Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Ранее утро встретило царевича кромешной тьмой и холодом. Солнце еще даже не собиралось вставать, и это обстоятельство не добавляло желания покидать теплую и уютную постель, объятия которой были немногим хуже объятий матери. Локи уже привык подниматься после полудня, а ночи проводить вместе с Иваром в забавах: устраивать мелкие взрывы, запускать фейерверки и просто играть с огнем. Поэтому он ощущал неподъемную тяжесть собственной головы и заторможенность, достойную Тора в изрядном подпитии: будто бы за ночь (точнее, за те несколько часов, что царевичу удалось выкроить для сна) мысли смерзлись в один снежный ком, который, в свою очередь, намертво примерз к земле и оттаивать не собирался. Сонливость сменилась злостью на весь мир, а особенно на отца, который назначил встречу в предрассветный час. Желания ехать в мир, бывший когда-то театральной сценой для детских мечтаний, не было никакого, тем более вдвоем с отцом. «Вдвоем» — это без Тора, но все равно с соглядатаями. Отец возьмет с собой половину дворца, не меньше. Но зато своих рабов можно не брать и отдохнуть от их навязчивых услуг.       Локи встрепенулся, осознав, что сейчас заснет сидя, поднялся на ноги и чуть не упал, запутавшись в складках съехавшей с кровати шкуры. В темноте можно было различить только смутные силуэты предметов, но Локи не собирался растапливать очаг: он покинет дом через самое короткое время, да и слипающиеся глаза заболят от резкого яркого света. То ли дело человеческие лампы с приглушенным щадящим светом. Вот уж что нельзя купить в Ванахейме, так это нормальную настольную лампу.       Процесс одевания занял несколько больше времени, чем обычно. За много месяцев пребывания в поселении Локи уже смирился с необходимостью ходить в защитном костюме, но в этот раз его можно и нужно оставить дома. Просторная и легкая одежда — для жары Ванахейма; теплая и тяжелая — для холода Асгарда. Кто-то из рабов сунулся было помочь, заметив, что господин никак не может подобрать нужной рубашки, но Локи лишь нетерпеливо отмахнулся — уж одеться он точно в состоянии самостоятельно.       Зато причесаться так и не удалось — один костяной гребень сломался прямо в руке, а другой таинственным образом исчез со стола. Устраивать скандал и затевать поиски гребня Локи не хотел, поэтому просто внес его в список покупок — все равно костяные гребни ему никогда не нравились, в отличие от матери. Именно она в свое время подарила ему и Тору несколько, как она считала, красивых, а на деле, безвкусных предметов обихода.       Покончив со сборами, Локи вышел из дома и направился к конюшне. Лошадь Тора, словно почувствовав, что возвращается домой, к своему настоящему хозяину, решила окончательно порвать и так трещавшие по швам отношения с младшим царевичем. Он потратил более получаса на то, чтобы заставить её ехать в нужную ему, а не ей, сторону. Если бы дражайшие родители наблюдали за их противостоянием, то точно отказались бы от недостойного сына — они столько сил положили в его обучение, а он не может справиться с конем! Злой, как тысяча ётунов, мысленно костерящий самыми замысловатыми ругательствами неродного брата, купившего этот кошмар во плоти, гордо именуемый лошадью, Локи успокаивал себя тем, что на ярмарке выберет самую спокойную лошадь, а эту впредь будет обходить по большому кругу.       Однако для покупки чего угодно необходимо серебро… Локи тихо выругался вслух на одном из языков Мидгарда: просить деньги, унижаться перед отцом — лучше уж всю жизнь ходить пешком и переехать в поселение, не знающее платежной системы. Но кто ему позволит поступать по собственному разумению? Уж точно не отец и тем более не старый маг, жаждущий получить высокородного раба. Однако с Хагаларом справиться проще, чем с отцом. Надо любым способом избежать очередного допроса. Придется вести себя так, чтобы отец не смог применить свои излюбленные методы. Раз переспорить его нельзя, то можно молчать и ни на что не реагировать — пусть Один попробует достучаться до сознания того, кто его не слушает и не слышит!       Убаюканный теперь уже равномерной ездой Локи медленно приближался к столице. По дороге его перехватил один из личных волков Одина — Гери-Жадный — и передал записку, в которой говорилось, что ехать надо не в Гладсхейм, а прямиком на Радужный мост. У ворот, отделявших мост от столицы, Локи обнаружил не только отца, но и брата.       — Ты встретил стаю пузатых чибисов по дороге сюда? — вместо приветствия спросил Тор. Похоже, все же стоило развести огонь в очаге, а не одеваться в полной темноте. Или послушать, что там говорили прислужники, а не пропускать их замечания мимо ушей.       — И тебе доброе утро, — Локи подавил очередной зевок, не собираясь отвечать на провокацию. — Ты едешь с нами?       — Нет. Пока вы будете в Ванахейме, я отправлюсь на Землю. — Тор спешился и выжидающе посмотрел на полуспящего брата, который далеко не сразу понял, что именно от него требуется. Вскочив на лошадь Тора и пустив ее галопом, царевич снова впал в блаженную полудрему с открытыми глазами. У него не было ни малейшего желания выяснять, куда и зачем едет старший брат. Но где же слуги Одина? В детстве, когда поездки на ярмарку были ценным подарком, наследников сопровождала чуть ли не половина дворца. Свита Одина занимала огромный постоялый двор, куда не пускали никого постороннего. Да, несколько десятков рабов — это перебор, но совсем без них Всеотец тоже обойтись не может. Однако задавать вопросы Локи не стал, памятуя о новой тактике. Он отдал отцу Тессеракт и чуть пришпорил коня, подгоняя его к самому краю Радужного моста.       — Хеймдаль, ты видишь её? — Тор первым достиг любимого прислужника Одина, вечно смотрящего вдаль и ничего, как казалось самому Локи, не видящего.       — Да, — послышался голос, подходящий более призраку, чем живому асу.       