Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Ивар прогуливался вдоль единственной реки поселения, протекавшей чуть ниже массива жилых домов и лабораториумов. Земля под его ногами была неестественного белого цвета: не снег украшал берега, а чешуя сотен, если не тысяч рыбешек, на которой ноги сильно скользили. Шесты с мокрыми рыболовецкими сетями раскачивались от порывов сильного ветра, пропитанного смрадом тухлятины. К реке ученые обычно не подходили, это была вотчина обслуги — крестьян, которые весь год разводили и ловили мелкую и крупную рыбу. Ивар не раз наблюдал издалека, как лодка, полная еще живой рыбы, причаливает к берегу, а один из рыбаков крошит в воду мягкую пищу, вымаливая у духа вод новый богатый улов. Ивар не верил ни в какие приметы, но считал, что подкармливать рыбу полезно.       Особенно сильный порыв ветра заставил его поплотнее закутаться в меховую накидку — как бы не простудиться перед дальней дорогой. Он уже хотел было подняться к жилым домам, но тут заметил, что у самой кромки воды стоит женщина. На ней были надеты валяные из овечьей шерсти сапоги — значит, не крестьянка. Кто-то из магиологов? Надо поздороваться. Ивар прибавил шагу, и только когда незнакомка повернула голову, узнал её — Наутиз, Светлоокая, естественница фелага, где они с братом работали последние несколько зим. Как можно было не узнать её? Светлоокой Наутиз звали за неестественный белесый цвет радужки глаз, который многие естественники пытались объяснить с позиции современной науки. Сам Ивар считал для себя зазорным превращать соседку в объект исследования, поэтому участия в дискуссиях такого толка не принимал. Тем более, что Наутиз была примечательна не только глазами, но и суждениями. Именно она настояла на строительстве первого двухэтажного, непривычного поселенцам дома. В награду за оправдавшую себя задумку она получила амулет — миниатюрный рог Урархорн. По легенде он блестит как золото и полон колдовскими чарами, но горе тому, кто до него дотронется. Магиологи строили различные теории насчет символизма этого амулета, но к единому мнению так и не пришли.       Наутиз, заприметив софелаговца, махнула рукой в приветственном жесте и пошла навстречу. Ивар остановился, доставая колоду карт — исследовательница обожала фокусы, могла смотреть на них часами и превозносить его мастерство на все лады.       — Добрый день, Ивар! — закричала она издалека.       — Приветствую, Наутиз, — он чуть склонил голову, выжидая, когда собеседница подойдет ближе. Варежки она не носила даже в самые колючие морозы, поэтому Ивар с легкостью поцеловал её ледяную руку. — Я слышал, Фену уже вернулся. Принес ли он тебе радостные вести насчет Ингвара?       Естественник был почти незнаком с логистами Мидгарда но, работая бок о бок с Наутиз почти две зимы, точно знал, что она состоит в тесной дружбе с одним из них. Ивар хорошо помнил ее плотно сжатые губы и неестественно сухие блестящие глаза, когда объявили о разрушении Радужного моста.       — С логистами Мидгарда все в порядке. Я искала тебя не по этому поводу, — девушка потянула его за рукав, уводя под ближайший навес, где промозглый ветер не пробирал до костей.       — Слушаю тебя внимательнейшим образом и постараюсь помочь по мере сил, — Ивар снял варежки и перетасовал колоду так, чтобы сверху разместились все черные, а снизу все красные карты.       — Я вот чего спросить хотела: где твой недоступный брат? Я его с утра не могу найти, — Наутиз выглядела расстроенной, и, если бы не две стопки, из которых она с большим энтузиазмом выбирала по одной карте, разговор мог бы вестись на повышенных тонах.       — К сожалению, ты не сможешь его найти в ближайшие ночи: он отправился в Мидгард, — Ивар, не глядя, положил избранную черную карту к красным, а красную — к черным.       — Без тебя? Это непорядок — вы же нерасстающиеся парноходящие, — Наутиз сощурила глаза, пристально наблюдая за перетасовкой сперва одной части колоды, потом другой. Ивар умел тасовать карты настолько невероятными способами, что даже без всяких фокусов поселенцы с большим удовольствием наблюдали за его манипуляциями: карты раскладывались веерами, меняли угол наклона на девяносто градусов, подпрыгивали вверх и разлетались идеальным мостиком.       — Это время в прошлом, к сожалению, — он уже заприметил карты не той масти в каждой из двух половинок, и теперь осталось только перетасовать колоду целиком, чтобы отвести всякое подозрение.       — А, понятно, ладно, не буду лезть в ваши личные дела, — Наутиз сконфуженно смотрела на две карты, которые выбрала немногим ранее — она никогда не могла уследить за руками Ивара и каждый раз терпела фиаско, пытаясь понять, как он проделывает свои волшебные фокусы, не владея магией. — Ты не знаешь, доделал ли он до конца расчеты по реакциям нитрата серебра?       — Не знаю, доделал ли он, но я могу поручиться, что доделаю их сам, — Ивар спрятал карты и вновь надел варежки — пальцы быстро окоченели, несмотря на активную жестикуляцию. — И я не думаю, что нам стоит учитывать брата при дальнейшем распределении работы. Дай мне две ночи, и расчеты будут у тебя.       — Отлично! — Наутиз выглядела по-настоящему счастливой, но это наваждение длилось всего мгновение и быстро сменилось озабоченностью. — Ивар, скажи, а все на самом деле так ужасно? Мне любопытно. У Раиду так мозги отшибло, будто у него девушка появилась. Кто его пассия? С ним уже несколько месяцев работать невозможно. — Ивар давно ждал подобных расспросов и был готов отвечать правду, не комментируя никак происходящее, нравившееся ему не больше, чем исследователям, которых Раиду подводил своей увлеченностью рентгеном.       — Я страдаю не меньше, чем вы, но ничего не могу ни сделать, ни сказать, к сожалению, — он двинулся по направлению к тингу, увлекая за собой Наутиз. — Я могу только надеяться на лучшее.       