел в них ничего особенного. Школы фехтования на Земле показывали гораздо более красивые и интересные трюки. В Асгарде царствовала грубая сила, а представления о построении не шли ни в какое сравнение с теми же римскими легионами, про которые Брюс в свое время много читал. Армией Асгарда командовал лично Тор, тренировал Гринольв, прославленный воин, но Беннера увиденное не восхищало. Блистательные на первый взгляд, уже на второй боги оказались ничтожной кучкой людей, которых победили бы многие народы до рождения Христа. Римские, греческие, египетские, китайские армии смели бы орду асов за несколько часов. Да, боги сверкали золотыми доспехами, золотыми щитами, но золото — мягкий металл, кому нужна такая защита?       Вот тренировки боевых магов произвели впечатление, но магов было мало, боевых — еще меньше, не они решали исход битвы, хотя, если бы Брюс был королем или главнокомандующим, он бы оставил в армии только боевых магов, а простых воинов отправил бы работать на «мануфактуры». Несмотря на то, что Фенсалир считался женским чертогом, мужскую работу в нем выполняли мужчины, но павильоны с мужскими работами были вынесены за черту болот, чтобы оправдать название «женский чертог». Причем всеми мужскими работами — кузнечным, гончарным, столярным делом, кораблестроением и вырезанием рун — тоже распоряжалась Фригг.       Настоящим женским чертогом был Вингольф, построенный на случай, если когда-нибудь переполнится Вальгалла. А пока она и не думала переполняться, чертог облюбовали женщины, устроили женское святилище с целительной купальней, которой руководила Фригг вместе с доктором Эйр. Пожалуй, королева была единственным жителем дворца, чью работу Беннер постоянно наблюдал. Чем занимались все остальные высокопоставленные асы, в том числе принцы, — он так и не разобрался. А когда высказал свои сомнения Тору, тот только руками развел:       — Ну что поделаешь. Зимняя половина года же!              Беркана проклинала себя за то, что уехала из поселения, не взяв с собой книгу человеческих мифов, схожих с мифами народа Алькеро. Мидгардские гости — Джейн и Брюс — оказались не воинами, а учеными, и должны были знать о мифах. Правда, пока они обнаруживали незнание даже имен своих родителей. Ни Одину при всем собрании, ни впоследствии Тору, ни ей самой не удалось добиться от Джейн или Брюса имен их отцов. Они называли только родовые имена, переходящие из поколения в поколение, которыми пользовались в Мидгарде. Еще одна человеческая странность.       Беркана осталась во дворце даже после провала исследований частиц: очень уж ей хотелось посмотреть на могучую избранницу бога грома, — и как же она разочаровалась, когда увидела низенькую тощую русоволосую женщину с блеклыми чертами лица, совершенно неподобающей внешностью а, главное, возрастом. Одинсдоттир была уверена, что избраннице Тора нет и тысячи зим, а она оказалась сильно старше, причем ни мужа, ни детей у нее нет и не было, потому что она жила работой. Беркана не решилась бы расспросить ее о жизни, но помог Хагалар: благодаря его красноречию, Дочь Одина узнала подробности о детстве и юности гостьи. Подробности настолько расходились с представлениями Берканы о жизни вообще и о женской доли в частности, что она не знала, что и думать. Джейн потратила на учебу больше двадцати человеческих зим. Это составляло почти полторы тысячи асгардских зим и примерно половину жизни аса. Все свои молодые годы, когда кровь кипит, когда стоит искать мужа и заниматься детьми, она училась, чтобы стать инженером. По крайней мере, Беркана поняла так, что «астрофизики» и «инженеры», в которых сейчас так сильно нуждалось поселение — понятия близкие. И все эти жертвы приносились жажде славы и тщеславию, которое заключалось не в битвах, не в рачительном ведении хозяйства и даже не в ремесле, а в создании Радужного Моста — того самого, из-за которого мастера и логисты предрекали скорое завоевание мира богов отсталым человечеством, жаждущем, как в былые времена, золота. Причем Джейн занималась мостом до того, как узнала о существовании Асгарда. Беркана уверилась в то, что у астрофизика есть дар предвидения, зачатки магии, просто она не пользуется ими и не развивает. Зачатки магии объясняли, почему к ней так тянуло Хагалара. Он в открытую увивался вокруг земной женщины и чуть ли не предлагал ей любовную связь. По крайней мере, уединялся с ней в своих покоях, отослав слуг и рабов. Беркана ревновала, почти как в детстве, когда Вождь таскал на руках маленьких царевичей, а вовсе не ее. Она следила за ним и его избранницей, пыталась поговорить про земную магию, как-то спросила, делала ли Джейн во время обучения магические чернила из копоти, ладана и сладкого вина или белоснежную ртуть из ртути, белого мрамора и яичной скорлупы.       — Что? — рассмеялась в ответ землянка. — Это же алхимия, лженаука наших далеких предков. Ее несостоятельность доказали еще врачи-минералоги веке в шестнадцатом. Потом, правда, было много лжеучений, вроде теории флагестона, но их тоже опровергли.       — А что это за теория? — заинтересовалась Беркана, но получила такой страшный ответ, что не поняла ни слова, кроме того, что эта теория не имеет под собой никакой основы и как-то связана с кислородом и азотом воздуха.       — Однако трансмутация все же существует, но происходит из-за ядерного распада или ядерных реакций, — утешила Джейн поникшую Беркану. — Хочешь, я расскажу тебе про альфа и бета распад, позитронный распад и электронный захват?       