Страж, не поворачивая головы, взял из рук Всеотца Тессеракт и легко активировал его. Локи недовольно сощурился: он был уверен, что Хеймдаль не умеет обращаться с артефактом. А если умеет, то зачем поселенцы проводят многочисленные исследования?.. Но царевич не задал волнующий сердце вопрос, помня об обете. Тор повернулся к нему лицом и хотел уже было обнять, но в последний момент передумал, почти физически споткнувшись о мрачный взгляд.       — Отец, Локи, всего вам доброго. — Он ограничился кивком и исчез в синем мареве.        — Всего доброго, — ответил Один и повернулся к слугам Локи. — Вы свободны. Ожидайте вашего господина во дворце. Я уже распорядился на ваш счет. Вы вернемся через несколько дней.       Младший царевич безмерно удивился, но возражать не посмел. Они с отцом едут вдвоем. Немыслимо! Один Всеотец не может путешествовать без слуг, это опасно и неудобно.        Синее марево окутало неподвижные тела, разделяя на сотни тысяч мелких частичек. Приятного в этом было мало, но нормальная телепортация без Радужного моста невозможна. Асгард остался далеко позади.       Сколько Локи себя помнил, Ванахейм был пределом его мечтаний. В детстве поездка туда являлась наивысшей наградой и, как и все хорошее, предметом шантажа. «Если будете достойно себя вести — поедете со мной», — в детстве всегда существовало это жуткое «если», которое могло в момент изничтожить любые мечты и надежды. Мало того, что поход на ярмарку надо было заслужить «деяниями, достойными сына Одина», так еще и на самой ярмарке приходилось сдерживаться и вести себя пристойно. В противном случае их просто отправляли обратно в Асгард, причем всегда вдвоем, даже если запреты нарушал кто-то один. Но, стоило отдать должное, такое случалось редко: на ярмарке отец был именно отцом, а не царем, и терпел их выходки до последнего. Он на время забывал о своей постоянной занятости. Если же ему требовалось отлучиться по делам, то детей сопровождал кто-то из доверенных лиц. Гулять с доверенными лицами было намного приятнее: они не следили за каждым шагом и не требовали беспрекословного соблюдения всех правил.       Они ездили большой толпой, проводили около пяти ночей в праздности и удовольствии, а потом возвращались во дворец, в серые, унылые будни, заполненные учебой и тренировками.       Так было в детстве. А в юности царевичи обрели постоянных спутников в лице троицы воинов, и Всеотец заявил, что отныне сыновья могут ездить на ярмарку в сопровождении друзей, а ему некогда их развлекать. Так ярмарка из мечты превратилась в грубую реальность, быстро надоела и даже начала вызывать отвращение. Поездки с отцом были сказкой, а поездки с друзьями — попойкой. Асы не столько по ярмарке ходили, сколько пили и развлекались самым примитивным образом. Подобное времяпрепровождение нравилось Локи гораздо меньше, но Тора все устраивало, а перечить ему значило нарываться на ссору, если не драку.       Ощутив под ногами твердую почву, царевич открыл глаза. В лицо ударил свежий теплый ветер, пропитанный множеством вкусных запахов. Дыхание сразу сбилось, хотя он еще ничего не успел сделать — тяжелый воздух, жаркий, слово вздохи костра, был к тому же влажным. Стояла нестерпимая жара. По меркам Асгарда в Ванахейме всегда было жарко, даже когда местные жители жаловались на холод. Локи тут же стянул с себя зимнюю одежду, стараясь дышать более размеренно и глубоко — так, как был научен в первый приезд сюда. Он предусмотрительно захватил с собой легкую одежду, закрывающую тело полностью: только в ней можно ходить по самым оживленным улицам и заходить в многочисленные храмы, не вызывая негодования местных жителей. Несколько тысячелетий назад ваны создали свой собственный мир с идеальной погодой. Ни одно измерение не могло похвастаться такой четкой сменой времен года. После многомесячного холода Асгарда и недавней болезни тело изголодалось по теплу. Хотелось лечь в густые заросли и провалиться в блаженную полудрему. Локи, избавившийся от теплой одежды, очень остро ощущал вокруг себя кардинально изменившуюся природу: они с отцом стояли посреди огромного леса, одного из немногих, не вырубленных ради рисовых и пальмовых плантаций. Цепкие лианы оплетали балау*, ноги утопали в папоротнике, вокруг порхали разноцветные бабочки, слышалось пение райской птички, а неподалеку… Неподалеку цвела раффлезия — самый большой цветок не только девятимирья, но и таинственной Бездны. А ведь считалось, что её нельзя обнаружить без опытных провожатых. Совершенно забыв, что он не один, Локи направился к цветку и остановился около красного лепестка, тут же скривившись и пожалев о своей поспешности: растение источало отвратительный смрад. Вокруг прекрасных лепестков кружились, самозабвенно жужжа, стаи жирных мух, привлеченных запахом гнилого мяса и разложения. Впервые за утро обрадовавшись, что так и не собрался позавтракать, Локи прикрыл лицо рукавом рубахи, стараясь дышать неглубоко и только через ткань — любопытство было сильнее отвращения. Он буквально пожирал глазами загадочный цветок, у которого не было ни стебля, ни листьев, ни корней. Он жил за счет другого растения — тетрасгима и, как говорили в поселении, являлся его «паразитом»: питался от него, ничего не давая взамен. Цветок цвета крови более фатома в диаметре не мог никого оставить равнодушным. Локи с некоторой опаской дотронулся до мягкого лепестка, вспоминая давно забытое ощущение: последний раз он видел раффлезию во время одной из поездок с отцом, но почему-то совсем забыл, какие миазмы она испускает. Тогда он сам был немногим больше этого чудесного цветка, напоминающего расцветкой мухомор — еще один давний предел мечтаний. Отвар мухоморов давал воинам немыслимую силу в битвах, но пробовать его обоим царевичам запрещали и мать, и отец, и даже троица воинов.       — Пойдем. Личины готовы.       Локи вздрогнул и обернулся. Отец! Как он мог забыть, с кем прибыл в Ванахейм?! Царевич покорно опустил голову и двинулся следом, отмечая, что Один не терял времени даром и успел снять всю тяжелую верхнюю одежду. Случайностью ли было то, что их вынесло именно в лес и именно к огромному цветку, или отец заранее все продумал, Локи не знал, но уже ради одного мгновения, проведенного с великаном мира флоры, стоило согласиться на поездку.       