Исследовательница кивнула и хотела еще что-то спросить, но в последний момент передумала. Оставшийся путь проделали в молчании. Ивар еще вчера предупредил всех, что в ближайшие несколько ночей его не будет. Ему казалось, что он и про брата говорил, но, раз Наутиз спрашивает, видимо, забыл.       Расставшись с исследовательницей, он побрел к другому Ивару — владельцу главного сокровища поселения.       Естественник неспроста решил отправиться в путешествие сегодня, а не вчера вместе со всеми. Когда-то давно именно в этот день смертные приносили жертвы своим богам, молясь за весеннее прорастание. Еще тысячу зим назад люди любили и почитали асов. В начале зимы молились за хороший урожай, летом — за победы. Никогда смертные не приносили жертв просто так, всегда просили что-нибудь взамен, и этот бартер с высшими существами был не менее удивителен, чем краткая жизнь человеческого племени. В Асгарде существовало поверье, что в три ночи жертвоприношений стоит начинать рисковое дело, а ученый не был уверен, что его безрассудную задумку можно назвать как-то иначе чем «рисковой»…       Телепортация в Етунхейм прошла без всяких проблем. С Иваром у него всегда были прекрасные отношения, так что тот даже не стал узнавать, зачем естественник идет в мир холода. Спросил только, через сколько часов или ночей вернуть его обратно. Ивар решил рискнуть и назвать датой возвращения следующий день. Если риск не оправдает себя, он, вполне возможно, лишится головы, ну да вряд ли давние подруги оставят его в беде. Если они, конечно, не обижены за столь длительную разлуку. Пускай и не он в ней виноват, но все же, все же…       День в Етунхейме был намного короче асгардского, поэтому пришлось со всей тщательностью выбирать час отправления. Без тусклого солнца даже самый искушенный следопыт запутался бы во множестве тропок, в беспорядке раскиданных в густых исполинских лесах, покрывавших бескрайние просторы и почти не пропускавших свет. Весной здесь бушевали грозы и лесные пожары, не оставлявшие после себя ничего живого. Ивар как-то видел горящее марево издалека: необычайно красивое зрелище, которое так и хотелось запечатлеть на бумаге или камне.        Етунхейм в теплое время года был сказочно красив и совсем не походил на себя в зимнюю пору. Вокруг исполинских лесов возвышались огромные горы, затемнявшие все пространство долин, из-за чего етуны были вынуждены строить свои крепости на вершинах гор. Царский дворец не являлся исключением. Он располагался в холодной части мира, где снег шел большую часть года да еще и такой, какой асам не снился — он превращал все вокруг в сплошную ледяную пустыню. Етуны, любуясь бескрайними снежными просторами родного края, любили рассказывать о Железном Лесе и о легендарной обрамляющей его речке Слит, усеянной острыми кинжалами. Ивар многое знал по рассказам, но мало что видел собственными глазами. Из всех легендарных святынь мира холода естественник посещал только источник Мимира. Он вместе с провожатым с большим трудом отыскал по корням мирового древа вход в пещеру. Внутри нее находился колодец, внушавший всем гостям святыни суеверный ужас: в нем плавало множество черепов и отрубленных голов. Провожатый был уверен, что на гостя из Асгарда такое зрелище произведет большое впечатление, но тот, во-первых, привык к самого разного рода жертвоприношениям, во-вторых, не боялся крови: многие опыты с живыми организмами иначе, чем через живосечение, не проводились. Он пожалел тогда только о том, что рядом с ним нет Черной Вдовы — она бы оценила предостережение Мимира.       Впервые Ивар попал в Етунхейм случайно. В то время он был логистом Муспельхейма и страстно желал посетить все миры Иггдрасиля. Мастер логистики, его давний приятель, обещал взять его как-нибудь с собой в Етунхейм и вскоре сдержал обещание. Добраться до Трюмхейма — резиденции царской семьи — было не так и просто: вокруг нее возвышались такие высокие снежные шапки, что даже самые опытные проводники не могли гарантировать успех предприятия. Ивар ожидал, что к асам в Етунхейме относятся с ненавистью и настороженностью: слишком свежа еще память о последней войне, об унизительном поражении, гибели наследников, которую етуны называли не иначе как подлым убийством. Ивар не мог понять, как логисты вообще умудряются вести дела с оскорбленным и опасным ледяным народом, однако, оказалось, что он превратно понимает сложившуюся ситуацию. Ледяные и в самом деле ненавидели асов и страстно желали мести, но вот к отверженным, к ученым, относились с большой теплотой и участием. Даже целительница, знаменитая на все девять миров, пришла к ним на встречу из Гастропнира, а после плотного ужина пригласила гостей в свой чертог. Это была огромная честь, и Ивар рассыпался в благодарностях, не зная, как именно принято у етунов выражать восторг. Чертог Менглед начинался с ворот, украшенных железной виноградной лозой. Их охраняли два страшных пса — Гиф и Гери. Преодолев ворота, асы увидели множество залов, окружающих открытый двор. Одно из помещений привлекало взгляд любого непосвященного — палата, созданная словно из жидкой лавы. Её пол был покрыт раскаленным, чуть расплавленным золотом. Целительница рассказала, что иногда больных помещают туда для прогревания, а чаще на пол плещут воду, создавая целебный пар. Менглед поведала и о главном сокровище комнаты — об огненном мече-посохе Суртра и Синмары. Именно от него, хранящегося в чашевидном ларце под девятью замками, и исходил жар.        После похода в Гастропнир, Трюмхейм не производил никакого впечатления. Пиво там и в самом деле варили знатное, но осматривать было решительно нечего.       Ивар гулял по дворцу в одиночестве — мастер логистики договаривался с етунами о поставках и не мог его сопровождать. В пустынных коридорах дворца гулко отдавались шаги молодого аса. Ему казалось, все покои, кроме приемных, необитаемы. Никто, ни один слуга, не встретился ему на пути. Лишь иногда эхом отдавался чей-то голос, причем обязательно мужской. Традиционный уклад жизни знатной женщины в Етунхейме был самым жестоким во всех девяти мирах — женщины жили в отдельных чертогах, никуда не выходили и не могли видеться ни с одним мужчиной, кроме мужа, сына и отца — тюремное заточение, не свойственное ни одной другой расе. Даже к женщинам из других миров ётунши не выходили. Знаменитая целительница была единственной великаншей, известной в Иггдрасиле.       