Беркана не хотела. Она хотела узнать больше о Мидгарде, но о чем бы ни начинала говорить Джейн, она все равно раз за разом возвращалась к своей странной науке, к своим выкладкам, которые собиралась проверять даже в Асгарде. Дочь Одина видела земное оборудование, с которым Джейн иногда ходила по дворцу и что-то измеряла. Она мало общалась с Тором, занятым вторым человеком, но очень много — с Сиф, хотя та была счастливой соперницей, невестой Тора. И все же они прекрасно находили общий язык, возможно, из-за внешней схожести (Сиф тоже казалась Беркане некрасивой). Но она была чистокровной асиньей, а Джейн — чистокровным человеком, поэтому у них было мало общего и порой происходили недопонимания и разногласия.       Беркана кругами ходила вокруг Джейн, вокруг ее оборудования, вокруг ее личных вещей, привезенных из Мидгарда. Всё напоминало ей о сыне Джозефа, о котором она мечтала, который не сыпал непонятными терминами и не строил Радужный Мост в пустоту. Стивен-Роджерс был воином, баловнем судьбы и любимым сыном удачи — именно такой человек был нужен Беркане, и уж с его помощью она разберется с Мидгардом, со всеми его компьютерами, банками и газонами, которые необходимо подстригать. От Джейн она узнала о куче правил и несуразностей, свойственных Мидгарду, но в Асагарде правил было гораздо больше, наказание за их нарушение ужасно, а о свободе здесь даже не слышали. Беркану в хорошем смысле поразили основные конституционные права американских граждан, принцип разделения властей, множество свобод и запрещение кровопролития. Мир людей казался ей гуманным, гораздо более гуманным, чем собственный, где смертной казни вроде как не существовало, но за убийство аса полагался всего лишь денежный штраф, который мало кого останавливал. А изгнание с лишением имущества фактически являлось той самой казнью, потому что развязывало руки мстителям и открывало охоту на конкретного осужденного, с которым можно было сделать что угодно, хоть запытать, ведь для закона его как бы не существовало.       Если бы у Берканы не было какого-никакого образования, если бы она не знала, что в других мирах, подчиненных Одину, другие законы, она считала бы устройство жизни в Асгарде единственно правильным, но она немного разбиралась в законах Етунхейма и Ванахейма и считала, что даже там жить лучше. Теперь же ей открылся целый Мидгард, где законы еще мягче, где не нужно бояться за свою жизнь, где можно заниматься таким количеством странных и бессмысленных вещей, что отказаться от попытки обустройства там собственной жизни было глупо.       Отпустить ее в Мидгард имел право только кто-то из членов царской семьи, и это стало бы камнем преткновения, если бы Локи, к которому она попыталась подступиться обходными путями, не заявил, что ему все равно, где и как она живет, и что если ей, в отличие от логистов, почему-то нужно его разрешение для жизни в Мидгарде, он поставит необходимые печати. Это известие окрылило Беркану. Осталось только объяснить свой поступок мастерам. Проще всего вернуться к людям с каскетом, учитывая новые данные, открывшиеся после преображения Локи, но пока им занимался Ивар, и у Берканы возникло смутное подозрение, что со своими новыми силами он воссоздаст древний артефакт. Если у него получится, то последняя надежда рухнет.       К тому же, чтобы путешествовать или жить в другом мире, нужны собственные деньги, а они появятся, если Хагалар выполнит обещание и отдаст ей земли. Но угодьями надо заниматься. Она станет хозяйкой дома и поехать в Мидгард не сможет. Нет, ей нужна миссия от поселения лет на двадцать. Но что, кроме каскета? Да и для его сопровождения скорее всего выберут Ивара или Лагура — после ошибки Наутиз обострились настроения, направленные против равных прав мужчин и женщин поселения.       Беркана настолько привыкла, что в малом Асгарде ее, несмотря ни на что, воспринимают как равную, что во дворце чувствовала себя неуютно, сравнивая себя с высокопоставленными женщинами, с женами придворных да даже с царицей. Они жили в женском мире, отличном от мужского, вынужденные во всем если не подчиняться мужчинам, то считаться с их мнением. Беркана отвыкла от патриархата, поэтому старалась ни с кем не общаться, поэтому искала общества Джейн, хотя та и казалась ей некрасивой и заумной. Она уже договорилась с ней о том, что приедет погостить, но речь шла всего о нескольких месяцах, а уж точно не о годах. Нужен был более веский повод покинуть Асгард лет на двадцать.              — Друзья мои, я понимаю ваше негодование, но Беннер — обычный человек, — заявил Тор, грохнув рукой по столу с такой силой, что затряслись золотые кубки. — А его вторая половина — Халк — победит вас за несколько мгновений. Мой молот едва справлялся с ним. Но я все же надеюсь уговорить его на поединок с Гринольвом.       — С самим Гринольвом? — присвистнул Фандралл. — Да Гринольв его размажет одним ударом. Ты же слышал, как он уничтожил четырех великанов парой взмахов секиры!       — Друзья мои, Халка нельзя убить, — покачал головой Тор. — А Гринольв хвастает своей великолепной тактикой и стратегией. Это было бы сражение грубой силы и великого ума прошлого.       — Прошлого, — подтвердил Хогун. — Не настоящего.       — Я же вмешаюсь, если что, — пожал плечами Тор. — Не стыдно быть спасенным сыном Одина. Это была бы славная битва, о которой услышали бы даже в Вальгалле. Все наши предки слетелись бы посмотреть на этот бой!       — Не знаю, — пробормотала Сиф. — Твой друг не выглядит сильным. Даже если он обратится, я не верю, что он станет настолько уж неуязвимым, чтобы мы вчетвером не одолели его.       — Я не одолел большого зеленого парня на летающем корабле людей, — признался Тор.       — Ты? — воскликнул Вольштаг, подавившись куриной ножкой. — С молотом?       — С молотом! — подтвердил Тор.       Друзья рассмеялись, а Хагалару надоело подслушивать: он вышел из тени колонны, поигрывая яблоком из сада Идунн. На дворе зима, а яблоки все такие же вкусные. Жаль, что они не обладают теми свойствами, которые им приписывали люди в своих детских сказках.        Один словно сошел с ума из-за приезда смертных. Чего только стоил приказ о постоянном исполнении этикета, от которого отказались много столетий назад, чтобы «не ударить в грязь лицом перед послами Мидгарда». Сказал тоже «послами»: это просто два жалких смертных, которые будут держать язык за зубами, когда вернутся в Мидгард. А если не будут, то шпионы Всеотца убьют и их, и тех, кому они откроют тайну. Так думал Вождь, но не Один. «Нет, Хагалар. Возможно, люди станут нашими противниками. Мы должны показать им божественную мощь». «Божественная мощь», по мнению Одина, выражалась в бесконечных поклонах, формулах вежливости, уверениях в преданности и четком ранжировании за столом. Единственное, от чего Вождь сразу отказался — это от одежды, которую Один всучил едва не насильно. Никогда он не наденет больше плаща и не возьмет в руки трость, скорее выйдет на пир в широкополой шляпе. Во-первых, он не собирался оставаться во дворце надолго, во-вторых, о примирении с царской семьей не было речи, в-третьих, Локи удар хватит, если он увидит, какую одежду когда-то носил старый маг. А подвергать опасности и без того больного во всех смыслах царевича Вождь не желал.        В Гладсхейме творилось что-то невообразимое. В общих залах асы вели себя расслаблено, пока не появлялись люди. Едва заслышав их шаги, а, точнее, едва сопровождающие объявляли, куда именно направляются гости, как асы тут же преображались, будто в облике женщины и мужчины по замку разгуливали Хель и Суртр. Но стоило гостям удалиться в соседние покои, как всё возвращалось на круги своя. Лишь пару раз подготовиться к приему не успели, и смертные узрели истинное положение вещей: те же попойки, которыми асы гордились, но которые, по мнению Одина, были недостойны высоких гостей. С точки зрения Хагалара, это высокие гости были недостойны попоек хотя бы потому, что не умели ни пить, ни драться. Но его мнением царь не интересовался, а Хагалар не посчитал нужным навязываться.       Он полутора суток продержал Локи во сне, отбивая нападения то Фригги, то Одина, то Эйр. Устал так сильно, что потом проспал больше десяти часов и только сейчас более-менее пришел в себя. Здоровье с возрастом ухудшалось, причем быстрее, чем хотелось бы.       Одна мысль бесконечно терзала его: что произошло в день приезда гостей? Локи ретировался из зала, Локи пошел к своему другу, наставнику, учителю, неважно. И там потерял сознание? Или его стало клонить в сон? Почему он спал и видел несуразные сны? Хьярвард оставил свою комнату в распоряжении Локи, а сам перебрался в покои царевича, ничего так и не разъяснив. От такой наглости Хагалар чуть не лишился дара речи, но слуги подтвердили, что он может делать все, при желании даже ночевать в покоях сыновей Одина — столь близок он с царевичами. Хагалар дал себе слово вызнать подробности, поэтому, немного придя в себя, отправился на поиски придворного палача, тайно желая обнаружить его в застенках и потренироваться в когда-то любимом искусстве. Однако в зимнюю половину почти все взрослые дворцовые асы забывали о делах и предавались безудержным возлияниям за столами Одина, и Хьярвард в том числе. Он был не совсем трезв, но и не совсем пьян, так что Хагалар попытался допросить его.       — Да я сам не знаю, — пожал плечами здоровяк. — Меня не было, когда Локи ко мне пришел. Мне потом доложили, я бросился к нему, все же нечасто Локи меня вспоминает.       — А я думал, вы с ним очень дружны, — вставил Хагалар.       — Куда там. В детстве — да, а потом чего, дети выросли, у них своя компания молодых асов, это я их стараюсь не забывать, а у них свои дела, ристалище, я же понимаю. В их возрасте я такие подвиги совершал.       — Так что с Локи?       — Когда я пришел, то он сидел у меня, а потом сказал что-то невнятное, лег. Я думал, просто так, а смотрю: спит и бредит, добудиться я не смог, а тут ты.       — По твоему описанию его отравили, — недоуменно пробормотал Хагалар. — Но чем же? Он не притрагивался к еде.       — Не знаю, — пожал плечами Хьярвард. — Только вот, — он огляделся, будто опасаясь, что их подслушивют, а потом тихо добавил: — Дело одно есть, но не знаю, как и сказать тебе о нем. Ты ведь наставник Локи вроде как?       — Все, что касается детей Одина, касается меня в первую очередь, — проникновенно протянул Хагалар. — И я ни о чем не скажу Одину.       — Вот бы и хорошо, — замялся Хьярвард. — Локи просил меня не говорить его семье.       — Я не его семья       — Но тут такое дело, — Хьярвард с трудом подбирал слова. — Сложное дело. Друг Тора в нем замешан.       — Что успел натворить смертный, пока я спал? — удивился Хагалар. — Тор хвастал, что это один из бравых воинов Мидгарда, но он не в состоянии подстрелить даже зайца.       — Дело не в зайце, — Хьярвард пошел по пустынному коридору, увлекая Хагалара за собой. — Неприятное дело вышло. Очень. И даже не знаю, как и рассказать.       — Говори толком, — нарочито мягко произнес Хагалар. — Все, что касается Локи, касается и меня, и я могу дать клятву на крови, что если дело такое скользкое и личное, то никто ни о чем не узнает.       — Клятву на крови? — почесал в затылке Хьярвард — Ты и в самом деле готов? Она же смертельная.       Хагалар закатил глаза: как же сложно общаться с недоумками. И что только нашел Локи в этом мямлящем громиле? В юности он был посообразительнее и порешительнее. Неужели все асы, которых Хагалар знал до побега, только подурнели и никто не похорошел?       — Так что там с Локи? — не выдержал Вождь. — Я защищу его от любой напасти.       — Дело не в защите, а в родовой мести.       — Какой еще родовой мести? Человеку? — Хагалар проглотил готовые сорваться с языка язвительные колкости. Родовая месть смертному — звучит-то как!       — Локи был откровенен со мной, и я не уверен, что имею право.       — Зато я уверен, что имею право на всё, особенно на его жизнь, душу, благосостояние и душевное спокойствие. Говори, наконец.       — Хорошо, хорошо, только чтобы никто не узнал… Этот человек — не человек на самом деле.       — Великан? Эльф? Цверг?       — Нет, хуже. Он оборотень и превращается в огромного монстра, зеленокожего, бесстрашного и ужасного. Он победил Локи в Мидгарде, но не в честном бою. Он напал на него, безоружного, и подверг избиению. Он оскорбил члена царской семьи, попрал его честь и удачу. Локи до сих пор полностью не пришел в себя, и даже у меня не получается восстановить его навыки по отключению сознания до прежнего уровня.       Хагалар цокнул пару раз языком. Видение из сна Локи сложилось. Компенсаторная реакция, типичная, как в учебниках: во сне Локи побеждал своего врага в обличии монстра, унижал, правда, тем способом, который в Асгарде считался неприемлемым, о чем человек не знал и потому получал удовольствие. Вот, значит, как выглядит вторая ипостась доктора: огромный человекоподобный монстр, выше человека, ниже великана. Безумный, опасный и сильный — типичное сочетание признаков.       — Мы не можем убить друга старшего царевича, — задумчиво протянул Вождь. — Как и попрать законы гостеприимства.       — Но он должен заплатить за то, что сделал.       — Заплатит, — Хагалар перебирал в голое возможные варианты. — Причем старшенькая плоть мне поможет. Не беспокойся, я не расскажу никому правду. Спасибо за откровенность, друг. Локи нельзя было пожелать лучшего наставника, чем ты.       С этими словами Хагалар отправился на поиски Гринольва. Желанный поединок между полководцем и гостем не состоится просто так. Даже если Тор договорится со своим другом, необходимо получить согласие Гринольва, а тот не опустится до битвы со смертным ради забавы, даже если ему расскажут об оборотничестве. А вот отстоять честь Локи — совсем другое дело. Гринольв не станет вникать в подробности, зато выполнит дружескую просьбу. Подговорить его на битву даже проще, чем якобы мирного человека, который вряд ли отвечал за себя в обличие оборотня. Но чего только не делает с людьми любовь.       План действий обрел четкость, и Хагалар сменил направление, решив для начала найти в целительном отделении Алгира и обрадовать скорым возвращением домой. Не то, чтобы полунедруг кого-то лечил, но развлекался с целителями так, как никогда не позволял себе в поселении.       — Мой недорогой друг, я скоро вернусь к своим обязанностям, как ты и просил, — объявил Хагалар прежде, чем заметил, что объявлять некому, потому что все присутствующие пьяны. — Да что же сегодня такое! — Вождь картинно всплеснул руками. — Я к тебе с такой важной вестью, а ты меня даже не слышишь! Эй!       Он попытался привести Алгира в чувства, но безуспешно. В поселении был запрещен алкоголь, поэтому и Алгир, и Беркана, вырвавшись в большой Асгард, пили без всякой меры. Но если Беркана молода и здорова, то Алгир стар и легко доведет себя медом и элем до большой беды. Ну да Хагалар читать ему нотации не собирался: он и так вынужден поучать молодых, не хватало еще тратить бесценное время на стариков. Пусть сами о себе заботятся.              Ивар никак не мог определить, кто управляет его разумом: он сам или некие высшие силы. Порой он ловил себя на странных, несвойственных ему идеях и желаниях, с которыми вовсе не хотелось бороться, а порой мыслил настолько здраво и привычно, будто ничего не произошло. С братом он совсем разошелся, только наблюдал иногда за экспериментами над людьми. Раиду попал в рабство к очередной идее и судорожно проверял какие-то человеческие яды.       В последний раз брат помахал перед носом письмом от Локи, адресованном лично ему, в котором сообщалось, что у царевича все хорошо и что он когда-нибудь вернется домой. Так там и было написано «домой», не «в поселение». Энтузиазм Раиду Ивар не разделял. Он чувствовал себя обязанным совершить великий подвиг и немедля отправиться в Етунхейм. Предложил брату поехать с ним, но тот не расслышал вопроса, копаясь во внутренностях еще живого человека. Анатомия Ивара никогда не прельщала, как и физиология и прочие страшные слова из Етунхеймских и Мидгардских книжек по науке естества. Он молча покинул лабораториум и устремился в дом мастеров, чтобы с помощью осколка Тессеракта перенестись в Гастропнир: завершить дело, ради которого когда-то собрали царственный фелаг.       