Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Пальцы мелко дрожат, а ладони с огрубевшей от долгих тренировок с оружием кожей покрыты алыми, горячими, вязкими каплями, стекающими на пол. Они так похожи на сок из раздавленных ягод клюквы или брусники! Кажется, что если наклонить голову и провести языком, на нем останется кислый привкус, но запах отбивает всякое желание приближать руки к лицу. Запах знакомый, страшный, тот, который должен вводить воинов в боевую ярость, придавая отваги; но кисти, измазанные горячей кровью, принадлежат всего лишь детям, и на начищенное золото льются бесчисленные слезы. Мольбы и причитания бесполезны, но только они в силах заглушить скулеж невинного зверя, павшего от праведного гнева. Серая шерсть, когда-то такая теплая, мягкая и шелковистая на ощупь, скаталась и слиплась неопрятными сосульками; бока тяжело вздымаются и опадают, отсчитывая последние мгновенья. Животное в страхе перед неминуемым сучит передними лапами и тычется влажным, горячим носом в раскрытые ладони, ища защиты, не в силах понять, что его жизнь ничто по сравнению с уроком, который придется выучить юным царевичам. Тор прижимает к себе безвольную тушу, обнимая, закрывая собой в попытке найти спасение, но ничего не может сделать, чувствуя, как жизнь покидает тело. Стоящий чуть поодаль Локи не смеет подойти ближе, он как завороженный смотрит на морду, выглядывающую из-под руки брата, в доверчивые глаза, полные невыносимой муки, и видит, как они стекленеют, становясь безжизненными. Молодой царевич дрожит, обнимая себя за плечи руками в поисках хоть какой-то поддержки, но не может заставить себя подойти к рыдающему брату, сидящему в луже крови, вытекающей из смертельной раны на брюхе.       — Прекратите рыдать! Вы только прикоснулись к горю потери. Подумайте теперь, каково было бы нам с матерью потерять одного из вас. А если обоих? — послышался громоподобный рык отца.       Медленно раскачивающийся Тор, баюкавший уже мертвого друга, вздрогнул от речей Всеотца и поднял голову. В его глазах стояли слезы, но они не могли затмить огонь безжалостной ненависти. Весь измазанный кровью, брат вскочил на ноги. Оскальзываясь на багряных разводах, он медленно зашагал к отцу, возвышающемуся над обоими сыновьями в снежно-белых одеждах, которых не могла коснуться грязь.       — Как ты мог?! — крикнул Тор, делая резкий выпад, чтобы ударить обидчика, выместить на нем все то горе, которое он принес. С руки Всеотца сорвалась молния, ослепившая всех присутствующих. Локи вынужден был закрыть глаза руками, чтобы не ослепнуть.       Когда царевич открыл их, вокруг ничего не было видно. Он хотел было вскочить, но тут понял, что находится совсем не в царском дворце и даже не в Асгарде. Короткая ванахеймская ночь уступала место раннему утру. Комната была погружена в полумрак, который, разумеется, не скрывал под собой кровавых морей.       Локи откинулся на подушки, тяжело дыша, чувствуя, что простыни под ним насквозь пропитались потом. Все это сон, игра измученного недавними событиями воображения. Отец никогда не стал бы портить полы даже для того, чтобы проучить своих сыновей. Это лишь глупая фантазия! Локи потер виски, вспоминая, что на самом деле произошло после того, как они с братом впервые вернулись с болот. Да, убийство имело место, но совсем не такое. Все было не так!       Царевич встал на ноги, стараясь не шуметь, и подошел к кровати отца. Луна давно зашла, солнце еще только вставало, так что черты лица спящего искажались, в многочисленных морщинах залегли густые, почти черные тени. Сейчас, лежа в самой обычной постели, Один выглядел всего лишь дряхлым стариком. Никто бы никогда не догадался, что именно этот старец — царь девяти миров; бог, которому подвластно все; повелитель вселенной. Царевичу было очень странно смотреть на отца так, будто тот простой ас, а не величайший бог, каковым он являлся для всего мира и, в первую очередь, для своих сыновей.       