Ивар бесцельно бродил по коридорам, проходил из одного полупустого ледяного зала в другой. Мебели почти не было, а на полу валялись шкуры. Ученый недоумевал, зачем, ведь етуны не чувствуют холода.       Толкнув очередную незапертую дверь, он резко остановился на пороге. В этот раз он зашел в обитаемую комнату: она была обставлена деревянной мебелью, внешне напоминающей каменную, и устлана шкурами от пола до потолка. В полу горел очаг — невиданное зрелище для холодного Етунхейма. Ивар уже повернул было назад, намереваясь уйти столь же незаметно, сколь и вошел, но услышал приятный мелодичный женский голос, произнесший несколько слов на языке асов:       — Входи в зал, асгардец, мы скучаем.       Голос доносился из соседней комнаты с полуоткрытой ледяной дверью, занавешенной шкурами подобно стенам и потолку. Ивар сделал несколько неуверенных шагов вперед: нельзя видеть женщин етунов, но и отказать в просьбе, прозвучавшей еще и на его родном языке, тоже невежливо.       Ноги утопали в шкурах, приглушая шаги, так что он смог незаметно подойти к приоткрытой двери и легонько толкнуть её. В соседней комнате, неотличимой от предыдущей, прямо на полу сидели две громадные женщины-етунши, уродливые ровно настолько, насколько вообще были уродливыми ледяные великаны в глазах аса, привыкшего к правильным чертам. Одетые только в набедренные повязки, они сверкали голубыми грудями с неестественно смотрящимися на них ярко-красными сосками. Ивар потупил взор, не смея глазеть на полуобнаженных женщин — ему здесь не место.       — Простите, что потревожил ваш покой, милые барышни. Мне, должно быть, не стоит здесь находиться, и я немедленно покину ваш чертог с вашего позволения, — не поднимая головы, он начал пятиться назад, но был остановлен властным голосом одной из женщин.       — Нет, ты должен остаться. Боги дали тебе знамение, иначе ты не вошел бы в нашу опочивальню, — это было сказано таким безапелляционным тоном, что Ивар не посмел ослушаться. Голову он, правда, поднять тоже не посмел. Что предписывают законы Етунхейма сделать с тем, кто попал на женскую территорию, он не знал, но надеялся, что это хотя бы не смертная казнь.       — Благодарю. Раз уж вы столь любезны, разрешите представиться: я Ивар — логист из мира асов, — он склонил голову еще ниже, так что видел теперь только огромные ступни полулежащих на шкурах великанш. — Позвольте полюбопытствовать насчет ваших имен.       — Какие гордые слова, — одна из женщин поднялась и принялась сооружать из шкур что-то вроде платья: она обвязала свое могучее тело двумя шкурами и теперь мучилась с креплениями. — Асы поломали наши жизни, утопили наш мир в крови, где же тот герой, который спасет нас от гибели? — Ивар вздрогнул, услышав столь грозные речи. — Без Каскета наш мир погружается во мрак. Я старшая царевна Етунхейма, а это моя сестра.       Ивар пал на колени прежде, чем дослушал, кто такая вторая великанша. Царевны Етунхейма — дочери Лафея, пережившие войну. Трое братьев пали смертью храбрых, четвертый, совсем младенец, умер из-за неправильно проведенного ритуала вызова темных духов.       — Это честь для меня, простите, что я не оказал вам сразу должное почтение.       — Ты взволнован, — вторая етунша подошла к нему и опустилась на колени, видимо, чтобы быть хотя бы примерно на одном с ним уровне. — Протяни руку.       — Простите великодушно, но я не могу дотронуться до вас — на моей руке немедленно появятся болезненные ожоги, — Ивар чувствовал холод, исходящий от тела великанши. Инстинктивно он хотел отодвинуться, но не мог позволить себе поступить непочтительно по отношению к самой царевне.       — Доверься мне. Ты благословен меж мужей, — не дожидаясь ответа, етунша дотронулась двумя пальцами до его щеки — единственной части тела, не прикрытой теплой одеждой. Ивар дернулся было, ожидая страшной боли, но вместо этого рука великанши начала преобразовываться. Исчезали синие узоры, грубая кожа истончалась и становилась почти прозрачной, а потом белела, подобно его собственной. Глаза сменили оттенок и теперь сияли двумя смарагдами — неестественным и крайне неприятным блеском, но все же они были лучше недавнего яхонтового сияния. На голове етунши появились длинные ярко-черные волосы. Черты лица заострились, принимая форму, свойственную асам.       Ивар всегда отличался хладнокровием и рассудительностью, но в тот раз лучшие качества оставили своего господина: он не мог отвести взгляда от темноволосой асиньи, которая минуту назад была етуншей. Если бы не гигантский рост, он бы посчитал, что предыдущий облик был не более, чем наваждением.       — Наш род древнее, чем ты думаешь. Звать нас надо не асами и не етунами, а оборотнями, — пояснила старшая царевна, дотрагиваясь до его второй щеки и преобразовываясь в асинью, почти точную копию младшей сестры.       То было начало не просто мимолетного знакомства, а дружбы, которая впоследствии переросла в нечто большее. Ивар достаточно быстро понял, что обе царевны влюблены, но не видел в этом ничего страшного ни для себя, ни для них. Девицы не имели права выйти замуж, само их существование было подчинено только двум вещам: служению темным богам и медицине. Врачевательницы они были отменные. Сколько раз Ивар обращался к ним, столько раз получал мгновенную помощь — обе они владели превосходной целительной магией и знали множество самых разных снадобий.        