Идти через лианы и папоротники было крайне неудобно: из-под ног разбегались сотни насекомых, ящериц и змей, часто агрессивных и, судя по раскраске, ядовитых. Буйство красок поражало любого иномирца. Локи, нацепив на лицо самую мрачную маску, шел за отцом, глубоко вдыхая сладкий воздух, пропитанный невиданными ароматами, наслаждаясь теплом и мягким ветерком. Измученный болезнью организм чувствовал себя привольно. Вскоре нашлась и тропинка, ведущая в деревню.       Ванахейм был центром мировой торговли, не подчиняющимся Асгарду напрямую. Здесь отродясь не строили городов, не нанимали мощную армию. Жители гордились великолепным климатом, а также своим умением торговать и договариваться с любыми пришельцами. Объявив себя независимой и ни во что не вмешивающейся территорией, Ванахейм избежал войн и разорения и стал житницей, кормящей весь Иггдрасиль. В народе считалось, что если уж попал сюда, то стоит питаться исключительно фруктами, потому что столь невероятным разнообразием растений не мог похвастаться ни один другой мир. На деревьях висели сочные мангостины, гроздья шариков рамбутана, драконоподобная питахайя и великан древесных фруктов — джекфрут. В многочисленных деревнях жители занимались либо земледелием, выращивая рис и кукурузу, либо цветоводством и садоводством. В самых крупных деревнях проходили ярмарки, где можно было встретить умельцев из самых разных стран.       Так было до разрушения Радужного моста. Что же стало с миром теперь, когда торговцы оказались запертыми?..       Как ни странно, но почти ничего. Маленькие деревянные домики все также стояли на сваях, а вокруг этих необычных сооружений копошилось множество разных существ. Царевич не мог видеть себя со стороны, но не сомневался, что отец изменил внешность кардинально. Никому пока не стоит знать о том, что у Асгарда есть возможность путешествовать между мирами.       Около каждого деревянного дома стояла корзинка с утренними жертвоприношениями богам и духам предков: цветы, фрукты и рис. Локи старался не наступать на дары, выставленные чуть ли не на самую середину дороги. Многие уже были перевернуты, и подношения богам мешались с грязью и пылью. Ваны ступали по ним, сминая цветы, не обращая внимания ни на кого вокруг, в том числе и на замаскированных асов, избравших себе целью один из многочисленных постоялых дворов, где царская семья по традиции и останавливалась. Это было одноэтажное каменное здание с узкими окнами, прохладное даже в самое жаркое время года. В центре просторного помещения располагался фонтан, а над ним — отверстие в крыше, так что во время дождя струи, бьющие вверх, сталкивались со струями, текущими вниз, создавая удивительную по своей красоте картину.       Локи остался стоять у входа, прислонившись к прохладной каменной стене, украшенной рисунками птиц и цветов, наблюдая за отцом, зашедшим вовнутрь и направившимся прямиком к хозяину. Остановиться и передохнуть в тени было очень приятно — так обрадовавшее по прибытии тепло начинало становиться утомительным, да и дыхание, которое удалось сразу усмирить, все равно напоминало о себе: создавалось впечатление, что грудь стягивают тугие ремни, не позволяя глубоко вздохнуть. На постоялом дворе не было обычного оживления, что и неудивительно: из других миров гости прийти не могли, а местные предпочитали обычные деревянные дома, а не каменную постройку, столь резко выделяющуюся на общем фоне.       — Selamat pagi. Masih ada kamar? — начал Один на чистейшем языке ванов.       — Selamat datang. Masih, — хозяин гостиницы ничуть не изменился за то время, что Локи его не видел. Даже не постарел.       Язык Ванахейма был столь прост, что царевич искренне недоумевал, почему не он, а язык асов стал международным. Ведь ваны не признавали никакой грамматики! Слова не изменялись, не склонялись, и если слушателю не была слишком уж важна вежливость и кастовость, то научиться изъясняться можно было за месяц.       — Pergilah! — Один направился в сторону правого коридора. Хозяин шел на пару шагов впереди, что-то тихо напевая. Вот они дошли до массивных деревянных дверей. Наверное, комната отца. Хозяин открыл её и поспешил удалиться. Всеотец вошел в помещение. Локи последовал за ним, недоумевая, почему ему не показали его покои.       В полутемной комнате стояла масляная лампа, почти не дававшая света, но все же её и небольшого окна чуть ниже потолка хватило, чтобы разглядеть обстановку, приличествующую асгардским представлениям о необходимом, а вовсе не ванахеймским. У стены стояла кровать. Точнее, две кровати. Локи застыл на месте, не будучи в силах и шагу ступить. Этого не может быть! Не могут они жить с отцом вдвоем. Это недопустимо! Взгляд Локи лихорадочно метался по мебели, отмечая, что всего по два. Это было продолжение начавшегося еще утром конца — неспроста сломался костяной гребень.       Младший царевич никогда не видел отца не в парадном виде, он почти никогда не бывал даже в его покоях. В спальне сидел всего раз в жизни, когда отец впал в сон. Личные покои — это личные покои, туда нельзя входить без разрешения. И вдруг сейчас отец заказывает только одну комнату… Чтобы не спускать глаз с жертвы даже ночью. Это был неожиданный удар в спину. Локи был уверен, что утром и днем ему придется терпеть общество отца, а вечером и ночью он будет предоставлен сам себе и сможет отдохнуть от постоянного надзора.       — Ты еще не готов? — Один разбирал свои вещи, причем так ловко, будто всю жизнь обходился без многочисленной прислуги.       Локи закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он уже смирился с унижением, которое будет испытывать, гуляя вместе с хозяином как денег, так и жизни, но все же отсрочить этот момент хотелось неимоверно. И он принялся распаковывать вещи. Складывая одежду так тщательно, как это не делал ни один раб, младший царевич вспоминал, как раньше, когда ярмарки были наградой, сборы занимали меньше минуты. Будучи детьми, они с Тором просто не могли дождаться того мгновения, когда отец закончит со своими делами и поведет их гулять. И вот теперь он сам делает все, чтобы отсрочить прогулку.       