Желая продлить странный момент, чтобы полностью прочувствовать его, царевич опустился на пол около изголовья и принялся рассматривать каждую черточку лица, впервые просто так разглядывая великого царя. Единственный раз, когда Локи был рядом со спящим отцом, — события полуторалетней давности, о которых вспоминать совершенно не хотелось. Для одного утра достаточно гнетущих дум: ванахеймский воздух слишком тяжел и вызывает кошмарные сны, искаженные воспоминания. Однако здесь и сейчас царевич может просто сделать вид, что он — всего лишь сын, сидящий рядом со своим спящим отцом. Локи нахмурился, считая морщины на лице бога. Любой непосвященный посчитал бы царя Асгарда дедушкой или даже прадедушкой молодого царевича. Так долго асы не живут… Стоило подумать о смерти, как по спине пробежал неприятный холодок. Бог не может умереть. Ведь вместе с ним умрет и мир, который он создал.       — Пусть я не твой сын, но ты будешь гордиться мною, — прошептал Локи в полной уверенности, что отец, который слышит все происходящее в мире, услышит и его робкое обращение. Сколько у Одина сыновей? Сотни! И все они, не знавшие и десятой доли того, что Локи знал о Всеотце, все же были богами и детьми бога. Они — да, а он — нет. Царевич поднял руку, но не решился положить ее на одеяло. Он всю жизнь считал себя богом, но ведь на самом деле он не сын бога, а лишь… воспитанник. Длинное, чуждое слово отдалось глухой болью в сознании. Даже если он совершит немыслимые подвиги, настоящим сыном Одина ему никогда не быть. Не к месту вспомнилась Беркана. Мужеподобная калека, очень похожая на Всеотца. Локи попытался воспроизвести в памяти все черты обожженного лица. Форма носа и губ совпадала почти полностью. Быть может, она — настоящая богиня. Асинья да еще и дочь Одина. Возможно, ее, а совсем не его, должно почитать все поселение и весь Асгард? И сколько еще таких асинь в золотом чертоге? Вряд ли кто-то осмелится пересчитать законных наследников царского трона.       Сидеть на полу у изголовья было холодно, и Локи был вынужден вернуться в постель. Он думал, что не сможет заснуть, но стоило только закрыть глаза, как царевич тут же провалился в легкий сон без сновидений.       Юный маг проснулся через пару часов. Отец опять сидел в кресле и читал легенды об Адоро. Все повторялось, словно сегодняшнее утро, понаблюдав за вчерашним, решило подготовить новую череду пыток. Локи ограничился учтивым приветствием, молча оделся и направился к двери. Завтрак прошел в молчании: чоколатль обжигал горло, а иноземные фрукты казались отвратительными на вкус. Вчерашний день почти полностью стерся из памяти. Локи смутно помнил, что какой-то подарок они купили, и что отец убрал его куда-то к своим вещам.       Сегодняшнего вечернего возвращения домой молодой маг опасался: ему предстоял тяжелый разговор с матерью. Он пытался понять, зачем отец собирается так унижать его, но сосредоточиться не получалось. Любые размышления казались ничтожнейшим детским лепетом по сравнению с осознанием настоящей божественной мощи того, кто шел рядом с ним. Даже тело Всеотца источало едва заметный глазу голубой свет, видимый только посвященным. Со всех сторон слышались голоса продавцов, ссоры покупателей, обрывки каких-то иноземных пьес — всего того, что недостойно слуха истинного бога. Локи ощущал себя ничтожнейшим созданием, недостойным дышать одним воздухом с величайшим владыкой.       Они остановились около одной из сотен оружейных лавок. Отец завел ничего не значащий разговор с купцом, а Локи, больше от скуки, чем всерьез, принялся рассматривать всевозможные мечи и ножи. Среди настоящего оружия попадалось и деревянное, детское. Взгляд молодого бога зацепился за нож, украшенный изображением орла. Он осторожно поднял его с прилавка и осмотрел. Ошибки быть не может, это тот самый клинок! Он выпросил его у отца во время одной из первых поездок в Ванахейм. Деревянный ножик стал любимой игрушкой для него и объектом шантажа для отца. Множество раз царь угрожал сломать его или отобрать, если сын не будет вести себя достойно. Противостояние продолжалось несколько зим, и, в конце концов, за какую-то провинность нож таки отобрали. С тех пор Локи его не видел, зато навсегда усвоил главный урок: никто не должен знать, какие вещи тебе нравятся.       — Зачем тебе этот ножик? — послышался закономерный вопрос отца.       — Мне нужен не он. — Локи положил игрушку на место и зашагал прочь от прилавка. — Отец, что ты делал с отобранными вещами? Уничтожал?       — Нет.       — Ясно. — Локи немного помолчал. — Ты можешь их вернуть?       — Зачем? Ты даже не помнишь, как они выглядят.       — Помню. Тот нож помню.       — У тебя такого не было.       — Ясно. — Локи чувствовал, что начинает повторяться, но спорить с отцом не смел. Может, он и не помнил в точности рисунка на рукоятке, но зато точно помнил другое: в том возрасте отца он почти не видел. Какое дело было хранителю всех миров до орнамента на детском оружии? И сейчас ему незачем помнить об этом.       — Мы можем уже сейчас вернуться домой?       Бог ничего не ответил, только головой едва заметно кивнул и продолжил идти в том же направлении, куда и ранее. Локи уж подумал, что отец решил проигнорировать дерзкую просьбу, как вдруг Один схватил его за руку и резко свернул в едва различимый проулок. Прикосновение обожгло огнем, царевич хотел инстинктивно отдернуть руку или наоборот сжать запястье отца еще сильнее и вывести обратно на главную улицу. Грязные, вонючие проулки — не место для бога! Да и сама ярмарка — тоже не место. Локи усмехнулся: по всему выходило, что бог не имел права никуда выходить за пределы золотого чертога.       Сборы заняли достаточно много времени. Локи с тоской смотрел на множество покупок и понимал, что большая часть ему никогда не понадобится. Стоило раздарить их поселенцам или выбросить.       Марципан ждал хозяина на конюшне. Он всем своим видом выражал недовольство по поводу тяжелой поклажи, но не посмел даже фыркнуть. Царевич благодарно улыбнулся ему: этот конь был полной противоположностью тому кошмару, которого Тор так и не смог воспитать.       Вести животное через полунепроходимые джунгли было тяжело, и Локи радовался тому, что возвращаться к раффлезии не придется. Он как в последний раз любовался чудесными просторами Ванахейма. Когда он попадает сюда вновь, попадет ли вообще… Пускай дышать здесь тяжело, но зато какая природа, какое буйство красок, какая растительность! А что ждет его в Асгарде? Серость, холод, бесконечный снег и еще одна прекрасная возможность заболеть. С сожалением Локи переоделся в тяжелую зимнюю одежду. Стоять в ней в тропическом лесу было невыносимо, но отец в этот раз не стал растягивать мучение. Голубая вспышка резанула глаза, и вот они уже на Радужном мосту. Хеймдаль поприветствовал их сдержано, как и всегда. Но только сегодня Локи отметил, как неуместно выглядит эта холоднокровная сдержанность. Страж вел себя так, будто общался с равным. Хоть он и не видел того, что видел царевич, проведший три ночи наедине с богом, но и не мог не чувствовать трепета перед правителем девяти миров и должен был выказывать его, как подобает верному подданному.       — Поедешь во дворец или в поселение?       Царевич, услышав такой вопрос, чуть не уронил Тессеракт, который как раз собирался вернуть в подпространственный карман. Отец дает выбор, дает возможность убежать, не встречаться с матерью и ничего ей не говорить. Принять это предложение — значит показать себя трусом. Отказаться… Стоило представить разочарованное лицо матери, чтобы понять: выбора, как всегда, нет.       — В поселение. — Локи проклинал себя за слабость, но поделать ничего не мог. — Передай это Тору, пожалуйста. — Он отцепил от одной из дорожных сумок подарок брату: не только надсмотрщики должны быть обласканы, но и все члены семьи. Один бережно принял из его рук тряпичный сверток, и только тогда Локи понял, как дерзко поступил: как посмел он использовать великого бога в качестве своего личного гонца! Он открыл было рот, чтобы извиниться, но отец зашагал прочь по Радужному мосту. Локи поспешил за ним, ведя коня под уздцы. Если царь не вызывает Слейпнира, значит, хочет прогуляться и подумать.       — Отец, — Локи постарался обратить на себя внимание бога, который, казалось, даже не замечал, что царевич все еще следует за ним, — ты предлагал разобрать мои ошибки в Мидгарде. Я готов.       Молодой маг приложил все силы к тому, чтобы голос не дрогнул. Он больше всего на свете не хотел ничего обсуждать, но после всего случившегося понимал, что отец дурного не предложит. Да, он узнает еще много нелицеприятной правды, но, быть может, признав свои ошибки, сможет, наконец, стать достойным… воспитанником. Чуждое слово все еще вызывало если не глухую боль, то ненависть в груди, но «сыном» Локи себя больше не смел называть даже мысленно.       — Нет, не сейчас, — Один покачал головой. — Ты пока не готов к разговору. Тебе стоит отдохнуть. Как и мне. Отправляйся в поселение с вверенным тебе артефактом и будь готов к началу лета вернуться домой. Но не ранее.       Локи кивнул. Отец, как всегда, прав, и не может быть иначе. Он взобрался на лошадь, с неудовольствием отмечая возникшую разницу в росте.       — Спасибо тебе. За все, — крикнул он и унесся вдаль, пришпоривая коня. Теперь бы только побыстрее забрать свиту и оказаться в поселении, запереться в своем доме и ни о чем не думать. По крайней мере до того часа, как придется извлекать Тора из мира смертных. Хорошо хоть, что для открытия портала на Радужном мосту не нужно на этом самом мосту лично присутствовать. Один остановился на разноцветном мосту и долго смотрел вслед удаляющемуся всаднику. Вот он поравнялся с Хугином, спешащим поприветствовать хозяина. Царь подставил руку, позволяя помощнику сесть на плечо.       — За казнь не благодарят, — задумчиво произнес он. Хугин понимающе каркнул.       Вопрос с ночевкой решился сам собой — царевна посчитала, что у нее слишком мало времени на осмотр новой местности и беседы с учеными, поэтому спать она не будет вовсе. Поскольку Ивару необходимо было вызволить из других миров логистов и целителей, царевна перебралась в семиугольный дом лабораториум фелага Локи, который произвел на гостью должное впечатление. Поломанный Каскет предусмотрительная Беркана заранее спрятала. Она целый день ходила вокруг царевны, не решаясь вновь обратить на себя ее внимание. Дочь Лафея часами сидела подле Фену и слушала рассказы о ее преступном прошлом. Прекрасная снаружи, она успела за свою короткую жизнь убить не один десяток мужчин и теперь самодовольно делилась подробностями убийств и сокрытия трупов. Чуть позже к девушкам присоединился Хагалар и увлек царевну рассказами о последней войне, в которой лично участвовал. Царевна расспрашивала новых знакомцев об их быте, стремясь найти подтверждение обрывочным сведениям, почерпнутым от Ивара и родной матери. Ее очень удивило, что асы предпочитали водоросли и ягель обычным овощам, что сланцевые ножи с изображениями животных использовались для еды, а не для ритуалов. Один такой нож с тюленем на рукоятке Черная Вдова всегда носила с собой в память о веселом прошлом. Не одну шею этот нож перерезал, не раз выручал свою хозяйку в самых трудных ситуациях, но теперь он покоился в руках иномирской гостьи и должен был в скором времени отправиться с ней в Ётунхейм. На пару минут заглянул Фену: передал Ивару, что Раиду задерживается на Земле, изучая некую «бывшую силу», по-научному «Варкрафт». Ивар не знал, что и делать: то ли немедленно идти к брату и возвращать его силой, то ли остаться с гостьей. Фену ничего дельного посоветовать не мог, поэтому быстро покинул друга и направился к Наутиз — Раиду просил передать ей послание от Ингвара.       Во второй день царевна твердо решила заняться наукой, для чего пригласила к себе Беркану и целителя Алгира, с которым была заочно знакома еще до войны. К ним попытался подсесть молодой маг: он завел разговор о своих любимых красках, о том, как именно выделять красную из марены, а фиолетовую из лишайника, но дочь Лафея заявила, что ётуны признают только одну краску — черную, и добывают ее из болот, обогащенных железом. Ивар только пожал плечами и отошел от дружной компании. Слово взяла Беркана.       — Человеческая наука не совсем такая, как у нас. Она завязана на идее падения с неба. И человек, и все живое было сброшено на Землю и стало несовершенным, даже само мироздание. И цель магии людей — найти эликсир, который смог бы сделать все металлы золотом, то есть совершенством, а также камень, который смог бы вылечить не только человечество, но и все мироздание от негативных последствий падения. Маги были уверены, что так мир вернется в блаженное состояние совершенства. Камень, жидкость или порошок — неважно, он может быть в любом виде. Так считали люди. Мы же точно знаем, что такое мировоззрение суть ложь. Но что насчет алкагеста, ваше высочество? Ученые Ётунхейма его нашли?       — Универсальный растворитель растворит любой сосуд, в котором будет находиться. Его нельзя найти.       — А как же мировой дух? Я читала, что это субстанция, разлитая в воздухе, способна растворять золото. Из нее можно приготовить питьевое золото, излечивающее любую болезнь. Его удалось обнаружить?       — Нет. Нам явилась другая истина: кто потерял руку в битве, должен, без промедления, положить ее в лед. Тогда мне по силам будет восстановить ее. Если поспешить, то микрошвами можно соединить даже отдельные пучки нерва. Нервы, сосуды, сухожилия, мышечная ткань, кожа — все оживет!       Раздался стук в дверь. Алгир, извинившись, вынужден был оторваться от рисования скелета ётуна и пойти открывать. На пороге стояла Наутиз.       — День добрый, — поприветствовала она целителя. — Не скажешь, где Ивар? Он должен был сделать мне расчеты серебра.       — Его сейчас нет, но он скоро вернется, — Алгир пропустил гостью в дом.       — Ээээ… Вы открыли сыворотку роста? — Наутиз одними глазами указала на дочь Лафея.       — Нет, это младшая царевна Ётунхейма.       — А, понятно. — Светлоокая не выглядела удивленной, скорее заинтересованной.       — Добрый день, Ваше высочество. — Она приблизилась к столу, пристально разглядывая несколько грифельных рисунков.       — Добрый, — ответила царевна как бы между делом. Она окинула новую асинью холодным взглядом, но вдруг обнаружила то, что вызвало ее неподдельный интерес. Царевна медленно встала, не сводя подозрительного взгляда с Наутиз. Та попятилась к двери — взгляд ётунши не сулил ничего хорошего. Вдруг дочь Лафея схватила ее за плечи и со всей силы впечатала в стену. Не обращая внимания на крики Берканы и вскочившего Алгира, она двумя руками обхватила плечи естественницы, фиксируя ее у стены, а сама встала на колени и принялась всматриваться в лицо.       — Как у тебя могут быть такие глаза? — спросила она. — Скажи правду, кто твой отец? Не ас?       — Ас. Как и мать, — Наутиз не пыталась вырваться, опасаясь за сохранность своих костей.       — Если ищешь правду, изволь позвать лекаря.       — Думаешь, это признак болезни? — подозрительно протянула естественница. Ее взгляд метался с царевны на Алгира и обратно. Что ётунша обнаружила в ее глазах? Ведь ни один целитель раньше ничего плохого про глаза не говорил. Видела бы она глаза того же Раиду — они вообще разноцветные!       Чем ближе было поселение, тем легче Локи становилось. Привычный морозный воздух обжигал легкие и без проблем проходил в них, не вызывая ощущения, что дышать приходится густой и теплой жижей, застревающей в глотке. Темно-серые от вулканического пепла заснеженные пустыни скрывали под собой знакомые с детства лавовые поля. Невдалеке пролетела черно-белая гага-гребенушка с неизменным красно-желтым гребешком на голове. Ранний и Быстрый еще не выбились из сил и не спешили в стойла — тусклое солнце едва проглядывало из-за туч. Родной дом! После буйства красок Ванахейма он выглядел блекло, тускло, серо, но именно этот мир — настоящая родина, именно его царевич любил и был готов защищать. Сейчас, когда отец был далеко и не давил одним своим присутствием, Локи мог полностью отдаться ощущению свободы. Дорога, ведущая в деревню магии, казалась не менее родной, чем та, что вела ко дворцу. И велика ли разница, что в Гладсхейме он прожил больше тысячи зим, а в поселении — всего полгода?       Локи проехал несколько памятных камней с выбитыми на них надписями, повествующими о подвигах великих воинов прошлого. Пересек пару мостов, возведенных безутешными вдовами в честь погибших мужей. А вот и поселение! Ворота почти бесшумно распахнулись, пропуская царевича внутрь. Снег приятно хрустел и не скрывал под своей толщей ядовитых ящериц и змей, готовых укусить. Марципан прекрасно показал себя — давно Локи не ездил на такой покладистой лошади. И пускай она больна — целители могут вылечить все!       Царевич отстегнул сумку с подарками для фелага, предварительно передав прислужникам то, что предназначалось для них. Отдохнуть он успеет, пока же надо объявить о своем возвращении и раздать драгоценные дары. Беркана будет в полном восторге. Как и Хагалар.       