Какого же было его разочарование, какая буря гнева поднялась в его душе, когда он встретился с ледяным отказом собственного мастера и мастера логистики. Они мягко, даже нежно объяснили ему, что пока в Етунхейм нельзя, что его идею претворят в жизнь только с позволения Локи, а его сейчас нет. Это была явная отговорка: мастера все решали и без Локи, если того требовали обстоятельства. Ивар пустился в объяснения, едва сдерживая гнев и потоки силы, бесящиеся похлеще него самого. Он боялся, что с руки сорвется молния или огненный шар. И он видел, что мастера тоже боятся. Не чувствовал, но предполагал, что комната наводнена какими-нибудь мощными боевыми заклятиями, поставленными специально против него. Осознавал, что слишком сильно сжимает стол, что его лицо искажено гримасами, приличествующими вспыльчивому брату. Он хотел убивать и непременно убил бы, если бы дал силам вырваться на свободу.       С трудом, пошатываясь, словно пьяный, он вышел на свежий морозный воздух и стянул варежки. Холод обжег руки, успокоил мысли. Спала кровавая пелена гнева. Стало легче дышать. Только вот проблема так и осталась нерешенной. Почему он не оставил себе осколок Тессеракта, когда его только раздробили? Это была ведь его идея!       Логисты! Найти любого из них, сорвать с шеи осколок в виде кулона. Он ведь и сам когда-то был логистом, ему можно. Наверное. А кто не отдаст добровольно, того он заставит силой.       Ивар опустился в сугроб и с силой сжал холодную, тающую массу, стараясь успокоиться. Никогда еще с ним ничего подобного не случалось. Его словно захлестнула истерика, которую он наблюдал в юности у нескольких родственников. Припадочные истерики были проклятием их рода, но Ивар считал, что его они не коснутся, раз обошли стороной в юности. Неужто высшие силы их пробудили?       Воспаленный мозг требовал новую задачу, поскольку считал, что каскет — дело решенное, осталось только техническое воплощение. Кстати вспоминалась умирающая Наутиз, ее слова о каких-то документах, о Локи-гомункуле. Тогда Ивар не предал им значения, но сейчас вознамерился разобраться. Он и так знает о сыне Одина такое, за что его стоило бы повесить. Какие еще тайны скрывает царственное проклятье Асгарда?       В библиотеке было сухо, чисто и ослепительно светло. Хранительница библиотеки, Кауна, тепло поприветствовала его, а грохот стукалок, от которых не отказались, несмотря на печатный станок, почему-то не раздражал, а успокаивал.       — Тебе нужны какие-то документы? — спросила Кауна участливо. Она нравилась ему. Когда-то, когда Ивар еще не знал о законах поселения, он думал сделать ее своей женой.       — Да, нужны, — кивнул он, чувствуя, как тепло комнаты, равномерный стук, присутствие красивой женщины успокаивают бурю в его душе, как замолкают высшие силы. — Мне нужен комплект документов Наутиз Светлооокой. Не по отоплению или ртути, а компактный набор.       — А, поняла, о чем ты, — Кауна кивнула. — Но он зашифрован.       — Я знаю ключ. Она передала его мне перед смертью, — ложь сорвалась с языка до того, как Ивар понял, что солгал.       — Да, жалко ее, конечно, вы были такой красивой парой, — заметила Кауна и удалилась к сундукам со свитками.       Парой? Они никогда не были парой. Но в поселении считали иначе. Ивар полной грудью вдохнул горячий дымный воздух. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. Не хотелось убивать всех присутствующих, хотелось… спать? Да, он почувствовал, что буквально отключается от мира. Сильный эмоциональный всплеск, энергия, струящаяся по телу — все это обессилило и без того хлипкий организм. Он с трудом дождался, когда Кауна принесет свиток, сел, но не успел прочитать ни строчки: заснул прямо за столом.       Сон его был недолог, а вот видения фантасмагоричны. Он видел Локи на троне Асгарда, видел, как Хагалар склоняется перед ним и встает по правую руку, молодея на глазах. Видел Ивара-мага, стоящего по левую вместе с Раиду, в глазах которого светилось неподдельное счастье. Открылись двери, пропуская царицу Асгарда. Она вошла, надменная, гордая, в сопровождении своих прислужниц.       — Полуетун не станет царем, даже если казнит отца и брата, — заявила она, остановившись в центре зала. — Скорее Беркана станет царицей, чем ты — царем.       — Прекраснейшая, разве же Локи будет править? — ответил почему-то Хагалар, соскальзывая на пару ступеней ниже и вновь меняя очертания. — Трон Асгарда наконец-то принадлежит мне.       — Сгинь, воплощение тьмы, пригретое на груди Одина! — воскликнула Фригг, преображаясь: теперь перед Хагаларом стояла женщина в боевом облачении с мечом в руках: настоящая валькирия.       — Я никогда не позволю темной сущности править Асгардом       — Иди ко мне! — прошептал преображенный Хагалар, действительно напоминающий создание тьмы своими черными одеждами. Или представителя свартальвов, предпочитавших в одежде черное.       Фригг бросилась вперед с мечом, но почему-то оказалась в объятиях противника, молодая и красивая. Хагалар держал ее крепко и даже не заметил, как Локи, до того неподвижно сидящий на троне, резко встал и пронзил их обоих кинжалами, появившимися из ниоткуда.       — Трон Асгарда будет только моим!       