Неимоверно медленно складывая вещи на полку, Локи спиной чувствовал неодобрительный взгляд отца, который явно устал его ждать. Царевичу на мгновение стало смешно: он никогда ничего не страшился так, как этой прогулки, ни одна расправа по своей жестокости не могла сравниться с этой подачкой.       — У меня нет времени тебя ждать. — Локи вздрогнул, услышав усталый голос.       — Вот.       На стол лег мешочек, наполненный серебряными украшениями.       — Здесь деньги. Купи себе лошадь и вещи самостоятельно, а у меня дела.       И Один направился к двери. Локи недоуменно переводил взгляд с отца на мешочек и обратно. Он уже устал удивляться. Его отпускают одного?       — Ты шутишь? — воскликнул он первое, что пришло в голову, надеясь остановить Одина и прояснить ситуацию. Он не понимал ничего. Мозг заработал, выдав одну из самых красивых гипотез за последнее время. — Ты ведь не отпустишь меня одного, не так ли? За мной будут следить твои соглядатаи, — это было утверждение, не требующее доказательств. Тысячи вопросов роились в голове молодого царевича, не находя ответов. Зачем было привозить его сюда да еще и ставить такие странные условия: жить вдвоем, без слуг, в одной комнате, нарушая все нормы приличий! Не для того ли, чтобы не спускать глаз с преступника? Но тогда к чему это показушное бросание в лицо серебра и мнимое освобождение? Что это? Очередная пытка, только более изощренная, чем предыдущие: в этот раз в роли застенка — мир, который царевич искренне любил, а допрос — странные условия: они не что иное, как попытка окончательно вывести его из равновесия и заставить наделать ошибок. Но хитроумный план не сработает! Он прекрасно видит все эти ухищрения и не собирается идти на поводу у отца!       — Я хочу их видеть, — Локи посмотрел на Одина, как он сам надеялся, очень дерзко. Вдребезги разлетелась маска угрюмого безразличия. Если отец играет не по правилам, то и он не обязан их соблюдать.       — Хорошо, — Один даже не обернулся. — Подожди немного.       И он вышел за дверь. Царевич остался стоять посреди комнаты. Обвел взглядом стены, выкрашенные в пастельные тона, потом обратился к кожаному мешочку с серебром. Тоже подачка. Но лучше уж так, чем просить каждую мелочь. Он подошел ближе к столу, развязал мешочек и высыпал на руку несколько серебряных и медных украшений, монеток, пластинок: здесь была очень большая сумма, её и правда хватит на все. Список необходимого Локи составил еще в поселении, и сейчас главное его не забыть. Закрепив мешочек на поясе, царевич швырнул оставшиеся вещи в сундук, не утруждая себя разбором. Раз уж отец решил не идти с ним, значит нужно как можно меньше показываться ему на глаза и вернуться только к ужину.       Дверь отворилась, но вместо Одина в проем скользнуло что-то мелкое и шустрое. Локи не успел и рта открыть, как по его штанине и рубашке вскарабкалась… Белка!       — Рататоск! — воскликнул Локи. Это и правда была она: вечная белка, живущая на Иггдрасиле между орлом неба и драконом земли, главная сплетница, жаждущая перессорить своих соседей. О легендарной белке Локи слышал, но никогда не видел. По размерам она была чуть больше обычной, но более ничем не выделялась среди сородичей. Ухватившись коготками за ткань рубашки и слегка оцарапав кожу, белка быстро застрекотала на своем беличьем языке, пристально глядя в глаза.       — Рататоск сможет тебя защитить и укажет дорогу домой, если заблудишься, — Один лишь заглянул в комнату, удостоверившись, что белка нашла своего подопечного. Локи перевел на него ошарашенный взгляд. Отец что, издевается над ним? Если бы он не знал характера дорогого родителя, то подумал бы, что это именно так, что белка — не более чем насмешка. Но Один есть Один, он не может смеяться и шутить.       — До вечера, — и царь Асгарда захлопнул дверь до того, как Локи успел произнести хоть слово. Справившись с первым удивлением, он протянул руку к зверьку, не зная, позволит ли тот себя погладить.       — Добрый день, — произнес Локи учтиво, судорожно соображая, как именно выразить почтение изначальной белке. Та, разумеется, не ответила, но продолжила внимательно изучать полуаса черными глазами-бусинами. Как бы сказал Ивар, «речевой аппарат белки не приспособлен для воспроизведения звуков, привычных асам». Нервный смешок, сорвавшийся с губ, ничуть не смутил зверька, который милостиво разрешил себя погладить и, кажется, был полностью доволен происходящим. Его уши, головка и спинка оказались мягкими и приятными на ощупь, огромный пушистый хвост должен был быть еще мягче, но дотронуться до него Локи не решился.       Белка разумна, в этом нет сомнений, но насколько? Царевич перебирал все известные ему сведения об изначальных зверях, но ничего путного в голову не приходило. Можно ли потерять белку на ярмарке? Он боялся себе представить, что скажет отец, если он на базаре потеряет изначальную белку, которая являлась чуть ли не ровесницей Иггдрасилю. «Пап, понимаешь, я тут… белку потерял… изначальную» — Локи едва сдержал нервный смех, представив себе выражение лица отца после такого заявления. Хотя, учитывая возраст, это кто еще кого потеряет… Локи оглядел свои вещи: он прихватил с собой веревку, из которой легко можно сделать поводок, но согласится ли Рататоск, не обидится ли? А может ли белка вообще обижаться? Царевич тихо выругался уже второй раз за день: опять он сам себя загнал в ловушку. Без белки он не сможет вернуться, а как заставить белку весь день просидеть на плече? Договориться с ней нельзя, она же не понимает язык асов. А если и понимает, то она же животное, не совсем разумная тварь. Постояв посреди комнаты еще с минуту, Локи таки принял, как ему самому казалось, правильное решение: он соорудил из веревки что-то на подобии поводка с ошейником и взял его с собой. Если Рататоск попробует сбежать, то он сделает все, чтобы привязать её к себе. А если будет сидеть спокойно, то и пусть сидит. Оставалось только надеяться, что она не окажется такой же строптивой, как конь Тора, доставивший столько проблем немногим ранее. Тонкое издевательство — дать в надсмотрщики зверя, за которым заключенный должен самолично приглядывать!       