Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Локи ошалело переводил взгляд с матери на отца, с отца на Хагалара, с Хагалара опять на мать, а недавние спорщики напряженно смотрели на него, затаив дыхание и ожидая дальнейших действий. Царевич медленно повернул голову в одну сторону, потом в другую, силясь не то размять затекшие мышцы, не то узнать комнату.        — Локи, ты очнулся! — воскликнула Фригг и первая бросилась обнимать сына, несмотря на то, что ее платье мгновенно пропиталось водой. — Мы боялись, что ты не вернешься к нам!        Мокрый царевич сидел с идеально прямой спиной, не до конца осознавая происходящее. Хагалар отказывался верить мгновенной перемене — секунду назад Фригг пылала гневом и едва не орала на него, и вот уже ласкает дитя как ни в чем не бывало. Страшная подделка. Ужасающая ложь, которой Локи самозабвенно верит.       Один не умел менять личины столь стремительно, но и он подошел к Локи, придав лицу типичное бесстрастное выражение.        — Мы рады, что ты жив, — он положил руку на плечо недосына, высушивая одежду и шкуры. — Провидение вернуло нам тебя.        Хагалар не сдвинулся с места. Он не находил слов, чтобы выразить все переполняющие его душу чувства. Не к месту вспомнилась Беркана: сколько раз он ласково обнимал ее, тайно желая придушить. Но то было в шутку, любя, а божественные родители говорили об убийстве непутевого полукровки совершенно серьезно. Но кто бы осмелился обвинить сейчас царицу в неискренности? Даже он, знавший ее ребенком, не чувствовал игры и фальши. Что уж говорить о детеныше, всегда почитавшем ее за мать. Сам детеныш, немного справившись с собой, обнял царицу, словно величайшее сокровище, и обратился к отцу:       — Это настоящий Асгард? Или очередной сон?       — Настоящий, — кивнул Один дружелюбно. — Ты пережил то, что никому не под силу пережить. Теперь ты дома.       — До-ма, — по слогам повторил Локи и вперил нечитаемый взгляд в Хагалара, затаив дыхание. Потом поднял руку в его сторону, сделал несколько странных пасов, которые не произвели никакого эффекта, но заставили усомниться в рассудке царевича. — Да, я действительно дома, раз у меня ничего не получается. Отец, неужто даже сразу после пробуждения я обязан лицезреть самого достойного клятвопреступника Асгарда? Позволь мне хоть немного отдохнуть.       Хагалар стиснул зубы — ни словом, ни жестом не выдал тайны царской семьи, хотя мог рассказать всё. Рассказать страшную правду. В которую Локи не поверит, отмахнется и обвинит своего вечного благодетеля етун знает в чем.       — Что ж, отдыхай, — Вождь направился к двери, но у самого порога обернулся и тихо, одними губами, добавил, — тварь…       Только умение читать по губам позволило определить, что именно он произнес, прежде чем удалиться, громко хлопнув дверью. Локи изумился дерзости, но виду не подал, а Одину пришлось последовать за бывшим соратником — в таком состоянии боевой маг натворит кучу глупостей, а их последствия придется устранять и без того уставшему Всеотцу.       — Сын мой, ничто не способствует выздоровлению лучше, чем объятия матери, — пробормотал он, торопливо покидая комнату. — Набирайся сил. Я зайду позже.       Локи рад был остаться наедине с царицей. Впервые за долгие месяцы он видел ее обычную: прекрасную богиню, чистую и светлую, образец всех добродетелей Асгарда, а вовсе не скелет или призрака смерти. Раньше он не осознавал, насколько сильно выматывали фантомные образы смерти, как сильно они отдалили его от приемной матери, но сейчас всё изменилось. Словно не было последних зим, словно он не делил кров с преступниками Асгарда, словно не встречался с матерью лишь на праздниках раз в несколько месяцев. Сейчас, лежа рядом, ощущая всем телом ее тепло, заботу, волнение, Локи готов был поверить в счастливое будущее, особенно учитывая, что он выжил там, где никто не выживал прежде, что поборол собственные сны. Он убил всех, кого любил, он разрушил Асгард, но сам же его и восстановил. Он почти потерялся в грезах, но проснулся, чтобы оказаться в Бездне и в новом вихре разноцветных иллюзий, которые не выпускали его до сего часа, когда отец применил простой, но от того не менее действенный метод с водой.       