Ивар очнулся от боли в шее и затекших руках. Его недолгого сна не заметили ни библиотекари, ни солнце, все еще стоявшее в зените. Скоро оно начнет клониться к закату, и еще один короткий асгардский день закончится, уступая место длинной зимней ночи. Ивар с трудом размял шею. Ему и раньше снилась какая-то белиберда, но помнил он ее плохо, а сейчас друзья и царская семья стояли в одном шаге от него, он отчетливо различал происходящее. Видение ли это? Прошлого или будущего? Бред ли воспаленного воображения? Он не знал и предпочел углубиться в чтение. Но рассудок оставил его, он не сразу разобрался, что читает бессмыслицу, что нужны книги по дешифровке. Но вставать с лавки было так лень, что он решил самостоятельно подобрать ключ. Раньше у него бы не получилось, но сейчас, находясь под покровительством богов Етунхейма, подбор не занял и нескольких часов. Наутиз использовала сразу две системы шифра и замену имен. Сперва она поменяла местами руны попарно, а потом еще заменила каждую руну, которая в алфавите следовала за ней через одну. Должно быть, все ее исследования Локи не заняли столько времени, сколько шифрование результатов.       Стемнело, одни переписчики сменили других, а Ивар все дешифровывал и заменял имена, понимая, что Наутиз исследовала царскую семью, а не каких-то посторонних асов. Она была хорошим ученым, она скрупулезно подходила к работе, поэтому провела очень много опытов, но все показали одно и то же: то, что Ивар и без нее прекрасно знал — что Один и Фригг не имеют никакого отношения к Локи. Разобрав царевича буквально на молекулы, Наутиз пришла к выводу, что он ётас, но не догадалась, что он настоящий, неискусственный, а решила, что он создание Одина. Ее выкладки были столь правильны, столь научно обоснованы, а к экспериментам прилагалось столько доказательств, что Ивару даже обидно стало за научную школу: сколько времени и сил можно потратить, получить верные результаты и совершенно неправильно их интерпретировать. Выходит, Наутиз узнала тайну Локи, а, возможно, и не она одна. Скорее всего, посвященные состояли с ней в одном фелаге и погибли, а если нет, то будут молчать. Ивар еще раз перечитал выкладки и переписал к себе всё, относящееся к Фригг, чтобы сравнить себя с ней. Царица Асгада приходилась ему и Раиду дальней родней. Когда-то давно, когда их родители воевали, а они жили у родственницы со стороны матерей, Фригг приезжала к ним. На детей она внимания не обращала, даже на сына хозяйки, несмотря на его большие успехи в магии ветра, а вот с матерью подолгу беседовала, вспоминала смешные случаи из детства. Теперь Ивару выпал уникальный шанс посмотреть, сколько в нем царской крови. Бессмысленное бахвальство, ведь на троне все равно окажется Локи или Тор, но сейчас ему отчего-то захотелось сравнить себя с царицей. Все равно в Етунхейм не пускают. Воспоминание о неудаче обожгло огнем, в руках сконцентрировались древние силы, но они успокоились, стоило подумать о родственных связях с Фригг и о троне Асгарда. Хагалар и Раиду мечтали посадить на него полуетуна; поселение, особенно сейчас, когда Локи пропал, обсуждало вполне открыто, что пора уничтожить Тора. Раньше Ивар к таким разговорам не прислушивался, считая их бессмысленными и глупыми, но, пока расшифровывал тексты, подслушал нескольких библиотекарей. По их словам получалось, что воцарение Локи — дело чуть ли не решенное, и что если он жив — а по письму Раиду получалось, что жив и скоро вернется, — то медлить нельзя и лучше заручиться поддержкой царей других миров. Локи должен остаться единственным наследником Одина, тогда уже никто не причинит ему вреда. Ивар вспомнил о собственных мечтах сбежать из поселения вместе с Локи. Каскет и эксперименты заставили его позабыть о данном себе обещании. Но почему бы и нет? Спасти Локи можно только ценой жизни Тора. Один стар, других наследников у него не будет, а Тор всего лишь обычный ас. Если он приедет в поселение, например, вместе с братом, и останется подольше… Мысли Ивара заработали в нужном направлении. Он знал десятки таких средств, чтобы Тор умер спустя месяцы вдали от поселения. Если праздные разговоры и в самом деле имеют под собой основу, то пора претворить их в жизнь.              Тор и Локи никогда не были дружны настолько, насколько бывают дружны близкие родственники. По крайней мере, так считал Локи, а Тор до последнего времени придерживался иной точки зрения. Ровно до того дня, как Локи попытался его убить на Радужном Мосту. С тех пор он относился к брату более чем подозрительно, хотя и старался скрывать свои истинные мысли ото всех и прежде всего — от самого себя. Вот и сейчас, когда Брюс Беннер, вместо того, чтобы осматривать Асгард, стал задавать Локи двусмысленные вопросы, Тор принялся заступаться за названого брата. Раз, другой, третий. Беннер постоянно искал повод расспросить о чем-нибудь Локи, а Тор столь же искусно не оставлял друга наедине с братом, справедливо опасаясь, что здоровье последнего все еще не восстановилось и что он может натворить много бед. Его забота Локи не раздражала, по крайней мере, он не подавал вида. Раздражали его, как и самого Тора — вежливость и почтение, с которыми они вынуждены были обращаться со всеми придворными при мидгардских гостях. И с каким же облегчением все вздохнули, когда ранним утром Сиф увезла людей на прогулку к ближайшей горе. Наконец-то все могли расслабиться, и царевичи — в первую очередь. Они расположились на ступеньках пиршественного зала, где, бывало, раньше проводили целые дни. За окном падал снег, в печи весело шумели дрова, орнаменты на полу блестели всеми оттенками золота       — Даже не знаю, кто сейчас надоедает мне больше: твой доктор или Хагалар, — невесело хмыкнул Локи, наслаждаясь несколькими часами свободы.       — Да Хагалар-то тебе что сделал? — удивился Тор. — Он — один из лучших асов во всем Асгарде. Тебе бы поучиться у него.       — Чему? — резко откликнулся Локи.       — Боевой магии, — пояснил Тор, не понимая, что вызвало вспышку негодования.       Он хотел задать уточняющий вопрос, но дверь распахнулась, пропуская царицу: одну, без конвоя девушек, в обычном платье. Мать неимоверно раздражала необходимость держаться по-царски достойно, а Тора раздражала необходимость при ней вставать. Он дернулся рефлекторно и не сразу разобрался, что пока можно отдохнуть от ритуалов. Мать пристроилась к ним третьей. Для полноты картины не хватало только отца, но он на ступеньках сидеть не любил.       — Ты упомянул боевую магию, — нежно сказала мать, одним голосом выражая всю свою любовь к выросшим детям. — Неужели ты решил ее освоить?       — Я? Нет, конечно, у меня есть Мьельнир! — Тор хотел призвать молот, но в последний момент воздержался от показухи. — Я говорил о Локи. Он многому научится у Хагалара. Он ведь боевой маг.       — Я очень надеюсь, что Локи проявит благоразумие и ничему не будет учиться у Хагалара, — столь же нежно проворковала мать.       — Почему это? — изумился Тор. — Он рассказывал нам о своих битвах. Он храбрый воин, которого никогда не покидала удача.       — Или он нам лгал? — подал голос не менее заинтересованный Локи. — Все его бахвальство впустую, и он вовсе не высший маг?       — Отнюдь, — вздохнула Фригг и подошла к столу с водорослями. Царевичи переглянулись: они почти никогда не видели мать в растерянности. — Он действительно боевой маг, он действительно очень силен и многое мог бы передать своему ученику.       — Так в чем же дело? — не унимался Тор. — Я не понимаю. Локи ведь магию обожает, ты бы видела его иллюзии.       — Может, ты все же мне скажешь, кто он такой? — без всякой надежды в голосе спросил Локи. — Ваша игра в молчанку мне за год надоела. Я не понимаю ее смысла, как и смысла всего происходящего. Почему вы с отцом никак не сойдетесь во мнении? Он называл Хагалара самым достойным асом в Асгарде!       — Да он и есть такой! — подтвердил Тор, положив руку на плечо брата. — Ну, кроме отца, меня, Гринольва, Фандралла, есть и более достойные асы в Асгарде, но их мало.       — Хорошо, я скажу вам, кто он, — мать отвернулась, и ее слова упали камнем в песок, разом погасив все звуки в зале. Она стояла на нижней ступени, напряженная, теребя в руке какую-то женскую безделушку. Тор узнал этот жест: обычно руки в кулаки сжимал брат, когда бывал зол, напуган или возбужден. Мать он никогда такой не видел.       — Он клятвопреступник.       Слова отразились от стен и замерли эхом в конце огромной пустой залы.       — Как? — едва выговорил Тор, а Локи и вовсе дара речи лишился.       — Так. Он клятвопреступник, который сбежал и так и не понес наказания за свое преступление. Это было давно, сейчас ваш отец предпочел обо всем забыть. Но я не забыла. Как и стены этого дворца. Он перечеркнул все свои подвиги и всю свою жизнь. Сам.       Тор молчал. Молчал и Локи. В этом молчании было некое единение, которого они не достигали очень давно, с самого детства. Клятвопреступник. Лучше бы убийца, вор или мужеложец. Кто один раз преступил клятву, тот преступит и другой. Нет ни доверия, ни почтения такому асу.        Тор хотел узнать, почему отец вернул Хагалару былое доверие, но прикусил язык. У отца всегда есть повод. Быть может, привечает преступника, чтобы потом казнить, хотя давно уже отменены казни в Асгарде. Надо что-то сказать, но слова застряли в горле. А мать так и стояла спиной к ним, а рядом тяжело дышал Локи, видимо, вспоминая какие-то свои неудачи, связанные с Хагаларом. Клятвопреступник. Лучше бы они никогда не узнали об этом.              Один Всеотец наслаждался сложившейся ситуацией. Человеческие существа разрядили обстановку, внесли оживление в размеренную жизнь Гладсхейма, а, главное, доказали, что Локи еще не вполне здоров. Не настолько болен, как показалось Хагалару, но все же и не совсем здоров, как считал Один, и доказательство тому — исследования человека, показывавшие неведомую новую природу Локи лучше, чем все магические сканирования, которые они проводили с Хагаларом. Хоть какая-то польза от друзей Тора, которые ни в чем другом не произвели на Всеотца никакого впечатления. За свою долгую жизнь он видел бессчетное количество смертных, бессмертных и прочих, поэтому ничему не удивлялся. Здоровьем Локи полностью занялся Хагалар, призвав на помощь Алгира и Эйр, что тоже Одина устраивало. Он устал от бесконечных проблем, хвостом следовавших за младшим сыном, и был готов отдать его на время кому-нибудь другому. Пока во дворце люди, сильно нервировавшие Локи, работать с ним и создавать идеал нет смысла. Зато Тор горел желанием поскорее поехать в поселение и заняться чем-нибудь неимоверно важным под руководством Хагалара, а заодно похвастаться перед учеными людьми научными достижениями Асгарда. У Одина были свои мысли на этот счет: ученые поселения должны вытрясти из людей все научные достижения Мидгарда, полезные Асгарду, и постепенно воплотить их. Это он и изложил Локи, велев написать письмо в поселение и намекнуть, что он скоро вернется и что скоро поступят новые интересные сведения, откуда — пока неважно. Рассказывать о людях следовало не в письме, а с доверенным лицом, но пока даже о его выборе речь не шла — люди осматривались во дворце и в поселение не спешили. Один не собирался отпускать их в Мидгард раньше, чем через пару месяцев: за меньший срок осмотреть Асгард и проникнуться его величием невозможно. И всё шло как по маслу, пока однажды в покои не пожаловал Гринольв. Каждое появление воскресшего из мертвых сопровождалось каверзными вопросами, и последний был посвящен Радужному Мосту. Восстановление связи между мирами было, безусловно, важной задачей, но сперва стоило подготовить войска для возможной борьбы с распаявшимися подданными, почувствовавшими вкус свободы. Один и сам собирался принудить Хагалара к ответу по поводу задержки строительства, но в начале летней половины года, когда войска будут готовы, когда Тор хоть немного потренируется в поселении, одним словом, когда это будет угодно самому Одину. Но пришел Гринольв и спутал все карты, благо, Хагалар ускользнул от его гнева. И вот теперь герой прошлого снова просил аудиенции.       — Я слушаю тебя, — тяжело произнес Один, впуская единственного аса в Гладсхейме, которой был доволен очередной шуткой Всеотца: возрождением давно забытого этикета. Ради одной его улыбки, больше походившей на оскал хищника, Один продолжал мучить всех прочих обитателей дворца.       — Всеотец, — начал Гринольв твердо, решительно, как и всегда, — я уже освоился в новом мире и решил, что мне необходимо жениться. Моя жена давно мертва, мой сын погиб бесславно, мой род прервался.       — Я одобряю твое решение, — кивнул Один. — Тебе известно, что в Асгарде принято жениться в конце летней половины года, но если у тебя есть избранница, и ее родители не против, мы можем сыграть свадьбу хоть сейчас.       Мысленно Один выдохнул: в этот раз Гринольв беспокоит его по пустяковому поводу, который не имеет отношения к отцу богов и людей. Кому и на ком жениться — точно не он должен решать, просто Гринольв, привыкший к военной дисциплине, во всем стремился подчиняться непосредственному командиру.       — Я говорил с избранницей, и она согласна стать моей женой. Я говорил с ее родителями, и они видят во мне прекрасную партию для своей дочери, но она связана обязательствами с другим. Я говорю о невесте твоего сына.       — О Сиф? — удивился Один. — Разве же она подойдет тебе в жены? Она не покорная дева, она воительница, добившаяся равных прав с мужчинами. Она не будет покорно исполнять твою волю.       — От нее это и не требуется, — возразил Гринольв. — Моя жена была настоящей женщиной, на ее могильном камне написано, что она — лучшая хозяйка во всей округе. Она прекрасно ладила с овцами, она содержала дом и слуг, но что она воспитала из моего единственного сына? Он погиб бесславно, он был трусом. Поэтому я хочу, чтобы мои дети были от такого же бесстрашного воина, как я, и раз уж валькирии — вечные девы, то остается только Сиф. Если ее свадьба с твоим сыном — решенное дело, я дам ей развод несколько лет спустя, когда она родит мне наследника. Твой сын молод, ему еще рано думать о браке, да и разве царицей Асгарда не должна стать царевна из других земель, обученная вести царские дела, а не размахивать мечом на поле битвы?       Один задумался. Позиция Гринольва была ему понятна, как и его сомнения в том, что Сиф станет хорошей царицей. Их брак с Тором был предрешен много столетий назад, но Тор никогда не выказывал намерений жениться именно на Сиф. Наоборот, он нашел себе смертную девушку, показав себя безрассудным юнцом, и предложил ей чуть ли не трон Асгарда. Он не муж еще, но мальчик, и потеря невесты станет для него неплохим уроком.       Примерно это он изложил сперва супруге, а потом и Сиф, которую происходящее касалось в полной мере.       — Я готова стать женой Гринольва, — сказала та, бесстрашно глядя в глаза Одину. — Я никогда не желала быть царицей Асгарда, я не хочу управлять Фенсалиром, в моей крови горит огонь битвы.       — Но ребенок не даст тебе сражаться, — отозвалась Фригг. — Беременность, роды, вскармливание — на несколько столетий ты будешь потеряна для мира битв, и твое тело отвыкнет от нагрузок.       — Я не собираюсь сейчас заводить детей, — гордо заявила Сиф. — Я молода, я хороший воин, и я сделаю так, чтобы дети не омрачали моих планов на будущее.       — Но у Гринольва могут быть совсем другие планы на твое будущее, — покачал головой Один. — Сиф, я не стану отговаривать тебя, но Гринольв силен и жесток. Он сломает тебя морально и физически. Он причинит тебе такую боль, которую ты не вынесешь.       — Значит, моим самым сильным и главным противником будет мой собственный муж, — гордо откликнулась Сиф. — Он закалит меня так, что никакие враги не будут мне опасны. Я даже не прибегну к помощи отца и своей семьи. Я сама одолею Гринольва.       — Что ж, — кивнула Фригг. — Когда-то я победила саму Тень, возможно, и у тебя получится победить того, кто имел к ней непосредственное отношение.       — Саму Тень? — нахмурилась Сиф. — Видимо, я многого не знаю о прошлом вашей семьи. Ты поможешь мне?       Царица кивнула. Один про себя усмехнулся. Женщинам только бы дружить против кого-нибудь.       — Всеотец, ты упомянул, что друг Тора скоро отправится в поселение, — уточнила Сиф. — Позволь мне поехать туда прямо сейчас и предупредить магов и ученых. Мне есть, с кем там поговорить. Один из друзей Локи прислал мне письмо: висельники беспокоятся за него.       — Что ж, иди, — кивнул Один и, когда затих стук каблуков, покачал головой: у Локи слишком хорошо получалось пускать пыль в глаза простым асам.       — Как думаешь, она сможет поработить Гринольва? — с интересом спросила Фригг.       — Ты не была ни ученой, ни воином, ни сильной колдуньей, но Тень пала к твоим ногам по своей воле, — Один обнял супругу одной рукой.       — По своей ли… или по твоей? — едва слышно уточнила Фригг.