Огромный базар встретил Локи привычным шумом и суетой. Со всех сторон доносились запахи вкуснейшей еды: завернутые в банановые листья фрукты, рис, морепродукты — чего тут только не было. Локи опасался, что Рататоск в любой момент может спрыгнуть с плеча и броситься к какому-нибудь особо аппетитному лакомству, поэтому не сводил глаз с соглядатая отца. Однако белка вела себя на редкость прилично. Она бесцеремонно лазала по его рубашке: то спускалась к запястьям, то забиралась на голову, и беспрестанно что-то говорила на своем беличьем языке. Окружающим не было до нее никакого дела: мало ли в каком обличье ходит приезжий маг. Облик животного умел принимать почти каждый, и Локи в свое время потратил много времени на заклятие оборотничества. Лучше всего ему удавался лосось, а хуже всего — хищные звери.       Царевич решил начать с покупки лошади. Где они продаются, он помнил точно, и направился быстрым шагом к дальнему концу базара, с трудом протискиваясь сквозь толпу и придерживая белку правой рукой. Привычный широкий шаг плохо сочетался с местным воздухом: Локи совсем отвык от местного климата и, совершив незначительное физическое усилие, тут же почувствовал дурноту и нехватку кислорода в легких. Выровняв дыхание, он продолжил свой путь менее быстрым шагом, опасаясь нового приступа и вспоминая, как сильно это мешало ему в детстве, когда им с Тором разрешали не степенно шествовать по улицам, а дать волю юношеской несдержанности.       Стойла встретили его запахом сена и конского навоза. Лошади, совсем не такие холеные, как во дворце, не обратили внимания на гостя, а вот их хозяин — пожилой ван с двумя десятками дорогих перстней на пальцах, подскочил к Локи с самой широкой улыбкой.       — Selamat siang. Aku mau beli rumah, — слова лились словно музыка: язык вспоминался очень легко, и Локи не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы произнести простейшую фразу.       — Милости просим, милости просим, молодой юноша. Выбирай, — послышалась в ответ речь на языке асов.       Локи нахмурился: продавец точно был ваном, их ни с кем не перепутаешь. С каких пор на ванахеймской ярмарке в ходу язык асов?       Царевич обошел лошадей, особо присматриваясь к молодым жеребцам трех-четырех зим: лошадь в этом возрасте уже спокойно может возить, но еще легко привыкает к новому хозяину. Отобрав нескольких по масти и породе, Локи велел вывести их. Торговец прикрепил к уздечке первого коня корду и протянул её возможному покупателю. Чтобы заставить коня пойти шагом, потребовалось лишь пару раз цокнуть языком. Вороной жеребец с белыми носками и звездочкой на лбу, с коротко и ровно прощипанной гривой, навскидку чуть больше полутора фатомов в холке выглядел вполне достойным сына Одина. Движения были неплохими, достаточно широкими и легкими, пригодными для выполнения различного рода упражнений. Просмотрев всех лошадей и прикинув для себя несколько вариантов, Локи уже хотел уж было заняться суставами, как вдруг Рататоск спрыгнула на землю. Царевич не успел перехватить белку и испугался, что она сейчас сбежит, но вместо этого тварь с разбега прыгнула на гриву одного из коней, взобралась на круп и начала беспорядочно метаться, не прекращая стрекотать.       — Твой друг невероятно прыток, — заметил купец, ничуть не смутившись. Локи только кивнул, пытаясь понять: развлекается Рататоск или же осматривает лошадь? С одного коня она перепрыгнула на другого, затем на третьего. Каждый тут же начинал тихо ржать, будто отвечал на стрекот.       — Как тебя зовут? — хриплый голос торговца отвлек Локи от наблюдения за беличьими манипуляциями. Он мог поклясться, что Рататоск специально осматривала суставы!       — Рото, — бросил он первое, что пришло в голову. Ваны отличались гостеприимством и излишним любопытством. Каждый норовил узнать имя, возраст, семейное положение, национальность. Таким уж этот народ уродился, и с этим ничего нельзя было сделать.       — А меня Камбанг. Ты женат?       — Еще нет, — Локи искренне надеялся, что новая внешность делает его достаточно молодым, чтобы отсутствие жены и кучи детей не вызвало волну сочувствия и непонимания у жителя мира, где в каждой семье растили несколько десятков детей.       — Вот это зря, это зря, — торговец преданно глядел в глаза Локи, будто понимал, кто стоит пред ним на самом деле. — Семья — это очень хорошо.       Пока они беседовали, белка добралась до последней лошади, спрыгнула на мокрый песок, схватила палочку и принялась что-то чертить.       — Твой друг, кажется, выбрал себе лошадь, — заметил торговец, читая едва различимые слова: «Вторая лошадь. Оседлай».       Локи закатил глаза к лазурно-голубому небу. Час от часу не легче: белка не могла говорить, но могла писать. Таки настоящий соглядатай отца? Не расскажет, так напишет, если ей что-то не понравится. Значит, опять никакой свободы, придется беспрекословно подчиняться ей, как раньше отцу? Надо узнать её намерения. Но для этого придется переписываться… С белкой? Это было выше его сил и понимания. И с какой стати изначальна тварь выбирает, какую лошадь покупать бывшему царю Асгарда? Но не спорить же с ней! Локи на мгновение представил себе, как они с белкой устроят письменный спор на мокром песке: да весь Ванахейм сбежится поглазеть!       Быстро оседлав коня, Локи выехал все на тот же пустой пятачок земли, расшагивая животное. Огромный конь, около двух фатомов в холке, огненно рыжего, «живого» окраса, с белыми гольфами, широкой полосой на лбу, «медной» гривой и длинным пышным хвостом великолепно смотрелся под Локи, о чем не замедлил сказать торговец и написать белка. Коротко кивнув, царевич начал рысить, толкая коня в повод и наблюдая за тем, какими широкими и плавными становятся его движения. Раз отец не лишил блудного сына титула и силы, придется участвовать в сотне праздников и шествий, а значит, они с лошадью должны составлять единое великолепное целое. На галопе Локи попытался сделать пируэт, и у него отлично получилось. Лошадь слушалась идеально, будто знала его всю жизнь. Когда царевич спросил об имени и услышал «Марципан», хищная улыбка непроизвольно озарила лицо: уже за одну «вкусную» кличку он был готов купить этого коня. Марципаны он очень любил, теперь выяснилось, что и они любили его, по крайней мере, один из них.       