Он жив, хотя десяток раз должен был умереть, сойти с ума или заблудиться в лабиринте собственного сознания. Нет, не полтора года назад он вернулся в Асгард, а только сейчас: никогда прежде он не ощущал подобного единения и гармонии хоть с кем-то, как сейчас с царицей. И пускай мысленно он сравнивал Фригг с настоящей матерью, которую теперь помнил отчетливо, как и прочих етунхеймских родичей, всё равно она была родная. Рядом с ней хотелось забыть обо всем, особенно — о странных снах, о незнакомцах, преследовавших в мире сновидений, даже о Тени. Локи не сомневался, что на мосту говорил именно с нею. Царевич откинулся на мягкие подушки и рад был бы увлечь мать за собой, но не осмелился.        — Локи, как ты себя чувствуешь? — одна только мелодия божественного голоса, нежная, пронзительная, позволила забыть обо всех невзгодах, раствориться в тепле и ласке и вдохнуть глоток новой жизни, подаренной отцом.       — Я чувствую опустошение из-за видений. Там поменялись местами правда и ложь.        Вспоминать минувшие часы не хотелось, но мать спрашивала, а он отвечал.        — Мир снов никогда не оставляет ясности, — мягкая рука коснулась его головы, провела по волосам, даря новое удовольствие. — Что ты видел?       — Тебя. Отца. Тень, наверное… Как она выглядела? Хагалара. И снова тебя и отца. Огромные залы и маленькие камеры.        — Тень выглядела по-разному, — теперь голос матери напоминал трели иноземных птиц. Локи закрыл глаза, подставляясь под ласковые руки. Наконец-то ему стало спокойно.       — Что вы со мной сделали? Только не лги. Если отец запретил говорить, то так и скажи.       — Нам пришлось спровоцировать появление темных сил. Они чудом не погубили тебя, но всё закончилось хорошо, они покинули твое тело, ты свободен от них.       — А скольких я убил?       — Никого. Ты оказался не проклят, а благословлен. Асы, окружавшие тебя, получили большие силы.       — И Фандралл тоже был среди них или мне пригрезилось?       — И Фандралл. Но их силы не безграничны.       — А что такого успел натворить Фандралл, что его отправили со мной?       — Он сам вызвался.       Локи почувствовал на лбу горячий поцелуй и открыл глаза: мать склонилась над ним, наконец-то родная, а не безмерно далекая богиня, которую он наблюдал последние полтора года.       — Я очень скучала по тебе. И очень боялась, что не увижу вновь.       — Я тоже боялся, что больше не увижу никого из вас, — Локи сглотнул и все же позволил себе то, что когда-то давно составляло для него величайшее счастье: он обнял мать, зарывшись в ее мягкие распущенные волосы, вдыхая чудный аромат, слушая мерное дыхание. Давно забытое спокойствие, словно в детстве. Наконец-то забыть о подозрениях, бесконечных играх, погонях не то за счастьем, не то за собственным величием. Остановиться, расслабиться в объятиях той, которая ему дороже всех на свете.       — Мама, я был уверен, что не проснусь. Я видел родную мать, она увлекала меня за собой, в могилу.        — Я никому не позволю тебя забрать, — прошептала царица. — Ни Улле, ни тёмным богам, на даже самой Хель!       — Улла? Ее звали «Улла»? — оживился Локи. Сейчас он не играл, даже не пытался вызнать что-то секретное, но случайно получил ответ на вопрос, терзавший его долгие месяцы.       — Да, ее так звали. Улла — дочь Гисли и Хердис.       — Дочь Гисли и Хердис, — повторил Локи, откладывая в памяти имена родственников по крови. — Кроме нее я помню Фандралла. И другой мир, в космосе, там была ты, отец и какая-то его неудавшаяся креатура. Она взывала к тебе, а ты молчала. Потом ты была с Хагаларом на мосту. Я плохо помню. А потом со мной заговорила Тень: загадочно и странно.       — Вряд ли ты мог видеть Тень. Ты же не был с ней лично знаком, ты не представляешь ее себе, если только подсознание не сыграло с тобой злую шутку.       — То и правда была лишь игра моего воображения, — подтвердил Локи. — Мне хотелось ее встретить, вот она и появилась, я ведь видел воспоминания отца о ней несколько столетий назад. Потом я еще несколько раз говорил со всеми вами. С тобой, с отцом. Ты спрашивала, зачем я живу. А я не смог ответить.       — Я бы тоже не смогла, — прошелестел у самого уха мягкий голос матери. — На такие вопросы не нужно отвечать, ведь цели со временем меняются. А когда все они достигнуты, смерть сама находит нас. Не стоит придумывать себе цель, Локи. Просто живи достойно. Младенец живет лишь для того, чтобы сосать грудь матери. Ребенок — ради игр и забав. Отрок — ради постижения мира. Подросток — ради сиюминутных подвигов. Для взрослого все эти цели бессмысленны и нелепы, но разве от этого они становятся менее дороги тем, кто к ним стремится?       Локи никогда прежде не слышал рассуждения матери о долге, чести или достоинстве. Долгие разговоры о том, как жить и для чего, царевичи вели только с отцом. Мать не принимала участия в абстрактных беседах не то из-за пола, не то из-за статуса. Локи хорошо помнил содержание писем, которые украл из Фенсалира: они рисовали не самый благообразный образ царицы. Но что он знал о ее прошлом? Ничего. И разве интересовался им хоть когда-то? Нет. Мать всегда была для него некой данностью, которую не отнять. И только сейчас, наслаждаясь бесконечной любовью, купаясь в ней, словно в горячем источнике, Локи осознал, насколько был слеп, насколько сильно амбиции и самолюбивые мечты отдалили его от тех, кто по-настоящему любил его. «Я всю жизни только и делаю, что помогаю тебе, а ты все равно ждешь от меня удара!» — так недавно сказал отец. И он прав. Семья, родительская любовь — все то, чем пользуешься бесконечно по праву рождения, то, что не требует усилий, стоит хранить как зеницу ока. И почему сыну Лафея пришлось выйти за пределы привычных измерений, чтобы осознать эту простую истину?               Хагалар бежал в неизвестном даже ему самому направлении. Злой на всех и вся, с единственным желанием кого-нибудь заживо сжечь или устроить локальный метеоритный дождь.       Один с трудом нашел его в подземелье около зеркального лабиринта, где много столетий подряд спал Гринольв. Хагалар был на взводе: в таком состоянии он запросто войдет в лабиринт, из которого никто никогда не выходил. Один быстро наложил на дверь дополнительные защитные чары, но давний друг даже не заметил его появления. Он сидел на постаменте и плечи его подрагивали, словно от беззвучных рыданий.       — Мне очень жаль, Хагалар, — прошептал Один, но даже шепот эхо повторило многократно. — Правда, жаль.       Маг невесело усмехнулся.       — Жаль. Очередная ложь. Ты не убил его в иллюзорном мире, не свел с ума. Вернулся. Медлил. Ты ждал, что я вмешаюсь. Тебе нужен был повод для милосердия. Ты его получил. Всё как по нотам. Опять. А я опять лишь твоя марионетка, — Вождь вздохнул и поежился от стылого подземного воздуха. — Локи поплатится. За каждую дерзость. Я спущу с него шкуру, но добьюсь своего, несмотря ни на что.        — Зачем? — простой вопрос прозвучал громом. Всего одно слово: не вызов, лишь любопытство.        — А зачем жить, если цели нет? — фыркнул Хагалар, обхватив голову руками. — Просто существовать остаток зим?       — Я предложил тебе достойную цель, — Один все еще не подходил близко. — Я предлагаю тебе былое могущество. Новое поколение выросло, не зная ужасов войны — это наша заслуга. Твоя в первую очередь.       — Я не буду снова твоей марионеткой! — жестко выплюнул Хагалар. — Ты уже выбросил меня однажды. А настоящие ужасы войны наше разнежившееся новое поколение просто не переживет. И это наша вина, Один.       — Тогда займись тем, чем велит тебе сердце, — Всеотец намеренно пропускал все колкости мимо ушей. Уж сколько раз они с супругой напоминали Хагалару, что это он их предал, а не наоборот — толку не было, а бессмысленно спорить Один не любил.        — Сердце велит мне не слушать ребенка и, если надо, силой впихнуть ему знания, за которые другие готовы глотки рвать, — буркнул Хагалар. — И я до сих пор не понимаю тебя. Если бы ты рассказал мне правду о его происхождении, я бы нашел способ дать ему магию, не травмируя нежную психику никому ненужной историей происхождения. Он бы ни о чем не узнал. Но вы решили, что я вам больше не нужен! Я! Я положил на благо Асгарда свою жизнь, здоровье, я жил Асгардом, нашим союзом! Тысячу, десятки и сотни тысяч раз я бы умирал ради вас! Тебя и Фригги. И что же я получил взамен? Вы мне не доверили тайну Локи. Выбросили меня в один миг. Как игрушку, отслужившую свое!       По щекам бывшего друга текли злые слезы боли. Настоящие, искренние. Один никогда не видел его слез. Ни во время жестоких тренировок, ни в тот день, когда Фригг лежала бездыханная, ни в день неожиданного расставания. Порой из-за внезапной боли на его глаза наворачивались слезы, но лишь на мгновение. А сейчас Один видел настоящие слезы отчаяния, видел в Хагаларе Локи, заявляющего в хранилище оружия о том, что он монстр. Хагалар стар. Хагалар слаб. Только сейчас Один до конца осознал это. Тот, настоящий боевой маг, никогда не опустился бы до такого позорного проявления слабости — он бы скорее расстался с жизнью.       — Ты себе представить не можешь, что устроил Локи, когда узнал, что он полуетун, даже уже будучи взрослым. Он до сих пор не примирился со своей сущностью. В детстве было бы только хуже, — Один сделал пару невольных шагов к бывшему другу, но так и не решился подойти. Если он попробует утешить мага, тот возненавидит его за показную заботу.       Хагалар молчал, пытаясь совладать с собой. Он скреб короткими ногтями по камню, словно пытался таким образом облегчить свою боль, похоронить печальные воспоминания.        — Я бы нашел способ навсегда скрыть правду, — наконец, произнес он, немного справившись с собой. — Я даже знаю, что можно было бы сделать, чтобы Локи никогда не посинел от Каскета, как можно было бы развить его огненное начало. Огонь у ётунов самый обыкновенный — никто бы никогда не узнал! А то, что Локи не принял свою полукровность — твоя вина! Я бы не допустил.       — Моя, не отрицаю. Сон настиг меня внезапно, а Фригг не смогла объяснить Локи всей сути. Но мы не были уверены, что ты решишь скрывать правду. Мы даже не были уверены, что ты примешь полуетуна. Вспомни, кем ты был.       — Предположим, — Хагалар выпрямился и посмотрел в единственный глаз владыке Асгарда. Он справился с моментной слабостью и приготовился к очередной битве. — Почему не сказали позже? Когда я поборол свою кровожадность. Когда вы могли остановить меня от падения в Бездну, когда я любил вашего ребенка сильнее вас. Почему?       — Потому что к тому времени я твердо решил, что Локи никогда не узнает правду и остается моим сыном. Тебе сложно в это поверить, но я очень привязался к нему, — Один проявил на руке голограмму маленького Локи. — В нем есть обаяние. А чем больше асов знает правду, тем больше вероятность, что узнает и Локи.        — А я думаю, что все было не так. Ты губил Локи, не обучив его искусству магии, ты приучал детей к пыткам жуткими методами, ты морально издевался над ними. Я был бы против всего этого, и я бы выступил против тебя. Но ты ведь бог, а я лишь твой жалкий раб. Знаешь, во что я верю? — Хагалар сделал небольшую паузу. — В то, что одним прекрасным утром я бы не проснулся, потому что вы бы прирезали меня так же безжалостно, как час назад чуть не прирезали своего якобы любимого ребенка, и почему? Потому что наигрались, и игрушка стала мешать.       — Никому не ведомы все пути вероятностного прошлого, — глубокомысленно изрек Один. — Твоя смерть в прошлом была вероятна, как и смерть Локи. Но ты жив. И Локи жив. Это ли не главное? Ты можешь продолжать добиваться его почтения, избивая кнутом. Я ведь отдал тебе власть над ним. Я выполнил твою давнюю просьбу. Ты должен был вернуться во дворец, но не вернулся, нарушив собственное обещание. Очередное.        — И забыть обо всех прочих обязательствах, например, перед моими магами, да? — хмыкнул Хагалар. — И нет, кнут ему безразличен. Совсем другое дело — это, — лицо мага на мгновение приобрело слишком хорошо знакомый Одину хищный оскал.       — Хочешь запугать его? Но зачем?       — Иначе он не понимает.       — А что он должен понять? — спросил Один и, пресекая очередную вспышку гнева, продолжил: — Ты рвался к Локи столетиями, я его тебе дал. Если ты не поймешь, что делаешь не так и почему мой послушный ребенок, привыкший повиноваться старшим, тебя ненавидит, то ты ничего не добьешься. Ты можешь, конечно, поломать его, запугать монстром и болью, но кончишь как Гринольв. Вспомни себя в молодости.        Стихло эхо, несколько раз повторившее последние слова Всеотца, но маг так и не проронил ни звука.       — Хагалар, я бы не отдал тебе Локи, если бы не был уверен, что ты станешь ему другом, что ты ему поможешь вернуться в Асгард и осознать себя. Но я просчитался. Все его действия и желания для меня как на ладони. Дело в тебе.        — Во мне? — возмущенно воскликнул Вождь. — Да я ему предложил то, что равносильно его желанному трону! Могущество, невероятную мощь! А ему лишь бы играться в поселение, не нужна ему никакая магия, он дуростью заниматься хочет!       — И что же он делает в поселении?        Хагалар подозрительно сощурился, ища подвох, но все же решился ответить:        — Играет в тебя он в поселении. Причем играет плохо, — с трудом признал он.       — В меня? — усмехнулся Один. — Он уже убил все свое ближайшее окружение?       — Не в том смысле. Я не дам ему убивать направо налево.       — Что ж, это хорошо, — Всеотец пропустил последнюю реплику мимо ушей. — Пусть играет, пусть учится хоть кем-то управлять. Если он нашел себе личный трон, пусть правит. А ты обеспечишь его безопасность. И почему же вы не ладите, если править из-за чьей-то спины — твоё лучшее умение?       — Да потому что его идеи удивительно глупы!       — Так покажи ему это.       — Видишь ли, показать я не могу, покажет ему время, причем скорое, по моим прогнозам.       — Ты же великий манипулятор — гораздо более искусный, чем он. В чем проблема ускорить ситуацию, а потом выступить спасителем? Твой любимый прием.       — Я все лелеял надежду, что он одумается.       — Надежда умерла… И как ему личное царство?       — Поселение? Нравится, хотя есть нюансы, которые ему противны, ведь наш быт построен не так, как быт всего остального Асгарда.       — Очень хорошо, — довольно кивнул Один каким-то своим мыслям. — Значит, это не то, к чему мы его готовили. Как его подданные к нему относятся?       — Обожают, — едва слышно буркнул Хагалар.        — Это именно то, что мне нужно, — Один походил на кота, наевшегося сливок. — Пусть царствует в личной песочнице, в поселении, а на деле, в Гладсхейме, стоит рядом с троном.        Хагалар ничего не ответил. Тень из Локи сделать нельзя — так он искренне считал: никакое поселение не заменит царевичу поклонение тысяч асов. Но что теперь делать? Все мысли насчет собственного будущего были одинаково соблазнительны и плохи. Можно забрать поганое дитя в бездну и научить там манерам, но Один прав — он его не полюбит и рано или поздно прирежет. Можно остаться и рассказать правду о себе, показать свою силу, но вероятность того, что вблизи родителей Локи кинется в его объятья, равна нулю. Можно уничтожить все игрушки, взорвать поселение и на пепелище силой заставить заниматься, но и массовые казни не дадут столь желанной любви.       — Расскажи, что ты думаешь о Локи? Ты же самый проницательный ас в Асгарде и наблюдал за моим сыном больше года, — словно издалека послышался голос Одина.       Хагалар не хотел отвечать, но что-то в самой глубине его души надорвалось, и он выдал то, что никому никогда не собирался говорить:        — Локи до жути чванливый и неоправданно горделивый поломанный мальчик, свято верящий, что он уже взрослый и лучше всех все знает. Прекрасный оратор, только говорит чушь, умеет вести за собой, правда, в основном, на смерть. Абсолютный глупец, отвергающий великий дар, который я ему предлагаю. Маниакально жаждет власти, ненавидит ётунов. Будь его воля, он бы их вообще уничтожил.       — Тебя послушать, так его и правда следует казнить, — по-доброму рассмеялся Один. — Хагалар, послушай сам себя: ты ненавидишь его, не видишь в нем ничего хорошего, но хочешь, чтобы он тебя любил.        — Я просто очень зол, — попытался оправдаться маг, жалея, что сказал правду. — Я не понимаю, как можно так глупить? Да меня маги умоляют поделиться с ними частичкой своих знаний, а этот отвергает и бегает!       — Ладно, я понял, что убеждать тебя в чем-либо бесполезно, — Один подошел вплотную. Теперь он возвышался над своим бывшим другом, давил авторитетом, но подобные уловки давно не действовали на боевого мага. — Я спрошу тебя один раз и хочу получить конкретный ответ: ты готов вместе со мной заботиться о Локи?       Эхо успело несколько раз повторить его слова, прежде чем маг с трудом, явно наступая на горло собственной песни, прошелестел:        — Да.       Одно слово. Одно решение. Один прыжок в бездну.       — Хорошо. Тогда я сделаю то, чего ты так жаждешь, — Один присел рядом, стараясь скрыть самодовольство.       — Неужто принесешь выпить? — съязвил Хагалар. — Кстати, тот виски, в который ты ткнул Локи в Ванахейме, был хорош.       — Откуда ты знаешь, что ткнул я? — Один жестом фокусника вынул из подпространственного кармана эль.        — А я не прав? — Хагалар взял бутыль, сделал пару глотков прямо из горла и протянул Одину. — Так что же?       — Я прикажу Локи стать твоим учеником. Ослушаться он не посмеет.       Не только Хагалар, но и само эхо, казалось, удивилось этому решению: по крайней мере, отчетливо повторило слова Одина больше десятка раз        — Занятно, — Вождь оперся спиной о стену и заложил руки за голову. — И что мешало с самого начала приказать? Хотя я согласен с тем, что, возможно, Локи не верит в мои силы и надо устроить демонстрацию, чтобы проявить у него хоть какой-то интерес к боевой магии. Мальчишки обожают красивые, эффектные, разрушительные заклинания. Проблема только в том, что мне не с кем сражаться. Ведь демонстрацию можно считать таковой, когда побеждаешь кого-то близкого тебе по силе, а, по правде говоря, ближайшие мне по силе маги все равно очень далеки, а притаскивать какое-нибудь чудовище чревато.        — Ты намекаешь на то, что хочешь устроить бой со мной? — улыбнулся Один.       — Нет, ты же не боевой маг. Надо подумать. Пока мне по-прежнему хочется ребенка прибить, так что самое время не мозолить ему глаза, а поискать достойного противника, — Хагалар спрыгнул с камня, с удовольствием потянулся. — Пойдем отсюда?       — Пойдем, — кивнул Один. — Лучше потренируй молодых воинов. Спусти пар. Локи не виноват в том, что не слышал, как ты его спас и какой ценой.        — Не пойду я к твоим воинам, — хмыкнул в ответ Хагалар — от недавнего срыва не осталось ни следа. — Там кусачий Гринольв, а мне надо решить вопрос, на ком показывать свои умения. Потому что не вижу я никакого смысла лениво сидеть на скамье и, зевая, отражать слабенькие удары твоих магов. Да даже мои маги не подойдут. Я хочу достойного соперника и настоящей битвы. Я ужасно скучаю по войне, точнее, именно по битве, в которой можно не сдерживать свою силу и выжигать все и всех дотла. Это кощунство — иметь такую мощь и ею не пользоваться. Кстати, может, наши новые элитные воины из бездны подойдут. Среди них маги есть?       — Хорошо, делай что хочешь, но не в Асгарде, — легко согласился Один. — А что, Гринольв тебя до сих пор кусает? Мстит за то, что ты его запер?        — Я не собираюсь выжигать нашу и без того выжженную землю, не бойся. Я про демонстрацию. Она будет в Асгарде. Пусть все посмотрят, — на лице Хагалара отчетливо вырисовывались самодовольство и тщеславие. — Поставим купол… Если я найду, с кем сражаться. А твой Гринольв всех кусает, он же по жизни как туча грозовая.       — Неправда. Царскую семью не кусает, — заметил Один, но Хагалар его не услышал. Он прикидывал, где бы найти достойных соперников. Пусть так, пусть купается о собственном величии и оставит Локи в покое хотя бы ненадолго. Один пока не разобрался, кто зачем ему лжет и настолько искусно. Локи и Хагалар изображали вражду с тех пор, как попали в Гладсхейм. И изображали столь топорно, что владыке Асгарда было очевидно — эти двое точно что-то скрывают и затевают, причем, скорее всего, недоброе.