Винный камень, атраментум, универсальная соль, купорос, тутия, красный и белый свинцы кадмия, магнезия, марказит — все то, что считалось в современной медицине непревзойденными целебными средствами, было открыто здесь, в Етунхейме. Царевны, уже немолодые девушки, занимались не только теорией медицины, они постигали науку о веществах, но совсем не так, как это делал сам Ивар. Для етунов не существовало двух одинаковых экспериментов, они считали, что невозможно воссоздать дважды одинаковые условия. Их представление об элементах очень сильно отличалось от асгардского. Барышни любили повторять, что, подобно тому как сера сгорает, превращается в пламя и улетает в космос, испаряясь без остатка, жизненный огонь поднимется из глубины, вдохновляет живых на свершения и взмывает вверх. Соль для них была осязаема, так как оставалась, когда все прочее сгорало, и этим уподоблялась материи Земли. Ртуть же познавалась в огненных превращениях, была осязаемой и прочной, поэтому символизировала единство трудноуловимых энергий и сил, скрепляла два других начала. Строение мира етуны тоже воспринимали, по мнению Ивара, кособоко. Они доказывали существование первоматерии и свойств элементов — из их комбинаций выходило все сущее. Поэтому любую вещь можно было очистить и придать ей другие свойства. Холодная и мокрая вода при нагревании становилась горячим и мокрым воздухом. По их науке выходило, что белая сера и живое серебро давали серебро, порченная красная сера и живое серебро — медь, белая порченная сера и живое серебро в зловонной земле становились железом, а черная порченная сера и живое серебро — свинцом. Сколько Ивар не бился, пытаясь доказать, что серебро, медь и прочее — это изначальные элементы, не из чего другого не состоящие — у него ничего не получалось — етунши стояли на своем и проводили эксперименты, доказывавшие их правоту. Говорили они и о четырех духах металлов — ртути, сере, аурипигменте и нашатыре — мол, они окрашивают металлы в красный и белый цвета, то есть в Солнце и Луну. Пока их не обработали, они не летучи, зато в пламени ярко горят. Выявляют серебро в железе и олове и золото в меди и свинце.       Ивар потратил много часов на бессмысленные споры. Он показывал етуншам опыты. Поджигал горку оранжевого дихромата аммония — он обращался в зеленый цвет и извергался подобно настоящему вулканчику. Наливал концентрированную серную кислоту в сосуд, заливал потом этиловым спиртом, после чего всыпал кристаллики пермаганата калия — на границе они вспыхивали. Етунши с интересом смотрели на настоящую науку о естестве, но оставались при своем мнении. Ивар достаточно быстро махнул рукой, позволив царевнам рассказывать и показывать все, что они посчитают нужным. И у него, и у них была одна цель — познать себя и окружающую реальность. И пускай чьи-то методы ложны, они же все равно ведут к практической пользе. Было бы это не так, Етунхейм никогда не стал бы ведущим миром в отрасли медицины.       Общаться с царевнами было не так и просто — язык женщин Етунхейма совсем не походил на язык мужчин. Он состоял из одних метафор, олицетворений и намеков, сдабривался престранной логикой, которую Ивар за все годы так и не смог понять до конца. Смерти для етунш в привычном понимании этого слова не существовало, для них смерть была воссоединением со своей семьей, с предками, которые терпеливо ожидали потомков в другом мире. И ужасно покинуть мир живых тогда, когда он в тебе нуждается, но если ты уже стар и немощен, то смерть — это счастье. Ивар много слушал, запоминал и составлял для себя примерный портрет етунских женщин, пока младшая из сестер не открыла ему страшную тайну — они — оборотни и впитали в себя очень многое от асов, поэтому их мнения и понятия о жизни несколько не сходны с понятиями истинных етунов. Для ледяных великанов семьи как таковой не существовало. Это больше напоминало Ивару все то, что он слышал о етунах раньше, и он стал воспринимать царевен как приятное, пускай и странное исключение из правил.       Об их встречах никто не знал — ученый приходил тайно, аргументируя свои приезд Хеймдалю тем, что ему надо навестить логистов Етунхейма. Выбираться часто не получалось — было много работы, но царевны не занимались ничем срочным, так что пускали его в любое время дня и ночи. Они жили вдвоем в комнатах, оборудованных для комфортного проживания обеих ипостасий. Преображаться они могли только при прикосновении к асам, причем сами решали, хотят они того или нет. Контролю за превращениями их учили братья, а кто научил их — первых полукровок Етунхейма, — Ивар не знал. Одежды етунши не признавали, но знали, сколь стеснительны асы, поэтому всегда надевали шкуры, скрывая тело чуть ли не полностью. О своей матери и братьях говорили мало. Искренне никак не относились к асам. Знали, что те победили в войне и оставили народ ледяных вымирать, но не злились, хотя часто в их речи проскальзывали такие гневные нотки, что Ивар, будь он менее искушенным, начал бы всерьез опасаться за свою жизнь. О событиях Етунхейма царевны не знали ничего. Они были не только вне политики, но даже вне жизни — к служительницам культа почти никто не заходил, так что все новости они узнавали последними. Ивар понимал, что царевнам не хватает внимания и впечатлений, старался помогать им и развлекать, насколько это было в его силах.       Пробраться в покои к царствующим особам, как всегда, не составило никакого труда. Ученый легонько толкнул незапертую дверь и чуть склонился, приветствуя вольготно расположившихся на полу одетых подруг.       — Приветствую царевен Ётунхейма и приношу извинения за то, что не был у вас так долго, — он униженно поклонился, всем своим видов выказывая скорбь. Пускай случившееся не его вина, девушки от этого страдали не меньше.       — Среди всего, что мы потеряли, ты был худшей из потерь, — младшая царевна указала на скамейку, а сама села на пол — так их рост почти выровнялся.       — Я должен выразить вам свои глубочайшие соболезнования по поводу смерти вашего отца, — Ивар принял приглашение и теперь собирался разузнать хоть что-то о событиях прошлого года.       — Гнев Одина напился крови, — старшая царевна села рядом с сестрой и легонько обняла любимого друга. Младшая последовала её примеру. Етуншам стоило приложить чуть большие усилия, и они бы его расплющили, но Ивар верил в женскую аккуратность. — Следует ли нам спрашивать, в чем он был виновен и за что сошел во мрак? За что разгромили асы дворец и часть ледяного материка?       — Официальная версия такова, что вы напали на нас, — он старался говорить как можно мягче, подбадривая собеседниц. — Стоит ли ей верить?       — Голова мутится, — младшая царевна разжала объятия и принялась тереть виски.       — На престоле новый венец: царь — брат нашего отца, — тем временем рассказывала старшая царевна, не глядя на сестру. — Трон не опустел, а Звезда любви неба вернулась. Мы радуемся.       «Звездой любви неба» царевны порой называли самого Ивара, и это было только одно из сотни прозвищ, которые ему давали в течение их продолжительного знакомства. Одно ласковее другого. Ученый не всегда сразу понимал, что о нем заходит разговор в третьем лице и с измененным прозвищем. Слово «Ивар» етунши не воспринимали вовсе — в Етунхейме не было имен, только титулы и сотни прозвищ, характеризующие ту или иную черту характера. В свое время царевны пытались сосчитать количество имен самого старшего брата. Дошли до полусотни и бросили бессмысленное занятие — а ведь умер он очень молодым, сколько помнил Ивар, ему было около полутора тысяч зим. Только один етун имел право носить настоящее имя — великий царь.       — Я очень рад это слышать, царевны, — Ивар понял, что пауза затягивается, и от него ждут скорейшего ответа. — Смею питать робкую надежду, что ваша жизнь не изменилась к худшему?       — Нашу жизнь не ждали перемены. Битву в Мидгарде мы еще не забыли, но Асгарду нужен целый мир — и мы потеряли наших лучших воинов. Время позора и бедствий никак не окончится, но, любя тебя, легче нести это бремя, — царевны никогда не скрывали своей любви к милому другу, прекрасно осознавая, что никто не позволит им выйти замуж за аса, даже если бы эликсир преображения не был затерян в веках.       — Мы нашли способ пересекать межмировое пространство без Радужного моста. Я имею честь пригласить вас в Асгард, как и обещал много зим назад. Я покажу вам поселение и все, что вам будет угодно увидеть. Мы поделимся научным опытом, — Ивар давно мечтал показать царевнам деревню магии, хоть немного развлечь их и познакомить асов с наукой Етунхейма. И вот теперь это стало, наконец, возможно.       — Как мы смели не верить в твои намерения! Идемте в Асгард. Завтра.       Ивар не ожидал, что младшая предложит именно тот вариант, на который он и рассчитывал. Должно быть, темные боги рассказали царевнам о его планах. Порой у него возникало смутное подозрение, что все его слова девицы знают заранее, но он не хотел знать, правда это или нет.       Тор вольготно расположился в кресле и лениво наблюдал, как хозяин дома собственноручно смешивает напитки.       — Выпьешь? И я выпью, — Старк подал маленький стакан с виски. Тор осушил его залпом, пожалев, что друг плеснул только на самое донышко — асгардский алкоголь ему давно надоел, а у земного был свой специфический привкус. Идея отправиться к друзьям уже окупила себя. Начать он решил с Железного Человека просто потому, что точно знал, где тот живет. Хозяина отстроенной башни не оказалось дома, а его невеста решала какие-то насущные вопросы, поэтому Тор некоторое время был предоставлен сам себе. Он успел посмотреть телевизор и прочитать парочку журналов — в мире людей ему все было интересно. О Локи и «Мстителях» уже нигде не упоминали — еще одно подтверждение того, что человеческая память коротка.       — Засадить рогатого в научно-исследовательский институт в закрытом городе и оставить там работать на всеобщее благо? Уважаю я твоего отца, — Тони загадочно ухмыльнулся, плеснув себе и гостю еще виски.       — Пока Локи под охраной, защита этому миру не нужна, — Тор совсем не был уверен, что брат действительно под надежной охраной, но, по крайней мере, сбежать без ведома Хеймдаля уж точно не сможет.       — Ну это как сказать, — Тони театрально рассмеялся. — На Земле, или, как вы её там зовете? А, Мидгард. У нас и без твоего брата проблем хватает. Иначе, ты думаешь, откуда взялись бы всякие сверхсекретные организации вроде ЩИТа?       — Люди массово убивают друг друга? — вскинулся Тор. Что-то такое Локи раньше упоминал, а он не поверил, даже внимания не обратил, посчитав его слова бреднями и оправданиями. Но раз защитник Земли говорит то же самое, стоит узнать подробности.       — Чем же им еще заниматься? — Тони нагнулся ближе, скинув с разделяющего их журнального столика несколько брошюрок. — Этому миру постоянно нужны герои. Я, например.       — Расскажи, друг, — Тор весь обратился в слух. Как же ему повезло, что Джейн занята! Завтра он постарается нанести визит Беннеру, адрес которого был у Старка, и спросит у него, точно ли Тони не преувеличивает.       — На пир в вашу Вальгаллу никогда не попадали здоровенные детины с Востока, восклицающие: «Слава тебе, Аллах, мы убили сотни неверных!» — и потрясающие потрепанными автоматами с логотипом компании моего отца? Нет, в самом деле ни разу? Вы многое потеряли.       Тор постарался проглотить все, что набрал в рот, чтобы поскорее выразить свое непонимание, и предсказуемо захлебнулся в попытках начать говорить. Старк одним прыжком оказался сзади, чтобы похлопать его по спине.       — Люди всех мастей до сих пор не могут решить, кто самый умный, кто самый сильный и кто самый главный. А чтобы спорить не только на кулаках, они придумали богов. И никаких «Но», «я же» и «на самом деле». Придумали. И с тех самых пор убивают друг друга не просто так, а обязательно во имя чего-нибудь, — Тони вернулся на свое место и, отсалютовав полубогу, осушил бокал.       — Вы, люди, уже никаким богам не доверяете, даже тем, кто защищал вас, но готовы убивать за них? — Тор наконец-то прочистил горло и смог сказать хоть что-то.       — В наш век машин появились новые боги. В последнее время модно убивать во имя богини демократии. Никто не видел её божественного лика, но не поклоняться ей чревато, — по мановению руки Тони в воздухе зависли картинки, изображающие то разрушенные здания, то потрясающую кулаками толпу, то монстров, подобных Халку. В центре парил костюм Железного Человека в разрезе: он крутился на месте, давая возможность рассмотреть все детали        — Я определенно достиг совершенства, — продолжил Старк, откровенно любуясь своим изобретением. — Меня боятся и завидуют, от меня все время что-то скрывают до тех пор, пока не станет слишком поздно. Никак не могут смириться с тем, что я, как обычно, прав.       — Оружие людей, — хмыкнул Тор, — оно не сравнится с нашими артефактами и нашими магами.       — Одного вашего мага я лично брал в плен, — махнул рукой Тони. — Вспомни нашу вечеринку: в паре миль от тебя пронеслась ядерная ракета. И не говори, что ее было совершенно невидно за блеском моего костюма. Одна такая ракета — и о «Мстителях» и «Манхэтене» вспоминать было бы некому.       Старк выжидающе посмотрел на Тора, но тот только хмурил брови. Ни Гунгрир, ни Каскет, ни меч Суртра не обладали такой мощью.        — И знаешь, к тем, кто санкционировал запуск, у меня накопилось достаточно вопросов, очень неудобных вопросов. Например, есть ли у них штатный протокол уничтожения этой планеты?       — Уничтожать планеты — дело богов, а не людей, — нахмурился Тор. — Как и создавать.       — Хорошая мысль, — кивнул Старк. — Но попробуй докажи кому-нибудь, что ты бог и имеешь на что-то права. В лучшем случае очнешься в полицейском участке. Хотя… — он замолчал ненадолго, что-то прикидывая в уме. Тор терпеливо ждал продолжения.       — Если спланировать рекламную кампанию, запустить ролик по ящику о твоих подвигах и расклеить на каждом заборе плакаты…       — Зачем?       — Пропаганда, — Старк усмехнулся, наблюдая за лицом Тора. В иерархии по способности не понимать речь гения он уверенно обходил Дубину и стремительно приближался к сварочному аппарату. — Она — оружие, похуже ядерки. Пропаганда сделает из тебя бога, от которого будут тащиться простые смертные. Люди просто обожают ощущать собственное величие, не прикладывая никаких усилий, гордясь тем, что дотронулись до супергероя, регулярно перед ланчем вершащего справедливость. Каждый из них — божок в собственном мирке.       Тор встрепенулся, намереваясь задать вопрос, но Старк предусмотрительно поднял руку.       — Хочешь спросить, почему они тогда перед братцем твоим, да-да, помню, сводным, попадали на колени? Все просто. Сейчас детей одновременно учат читать, писать, переходить дорогу на зеленый и не спорить с террористами. Жизнь — увлекательная штука, никто не хочет расставаться с ней по воле очередного психа.       — Террористы, — повторил Тор медленно, словно пробуя слово на вкус. — Они действуют как Локи?       — По-разному. Вот ты знаешь Джастина Хаммера или Олдрича Киллиана? Хотя откуда тебе. Но поверь, о них на Земле мало кто помнит, а все благодаря мне…       — Сэр, хотелось бы напомнить, что на семнадцать тридцать назначено ваше выступление на конференции. Вертолет ожидает вас на второй посадочной площадке, — послышался бесстрастный механический голос Джарвиса.       — Этот мир снова нуждается в Железном Человеке, — Старк встал и протянул Тору устройство, испещренное мелкими буквами. — Вот, ознакомься пока с террористами и моими личными заслугами. Будут вопросы — задавай Джарвису, он почти такой же увлекательный собеседник, — последние слова раздавались уже откуда-то из-за двери на террасу.       Оставшись в одиночестве, Тор молча сидел некоторое время, сжимая и разжимая кулаки. И это он еще называл себя защитником Мидгарда!.. Да он ничего о нем не знает! Нет, охранять срединный мир, сидя в верхнем, невозможно, но и остаться на Земле ему никто не позволит. Проблема перед богом грома стояла нешуточная, но прежде чем решать её, надо найти подтверждения словам Тони, и если не у Беннера, то у истории человечества, о которой Тор имел очень смутное представление, если не сказать, никакого.       Из электрического чайника плавно вылезал красный дракон, оборачиваясь то компьютерной мышкой, то утюгом, то танком. За ним нос к хвосту лез лесной заяц, у которого вместо зубов торчали из пасти две тонкие полоски асфальта, а из них вылетали пушистые круглые птички с большими клювами.       — Раиду, я вот что хотел сказать… Я тебя не разбудил? — острый клюв птички больно впился в плечо. Ученый дернулся во сне и с трудом разлепил веки: глаза слезились, несмотря на приятный полумрак комнаты.       — О мой рассудок! — он с трудом принял полувертикальное положение, скидывая походя руку чересчур заботливого Алгира. Когда он успел добраться до дивана? Когда вообще умудрился заснуть, ведь собирался работать всю ночь. — Сколько сейчас времени?       — Шесть.       — Утра?       — Вечера       — Что?! — Раиду резко вскочил и столь же резко упал обратно на диван, чуть не придавив хозяина квартиры — отвратительный воздух Мидгарда разрывал легкие.       — Шутка! — Алгир схватил его одной рукой за подбородок, а другой пощупал лоб — сопротивляться не было сил. — Нет, не шутка. Ты не торопись и не нервничай. Местный воздух и борьба с компьютером даже самых сильных обессиливают. Давай, поднимайся, — он встал сам и с трудом поднял гостя, который все еще не мог окончательно проснуться.       — Мне нельзя терять времени, — единственная хотя бы немного здравая мысль гласила, что он и так потерял слишком много драгоценных часов и нельзя продолжать в том же духе. Во время служения великому Локи сон — непозволительная роскошь.       — Стоять! — Алгир схватил его за руку ровно в том месте, где обычно держал брат. — Какой же ты резвый! Слушай, я тебе вот что скажу: бросай свою естественную науку, становись логистом, за тебя не можно, а даже нужно бороться! Да постой ты на месте хоть минуту! У меня для тебя информация. Не все наши еще прилетели, самолет с Канар задерживается, так что было принято решение собраться завтра. Это первое. Врубаешься? Хорошо. Второе. В отличие от твоего поселения в этом доме питаются три раза в день, так что пошли еду готовить. Заодно изучишь плиту и микроволновку.       Свободной рукой Раиду вытер слезы, застилавшие глаза — сразу стало легче думаться. Освоить приборы людей не повредит. Все лучше, чем вновь садиться за истязающий глаза компьютер. Естественник уверенно кивнул и позволил увести себя на кухню. Первым делом он открыл кран, благо, для этого действия хватило знаний, почерпнутых из книг, и плеснул в лицо холодной воды. Ему необходимо за ближайшие несколько часов запомнить новый массив информации, а не ходить сомнамбулой. Все же не стоило мучить себя последние несколько месяцев. Организм долго работал на пределе своих возможностей, а теперь начал сдавать позиции. Причем именно сейчас, когда силы так необходимы!..       Алгир включил горелку на электрической плите и предложил Раиду попробовать. Тот с легкостью зажег соседнюю — пользоваться человеческими приборами слишком просто.       — Ты говорил вчера об истории людей. О её изменении. А нравы людей тоже стремительно меняются? — спросил Раиду, наблюдая, как Алгир взбивает мороженое и молоко блендером, обещая молочный коктейль. Землянин, казалось, не расслышал вопроса и вместо ответа протянул мерзко гудящий аппарат. Естественник неохотно взял его сперва двумя руками, потом приспособился одной. Нажал на кнопку — тупые лезвия завертелись, перемешивая продукты. Полезная вещица! Можно ли ею же смешивать песок с глиной?..       — Я тебе вот что скажу, — начал Алгир, аккуратно моя «смешиватель» под струей горячей воды, — еще двести зим назад детей били смертным боем и в школе, и дома, сейчас на ребенка нельзя даже наорать — это травмирует детскую психику. Двести зим назад публичные казни и наказания были нормой, сейчас остались только штрафы и тюремное заключение. Двести зим назад вовсю применялись пытки, сейчас они запрещены. Двести зим назад человек покалеченный был беззащитен перед голодом, сейчас о нем заботится государство.       — Люди размякли, погрязли в нежностях, — заметил Раиду, выпивая второй стакан коктейля — никогда еще он не пробовал такой вкуснятины. Напиток был густым и сладким, быть может, похожим на конфекты, которых естественник никогда не пробовал. Без глубокой заморозки нельзя сделать мороженое, без мороженого нельзя сделать коктейль, значит, надо, в первую очередь, завезти морозильники, а для них нужно электричество.       — Примерно как в нашем поселении, — Алгир отвлек его от мыслей о мороженом, достав еще один аппарат — овощерезку. — У нас ведь тоже нет ни пыток, ни смертной казни, и телесные наказания во время обучения не применяются. Хотя тюрем у нас тоже нет, а у людей есть. И в них огромное количество народу мучается, часто безвинно, — немного грохота — и в миске лежат мелко порубленные огурцы! А ведь в овощерезке всего два ножа. Скорость. Они с такой скоростью крутятся, что любой, даже самый твердый овощ поддаётся.       — Законодательная система людей несовершенна.       — Но она лучше одиновской, достойной сгинуть в пламени Муспельхейма. Та же дактилоскопия, — Раиду смутно помнил давний разговор с Мастером и Фену, но еще мог блеснуть знаниями.       — Человеческая система обязывает, подчеркиваю, обязывает найти виновного, — Алгир смешивал помидоры и огурцы с белым муссом, а Раиду, тем временем, осваивал яйцерезку — вот для нее электричество не требовалось. Тонюсенькие полосочки металла резали не только яйца, но и прочие мягкие овощи. — А если его нет, то улики подбрасывают или еще что-нибудь в этом духе — слушаю радио — вечно скандалы, особенно за границей.       Раиду никак не отреагировал на подобное заявление. Он добавил картофель с яйцом в овощи и теперь смешивал их с белым муссом — и зачем он нужен? Придает какой-нибудь изысканный вкус? Землянин поставил вариться мелкие овощи, от которых шел густой пар, заполнивший комнату приятными ароматом. Раиду огляделся, выискивая ненасытным взором, что он еще не освоил из техники кухни. В углу стояла огромная машина для стирки белья, а около холодильника — микроволновка. Нарезав хлеб и положив на него сыр, ученый под пристальным наблюдением Алгира поставил их в обманчиво холодный ящик на целую минуту — бутерброды закружились на тарелке в чудном парном танце — только музыки не хватало.       — Ты говорил, что женат. Не страшишься столь открыто нарушать наши законы?       — Раиду, ну что ты лезешь под кожу?       — Я не собираюсь перед тобой пресмыкаться, как и перед нашими законами. Я понять хочу, как ты не боишься спать со смертными и давать жизнь полукровкам? — несмотря на хмурый взгляд собеседника, естественник не собирался отступать: брать в законные жены краткоживущих смертных — это немыслимо и чревато разоблачением.       — Ладно, рассказываю. Вот ты был женат? И не смотри на меня волком. Я тебе под кожу не лезу, просто ответь.       — Нет, не был, зато мой брат…       — Стой. Хватит. Не надо. Ты не женат, семейную жизнь не представляешь. У меня было семь жен и несколько детей, — Алгир захрустел пережаренным бутербродом, буквально насильно впихивая второй в рот Раиду, словно надеясь занять его едой и пресечь таким образом новые вопросы. — Я сначала, по наивной глупости, заводил своих. С первой женой у нас их двенадцать было, трое выжили. Ты знаешь, я ведь и сам только на половину ас, а дети были и того хуже. Моя кровь плохо на них сказалась. Кто-то из них жил в два раза дольше людей. Представь, девочке десять зим, а ведет себя на пять — вот мать с ней намучилась. Одному немного магии передалось. Я не маг, но в роду, видно, были. Он в цирке выступал с фокусами. Знаешь, до сих пор, до двадцать первого века пишут книжки, объясняют его фокусы, разоблачают. Я читаю и смеюсь, ведь все же взаправду было, а профаны пытаются подвох найти. Со второй женой из четверых детей выжил только один. Я тогда владел угольными шахтами, передал их перед смертью сыну. Так он их сберег. Я думал, он пень, все промотает, ан нет. Я тут недавно на свою шахту в гости ездил — там сейчас мой правнук заправляет, а мой парадный портрет на стене висит. Вот. А с остальными женами у меня были не свои дети, а их. Я чего хотел сказать, всегда много вдов или разведенных с детьми. Я вырастил пару десятков приемных детей. Сейчас вот у меня их двое. Удо и Федерика — заносчивые курицы.       — И самки людей соглашаются вступать с тобой в брачную связь, зная, что этот союз не принесет им новых полноценных детенышей? — Раиду не на шутку заинтересовался этим странным феноменом. Он был одним из лучших естественников и прекрасно знал, как должен жить и развиваться каждый биологический вид. Неужели человек пытается спорить с природой?       — Ну Раиду, ну ты сказанул! «Самки людей»! — Алгир хлопнул по столу с такой силой, что зазвенели бокалы, стоящие на верхних полках. — Ну давай, раз ты так настаиваешь, изъясняться биологическими терминами. Как ты изволишь говорить, самки, современные самки людей не хотят иметь более одного-двух детей, то есть, прости, детенышей. Последние шестьдесят зим такая тенденция.       — Но они же вымрут.       — Вот ты не пень, а человеческие самки, да и самцы тоже — пни. Меркель недавно дурь какую-то несла насчет деторождения. Нечего делать женщине в политике, нечего. Женщина для чего нужна? Дарить цветы, писать стихи и петь серенады, а женщина в политике… Но не думай, я темы не теряю. Вымирание. Я вот собираюсь вымереть году в сороковом, Удо тогда будет тридцать семь — уж как-нибудь без меня будет делать домашки по математике.       — Это нечестиво, — буркнул Раиду. Человечество, которое он только-только начал боготворить, опять представало перед ним в самом гадком свете. Такими темпами оно вымрет до того, как он успеет осчастливить Асгард всеми изобретениями. — А как ты умираешь?       — С помощью наших магов. Тебе сколько зим?       — 1796.       — Не надо мне жутких асгардских цифр, ты мне по-человечески скажи, 26. А мне 36. Я оживаю всегда на десять зим моложе, а умираю зим на двадцать старше. Да, приходится каждый раз изменять внешность, но это не так и страшно — я уже освоил человеческое искусство перевоплощения.       — Зачем?       — Раиду, ты же способным был вчера, что с тобой сегодня случилось? — Алгир поставил на стол все то, что они с таким трудом приготовили: салат, вареные овощи и жареную рыбу. Только сейчас ученый почувствовал себя по-настоящему голодным и набросился на пищу так, как привык, то есть руками. И лишь поймав на себе гневный взгляд Алгира, поспешил взять человеческие приборы.       — Ты точно переспал, — махнул рукой Землянин, откладывая себе часть салата. — Я маскируюсь, чтобы отличаться от своего прошлого воплощения. Вот смотри: я родился в 1981 году. Сейчас мне 32, почти столько, сколько на самом деле. Где-то в пятьдесят я умру. Легче всего умирать во время взрыва или еще где-нибудь, где от трупа ничего не остается. У меня традиция есть: каждый год хожу на кладбище к своим прошлым воплощениям, сижу там, выпиваю, вспоминаю свои прошлые подвиги. Иногда встречаю там своих потомков.       Алгир ловко управлялся человеческими приборами, умудрялся говорить и есть одновременно. Естественник же мрачно смотрел на вилку — в руках Локи даже этот маленький трезубец мог бы стать опасным оружием.       — Ладно, вставай, пошли вертолет запускать, а потом почитаешь местную газету.       — Что? — Раиду был сытым, довольным, его опять клонило в сон, а идти гулять ему совершенно точно не хотелось, как и работать над человеческими открытиями. Хотелось лечь обратно на тот странно мягкий диван — такой непривычный после нескольких столетий спанья на досках — и забыться сном без сновидений хотя бы на три ночи.       — Думаю, тебе понравится, — Алгир уже стоял в прихожей и надевал кроссовки или ботинки — Раиду их плохо различал. — Пошли.       Естественнику ничего не осталось, кроме как поплестись за своим неугомонным хозяином. На улице было темно. Точнее было бы, если бы не фонари, освещавшие яркими навершиями пятачок земли вокруг себя. Раиду залюбовался проводами с лампочками — если бы они оказались в поселении… Вдруг мимо него что-то вжикнуло. Ученый вздрогнул и перевел мечтательный взгляд с фонарей на… вертолет! Или это был самолет? Он видел вертолеты только на картинках: сперва в книге, потом во всемирной паутине, а этот маленький летал прямо над головой. Он подчинялся Алгиру, точнее, пульту управления, который тот держал в обеих руках. У Раиду перехватило дыхание. Когда-то давно он дружил с мальчишкой-магом, который мог поднять в воздух деревянную птичку и спустить её с холма на луг. Это простое действие требовало огромных энергетических затрат, но подобное обстоятельство не мешало еще совсем юному Раиду завидовать другу настоящей черной завистью. Он знал, что никогда так не сможет, ведь он не маг. И вот теперь, спустя столетия, перед ним стоит тот, кто с помощью замысловатого прибора управляет, да не маленькой щепкой, а огромной сложной конструкцией!       — Я возьму это с собой в Асгард, — безапелляционно заявил он, попытавшись вырвать пульт управления из рук Алгира: власть над механизмами — он так долго мечтал о ней!       — Нет, Федерика не простит, — Алгир показал, как именно надо управлять детской игрушкой, — но мы можем завтра заехать в магазин, купи себе вертолет и не забудь большой запас батареек — будешь, как говорят мои дети, «самым крутым чуваком на районе».       Раиду не понял сути последней фразы, но особо и не стремился — в его власти было опустить вертолет или поднять повыше. Механизм, пускай плохо, но подчинялся его воле — еще месяц назад он не смел даже мечтать о подобном!..