Отшагивая коня, Локи уже не сомневался, что возьмет именно его — после несносной лошади Тора ехать на спокойном «измельченном миндале» — одно удовольствие.       «Бери» — приказала белка. Локи утвердительно кивнул, не собираясь спорить со спутницей. Кто знает, как может отомстить обиженная белка? Хозяин расплылся в невероятно милой улыбке и отчаянно закивал, бормоча про «прекрасный выбор».       Гулять по ярмарке с конем было крайне неудобно, поэтому Локи отвел его на постоялый двор. Возвращаться туда пришлось еще пару раз: многие покупки оказались слишком громоздкими, чтобы таскаться с ними весь день. Открывая дверь в комнату, царевич страстно желал, чтобы там не было отца. В этом ему повезло: за весь день они ни разу не столкнулись ни в комнате, ни на самой ярмарке. Из покоев Локи захватил белую бумагу для стукалок и грифель.       «Ты говорила с лошадью?» — написал он на бумаге.       «Да» — тут же ответила белка.       Локи, усмехнувшись, кивнул, выражая благодарность. Сама мысль о бурной переписке с белкой вызывала у него нервный смех. Ходить по базару и советоваться с ней, что именно покупать. Такого даже в театральных постановках не увидишь!       Локи принялся методично скупать все необходимое по списку. Белка больше не мешала ему, устроившись на плече и задремав. В первую очередь Локи интересовали ткани, которыми он мог украсить новое жилище. Ванахейм славился своими полотнами и посудой из металла и дерева, на которых умелые женщины выводили самые невероятные рисунки. В основном, правда, иллюстрации к священным книгам. Религий в Ванахейме было столько же, сколько и деревень, поэтому разобраться, кто где и почему нарисован, не представлялось возможным. Локи неспешно переходил от одной лавки к другой и везде слышал только язык асов. Это начинало раздражать. Ванахейм изобиловал традициями, обычаями и мелкими празднествами. Существовала своя особая система вежливости, не позволяющая пользоваться левой рукой, указывать пальцем, касаться головы собеседника, сидеть, положив ногу на ногу, ссориться и говорить о политике. Древняя культура дополнялась не менее древним и простым языком, который, казалось, вымер. Дойдя до мастерской с инструментами, Локи решился завести еще один разговор.       — Harga ini berapa? — спросил он, указывая на топорик.       — Тебе уступлю за четыре мелких серебра, — тут же отозвался купец.       — Malah sekali! — Локи попытался заставить вана перейти на его родной язык.       — Нет, цена очень хорошая, — тот будто не замечал потуг собеседника.       — Две! — сдался Локи.       Они долго спорили и отбивали необходимые по весу кусочки серебра, после чего Локи удалился, довольный собой и покупкой.       Несколько часов пролетели незаметно. Заполучив все необходимое, царевич двинулся к постоялому двору, собираясь предъявить отцу покупки и остатки денег. Рататоск, мирно спавшая на плече, пробудилась, застрекотала. Локи дернулся, когда в ухо впились остренькие коготки, а стрекот почти оглушил его. Запоздало пришло осознание происходящего. И что же он делает? Идет к отцу отдавать серебро? Этого не хватало! Царевич принюхался, улавливая вкусные запахи эфирных масел. Осмотрелся, понял, что находится среди лавок с безделушками. Раз отец отдал ему деньги, он их потратит полностью — сохранять для себя нет смысла: в поселении они ни к чему, а совершать какие-то покупки в Асгарде он не планировал. Неприятные мысли, отошедшие на второй план во время прогулки, снова захватили его: когда-то получить деньги и погулять по ярмарке в одиночестве было пределом его мечтаний. Но теперь, после Бездны и обретенной самостоятельности, эта подачка вызывала ненависть и брезгливость. Кроме прочего пришлось признать, что прогулка в одиночестве — странный зверек не в счет — не столь весела, как ему представлялось в детстве. Она больше походила на рутину. В течение дня он несколько раз ловил себя на воспоминаниях о том, как хорошо проводил время с Тором и слугами. С какими горящими глазами они бегали, если им позволяли, от одной лавки к другой. Смотрели на прыгающие фонтаны, пытались поймать в небольшом прудике огромную рыбу, раскрывавшую рот в надежде, что её покормят хлебом. С ярмаркой Ванахейма было связано столько хороших и светлых воспоминаний, что на мгновение Локи показалось, будто он увидел в толпе себя вместе с братом. Конечно, это были другие дети, но как похожи!       С тяжелым сердцем царевич подошел к очередному улыбающемуся купцу и принялся торговаться за какую-то совершенную безделицу. Спор увлек его, отогнав грустные мысли, и скоро он уже, подобно себе прошлому, быстрыми шагами пересекал улицы, выискивая знакомых с детства торговцев и скупая все, что душа пожелает. Жадный взгляд выцеплял на прилавках красивые, ненужные безделушки, получить которые он мечтал столетиями. В мешочке звенел почти бесконечный запас серебра, распаляющий желание обладать. И только голод заставил царевича остановиться подле лавки с горячим рисом. Уличная еда была простой, без всяких излишеств и соусов, но от этого не менее вкусной. Прикончив плошку белого, отварного, тающего во рту риса, Локи вспомнил о спутнице. Она ведь тоже голодная. Придется кормить, а то еще нажалуется отцу. Только вот что ест изначальная белка? Вряд ли простые орехи. Локи провел рукой по плечу, намереваясь снять Рататоска и попросить его описать свои вкусовые пристрастия, но пальцы ухватили пустоту! Царевич остановился так резко, что спешащая за ним дородная матрона врезалась в него. Локи пробурчал невнятные извинения и принялся осматривать и ощупывать каждую складку на одежде. Белка же только что была здесь! Руки царевича лихорадочно мяли светлую ткань, но безрезультатно — зверек испарился, словно его никогда и не было. Локи прошиб холодный пот. Таки свершилось: он потерял соглядатая отца. Или его украли? Или белка, задремав, свалилась с его плеча, а он даже не заметил? Или она отправилась докладывать отцу о том, что он смеет тратить царские деньги на бесполезный хлам? Локи кинулся назад к лавкам, где покупал бессмысленные побрякушки. Кислород с трудом пробирался в легкие — к непривычному воздуху добавилась еще и паника от содеянного. Купцы встречали тяжело дышащего и волнующегося царевича добрыми улыбками и объятиями, интересовались, что ему угодно на этот раз. Заслышав сумбурные вопросы о белке, кивали и утверждали, что она спала на его плече, сочувствовали, предлагали пойти и купить новую. Локи перевел дух: купцы видели её спящую на плече, значит, она не к отцу побежала. Значит, украли! Локи чуть не взвыл, когда очередной ремесленник в порыве сочувствия предложил подарить белку во много раз красивее прежней. Если Рататоск и правда украли, то нарушится мировое равновесие — изначальная белка не может надолго покидать свой пост. Что случится с орлом и драконом, когда они не досчитаются своей приятельницы? Локи понятия не имел, какими именно полезными делами, помимо сплетен, занималась белка, но был уверен — её обязанности связаны с благополучием всех миров. И почему он сразу не отправился к отцу, как собирался, а остался на рынке — тогда бы белка не потерялась! И вот теперь он не может вернуться домой без нее — отец сдерет с него шкуру заживо и будет прав!..       …Темнело. Безрезультатные поиски отняли море сил и порядком утомили царевича. Он устало плелся по улицам, в тысячный раз прокручивая произошедшее, и никак не мог ответить на вопрос: каким образом он умудрился потерять белку? Почему не почувствовал, когда она соскочила с плеча? Или её грубо стянули? Погруженный в собственные безрадостные мысли, Локи и не заметил, как ноги вынесли его к постоялому двору. Шикарный каменный дом казался унылым и безжизненным. Делать нечего, придется идти к отцу и признаваться во всем.        Только перед самой дверью он вспомнил о позволенной себе дерзости — о безудержной растрате — за это его тоже не похвалят. «Жаль все же, что отец не захотел гулять со мной» — Локи горько усмехнулся. Если бы он гулял с отцом, то не смог бы осуществить давнюю мечту, но зато изначальную белку не потерял бы.       — Я дома, — он вошел без стука. Отец сидел за письменным столом и читал какой-то свиток, а на его коленях сидела и хрустела орехами…       — Рататоск! — воскликнул Локи, не сумев скрыть своего удивления. Белка на мгновение отвлеклась от ореха, бросила на него ничего не выражающий взгляд и продолжила поедать орех, раскидывая скорлупки по полу и по коленям Одина. Вот вредная белка!       — Вернулся, — Один поднял на него взгляд, полный насмешки. — Смотрю, ты увлекся покупками настолько, что даже умудрился потерять моего соглядатая, — он почесал белку за ушком и протянул ей еще один орех.       — Я не хотел… — начал Локи, но осекся на полуслове: не оправдываться же перед отцом, в самом деле.       — Однако ты и без белки нашел дорогу домой, — заметил Один. Локи мог поклясться, что отцу нравилось видеть его таким растерянным, хотя этого не могло быть.       — Вот, — он протянул список, чтобы побыстрее закончить неприятный разговор.       — Что это? — отец недоуменно воззрился на лист, но не взял его.       — Список купленного, — пояснил Локи, злясь, что ему приходится объяснять очевидные вещи. О, как будет разгневан отец, когда узнает, что он потратил все серебро! Но сегодняшнее счастье того стоило. Пусть лучше отец сердится из-за денег и забудет о настоящем допросе.       — Зачем? — Один отложил свиток. — Я думал, ты и сам знаешь, что тебе нужно.       — Знаю, — недоуменно протянул Локи. И опять он неправильно рассчитал действия отца. Сколько царевич помнил, тот крайне щепетильно относился к деньгам. Именно отец когда-то приучил его покупать только самое необходимое и составлять списки.       — Я потратил все деньги, — бросил Локи небрежно, отходя к своей кровати. Он уже не мог предугадать, что рассердит отца, а что нет.       — И все купил? — рассеяно гладя белку, Всеотец смотрел куда угодно, но не на сына.       — Да, — Локи принялся вынимать из тряпиц покупки, не без удовольствия перебирая вещи, приобретенные им лично.       — Вижу, я верно рассчитал: тебе хватило серебра как на достойные вещи, так и на сущие безделицы.       Локи замер, едва не выронив кубок. Ненависть на мгновение блеснула в его глазах. В словах отца была откровенная издевка! Сперва белка, которая все еще жует орех и делает вид, что ничего не слышит и не понимает, хотя прекрасно может рассказать всем девяти мирам сплетню о младшем сыне Одина, еще недостаточно взрослом для принятия самостоятельных решений. Теперь еще и это. «Тебе должно было на все хватить»… Словно он маленький ребенок. Хотя почему «словно», отец явно делает все, чтобы он себя именно таковым и чувствовал. Ничтожеством, чьи слова и поступки ничего не значат. Но если раньше он и был таким, то не теперь, когда столько всего пережил. Хватит с него унижений!       — Прекрати! — Локи резко обернулся, давая волю ярости. — Я не позволю так обращаться со мной. Я побывал на дне Бездны, за мной шла армия, я уже давно не ребенок! — он не смел повышать голос, памятуя о том, что они не одни на постоялом дворе, но его шипение, срывающееся на приглушенное рычание, хорошо выражало весь спектр эмоций. Если отец решил притащить его в мир детства, чтобы окончательно унизить и указать на свое место, то он должен увидеть, насколько все изменилось и во что превратился несмышленый ребенок!       — Хочешь по-взрослому? Хорошо, — Один пожал плечами, бережно пересадил белку на стол, медленно встал, усыпав некогда чистый пол ореховой скорлупой, и активировал Тессеракт: комната наполнилась синим маревом.       — Руку! — он сделал пару шагов вперед, протягивая раскрытую ладонь.       — Что? — Локи опешил: куда отец собирается отвести его на этот раз?       — Руку, — в голосе Одина слышалось только мертвенное спокойствие, которое было опаснее самого яростного крика. — Возвращаемся в Асгард, где я тебя лично вздерну за все твои преступления.       Стало так тихо, что Локи услышал собственное сбившееся дыхание и учащенное сердцебиение. Казнь? Спустя столько времени? Это невозможно! Если бы отец хотел казнить, то сделал бы это в первый же день, не сейчас… Локи попытался улыбнуться, но понял, что в этот раз с ним не шутят и что один-единственный жест решит его судьбу. Расстаться с жизнью после всего, что случилось, после всех разговоров с отцом и триумфального возвращения в Асгард победителем и братом наследника… Царевич знал, что обязан протянуть руку и с честью принять предначертанное наказание, но он продолжал стоять, буравя Одина неверящим взглядом. К чему было многомесячное представление, если отец с такой легкостью предлагает казнь?       — Хочешь быть взрослым, вот и отвечай по-взрослому, — Один сделал еще шаг вперед и остановился, ожидая ответной реакции. Локи стоял, подавившись словами, не в силах ни ответить, ни даже связно мыслить. Он отчетливо слышал свое дыхание и отчетливо понимал, что умирать все-таки не хочет. Еще мгновение, и он опустил голову, признавая свое поражение: и как он посмел забыть, кто Один на самом деле? Не отец, но царь и судья.       Синее марево погасло, а артефакт вернулся на тумбочку. Один направился к двери и, приоткрыв створку, бросил через плечо:       — Идем.       — К… Куда? — только и смог выдавить и так ошарашенный Локи. Паническая мысль, что Всеотец все-таки решил его казнить прямо здесь, в Ванахейме, не позволяла царевичу сдвинуться с места, вынуждая судорожно искать варианты побега.       — Ужинать, — не дожидаясь ответной реакции, Один вышел за дверь и только тогда позволил себе тихую усмешку.       Младший царевич, еще не оправившийся после произошедшего, все равно не мог ослушаться приказа, но с некоторым трудом заставил себя последовать за тем, кто только что грозился смертной казнью.       Только увидев накрытый для трапезы стол, он почувствовал, что паника и страх, захватившее его целиком, спадают, оставляя после себя болезненное чувство проигрыша; хотя было глупо надеяться выйти победителем из спора с Одином Всеотцом. Бросив хмурый взгляд на отца, Локи, наконец, обратился к еде: рису и фруктам. Ели в Ванахейме руками, точнее, рукой, правой. И хотя раньше Один всегда требовал приборы, в этот раз демонстрировать свое асгардское происхождение не следовало. Локи с каменным выражением лица наблюдал, как отец преспокойно зачерпнул рис рукой и отправил в рот.       — Что ты будешь пить?       — Чоколатль, — хмуро бросил Локи.       — Не представляю, как вы оба пьете такую горечь? — усмехнулся Один, заправляя рис плотным, тягучим соевым соусом, заменявшим соль. Теперь от отца веяло не опасностью и силой, а лаской и добротой. У Локи уже не было сил на подозрения. Он устал от жары, впечатлений и постоянного ожидания чего-то плохого. Как оказалось на деле — ждать его не было необходимости. Стоило только протянуть руку.       — Как прошел день? — спросил Один, отправляя в рот звездный фрукт.       — Что? — погруженный в себя, Локи пытался насладиться любимым с детства горьким напитком: какао-бобы, вода, огромное количество перца чили — чоколатль обжигал рот и горло, пить его надо было крайне осторожно.       — Где ты был, что видел? — отец говорил так миролюбиво, будто вовсе не он недавно предлагал смертную казнь.       — Я купил лошадь, — буркнул Локи, боясь заводить очередной мучительный разговор.       — Меня опечалил твой выбор: лошадь больна.       — Что? — Локи недоуменно поднял голову. — Больна? Но на нее указала твоя белка!       — Ты полагаешь, что белки разбираются в лошадях? — Один неодобрительно покачал головой. — Прими простую истину: Рататоск ищет в животных не здоровье и выносливость.       — А что тогда? — подозрительно спросил Локи.       — Приятный характер. Если бы ты искал доброго друга и годного собеседника, то мудрая Рататоск была бы достойным советчиком, — Один немного помолчал. — Неужели ты забыл то, чему я тебя учил? Ты хорошо разбираешься в лошадях, зачем тебе какие-то советчики? Ты постоянно повторяешь, что прошел Бездну, что за тобой была армия и ты сам принимал решения, которые затрагивали судьбы миров. Почему же в Асгарде ты опять отдаешься на волю советчикам?       Локи молчал. Слишком свежи были воспоминания о предложенной казни, поэтому нарываться он не смел. Самостоятельно принимать решения. Ну-ну, попробуй прими решение, когда тебя в любой момент могут начать шантажировать казнью!..       — Надеюсь, белка не мешала тебе в дальнейшем наслаждаться прогулкой? Сильно ли изменился Ванахейм за время твоего отсутствия?       Локи в красках описал ярмарку, ловя на себе благодушный взгляд отца. Подивился исчезновению языка ванов, остановился на паре курьезных случаев.       Он говорил и говорил. Напряжение постепенно спадало. Давно в царской семье не было таких простых задушевных разговоров. Даже до падения в Бездну Локи видел отца только на совместных трапезах, почти не говорил с ним и уж тем более не делился впечатлениями.       — Завтра у тебя снова дела? — спросил он по окончании ужина. Несмотря ни на что, ему хотелось провести вместе с отцом хотя бы один день. Ведь так было всегда. Отец столь ласков с ним сейчас и столько позволяет. Может, стоит этим воспользоваться? Вспомнить о том времени, когда они и в самом деле были близки? Правда, между ними всегда стоял Тор, а сейчас его нет. Получится ли расслабиться и забыть хотя бы на день о том, что перед ним, в первую очередь, палач, решающий его судьбу?       — Нет. Завтра гуляем вместе, — Один словно прочитал его мысли. Локи кивнул и решил попробовать новую тактику. Если сражаться с отцом и говорить с ним на равных не получалось, то, быть может, стоит сблизиться и поиграть в семью? Ведь именно этого, по непонятным ему причинам, все так жаждут.