Локи закинул сумку на плечо и направился в лабораториум. Либо Лагур, либо Беркана на месте, а уж они разыщут остальных. Тяжелая дверь едва поддалась, будто не хотела пропускать его внутрь.       — Ваше высочество! — послышались удивленные голоса. Локи усмехнулся: поселенцы не ожидали его увидеть так рано. Он собрался было произнести приветственную речь, как вдруг все присутствующие, не сговариваясь, пали на колени! Молодой маг, тут же растеряв все пришедшие на ум слова, недоуменно уставился на коленопреклоненных ученых — даже в первый день такого благоговения они перед ним не испытывали. Неужели они решили так приветствовать того, кто был достоин провести целых три ночи в обществе Всеотца? Даже ненавистный маг покорно стоял на коленях, опустив очи долу.       — Мы думали, что ты приедешь только вечером, — послышался сдавленный хрип естественника.       Локи обернулся к нему и, наконец, заметил то, что должен был заметить сразу. Точнее, ту. Он едва не выронил сумку с подарками: перед ним стояла его увеличенная копия! Да, это была женщина с длинными волосами и неестественными ярко-зелеными блестящими глазами, но черты лица настолько схожи с его собственными! Дыхание перехватило, на мгновение Локи показалось, что он вновь в Ванахейме, и что убийственный влажный воздух не может пробиться в покалеченные легкие. Сильный порыв ветра обдал его холодом и снегом, принуждая одним нервным движением захлопнуть дверь. Громкий звук произвел неожиданный эффект — ученые ожили.       — Локи, это младшая царевна Ётунхейма, дочь Лафея, — пробормотал невнятно Ивар, глядя точно в пол. — А это младший царевич Асгарда, Локи, сын Одина.       Копия подошла ближе и протянула руку для поцелуя:       — Доброго дня тебе, сын Одина и Фригги.       Локи рефлекторно дернулся назад, прижимаясь спиной к двери. Они тут что, все слепые? Очевидно, что девица ему ближайшая родственница, такая схожесть просто не может быть случайной. И если он дотронется до нее, то обратится! Панический ужас и желание исчезнуть едва не разрушили показное самообладание.       — Доброго, — он поклонился царевне так, будто перед ним стояла царица. Этикет обязывал целовать руки царевнам и кланяться царицам. Пусть он проявит больше почтения, главное, не прикоснуться к… Дочь Лафея изучала каждую черточку его лица, каждую деталь одежды. Она, без сомнений, знала, кто стоит перед ней. Если она сейчас скажет хоть слово…       — Тебя и в самом деле зовут Локи? — спросила она, растягивая и коверкая его имя.       — Да.       — Это знамение!       Молодой маг вздрогнул, краем глаза отмечая, что фелаг и какие-то мало знакомые асы вставать не собирались, вступать в беседу — тем более. Надо брать инициативу в свои руки. Узнать, что она здесь делает, как попала сюда… А и в самом деле, как? Локи судорожно проверил хранилище — Тессеракт на месте. Но иного пути пробраться в поселение не существует. Если только ётуны его не обнаружили…       — Добро пожаловать в Асгард, — заносчиво произнес он. — Ты здесь инкогнито?       — Мой возлюбленный друг желал меня развлечь. — Царевна подошла к Ивару и с легкостью поставила его на ноги, обняла, прижала к себе и погладила по голове. Ученый не сопротивлялся столь вольному обращению. Потрясенный Локи смотрел на странную парочку, пытаясь хоть что-то понять. Какой еще «возлюбленный друг»?       — Послушай, дочь Лафея, — Ивар отстранился он царевны, — я бы хотел, чтобы первая поездка оставила в твоем сердце только радость. Прошу, вернемся в Ётунхейм.       — Конец моей дороги уже близок, — кивнула девушка и направилась к двери, не отпуская ученого от себя ни на шаг. Выглядели они комично. Только у самого выхода она дружелюбно кивнула подобравшемуся царевичу и громко произнесла:       — Будь благословлен покоем, Локи, сын Одина и Фригги.       Дверь открылась, впустив в дом новый порыв холодного ветра, и плотно закрылась, не выпуская драгоценное тепло. Локи так и стоял к ней лицом, спиной к ученым. Пожелание покоя от той, что разбила все его благодушное настроение, выглядело жестокой насмешкой.       — Я слушаю ваши объяснения, — он обернулся, услышав, как ученые поднимаются на ноги.       Никто не ответил. Беркана смотрела куда-то в пол. Врач, лечивший его по приезде в поселение, делал вид, что столешница интересует его больше, чем вопросы воспитанника Одина. Даже Ивар и Хагалар не спешили прояснить ситуацию.       — Объяснять почти нечего, — подала голос незнакомая асинья, — просто у нас есть свой осколок Тессеракта.       — Что? — Локи тут же материализовал артефакт, пристально его оглядел. Точно, так и есть! Теперь он отчетливо видел скол, которого в Мидгарде не было. Как они решились сотворить такое, когда успели и… Царевич почувствовал, что ему опять не хватает воздуха — отец доверил ему Тессеракт, и если бы он увидел, что тетракуб подвергся такому варварскому обращению… Нет, Всеотец не мог не заметить! Ничто не могло укрыться от взгляда бога, только он, Локи, не обнаружил изменений. И если Один ничего не сказал, значит хочет, чтобы царевич разобрался с этим сам, ведь ему была поручена бесценная ноша!       — Вы разрушили артефакт? — севшим голосом спросил молодой маг, бережно возвращая покалеченный куб в хранилище и чувствуя медленно закипающую ярость. — Без моего ведома? Я бы никогда не допустил этого!       Асы виновато безмолвствовали. Царевич уже хотел было продолжить обличительную речь, но тут вперед вышел Хагалар. И, судя по омерзительной усмешке, на колени он недавно вставал чисто за компанию.       — О юное дитя, тебя не было три ночи, а я уже успел отвыкнуть от твоих глупостей. Не забывай, ты здесь никто и ничего не решаешь. Тинг постановил, что нам нужен кусок артефакта, а твой друг его разрубил. И, как ты, вероятно, смог заметить, без вреда для куба. Даже без жертв.       — Ты? — не предавая значения словам надменного мага, даже не пытающегося оправдать свой проступок, Локи повернулся к Ивару, попятившемуся от одного гневного взгляда. Как мог он, тот, кого царевич лично выбрал себе в помощники, сотворить такое бесчинство, предать оказанное ему доверие и расположение!       — Сын Одина, я не достоин твоего гнева! Меня заставили! Шантажом! — извиняющимся тоном выкрикнул Ивар и ткнул указательным пальцем в Хагалара.       — Шантажом? Ну ты скажешь! — рассмеялся старый маг, смерив презрительным взглядом жалкого аса.       Локи переводил взгляд с одного мага на другого и не мог понять, кто из них лжет. Впрочем, это и не имело принципиального значения — они оба посмели выступить против царя девяти миров, за его спиной строя свои мелкие козни. Зачем вообще им потребовалось творить такое с артефактом? А если бы что-то пошло не так, и вместо разделения они бы повредили или уничтожили единственный портал между мирами? Как бы он держал ответ перед отцом, доверившим ему, а не кому-нибудь другому, столь ответственное поручение?       — Если мой отец обо всем узнает… — с угрозой в голосе протянул царевич, не без удовольствия представляя возможную расправу над этими подлецами.       — …Твоя шкурка не пострадает, — махнул рукой Вождь. Его беспокойство за того, кому было даровано расположение бога, было просто смешным. — Твой милосердный отец прекрасно понимает, что ты здесь бесправен, так что расправы можешь не бояться.       — Расправы должны бояться вы, — не сдерживая торжествующей улыбки, произнес Локи.       — И зачем тебе с нами ссориться, глупое дитя? — удивился Хагалар. — Тебе с нами еще работать неисчислимое число зим. Но если хочешь выдавать — выдавай, кто тебе может запретить?       Локи дернулся, как от удара, но, справившись с эмоциями, сделал шаг вперед. Что этот маг о себе возомнил, если смеет ему угрожать в надежде, будто царевич испугается неудовольствия каких-то отверженных поселенцев? Стая назойливых мух — вот кем были его противники, и не помешало бы поставить их на место.       — Локи, Тессеракт — наше спасение и надежда, — очень вовремя вернувшийся естественник с порога начал говорить, тем самым защищая своих неверных товарищей от расправы. — Мы преступники, и поселение для нас тюрьма. Мы не имеем права выходить за его пределы. Любой, кто встретит нас за стенами, может и должен атаковать. Но нам не достать реактивы иначе, чем из других миров. Столетиями приходилось рисковать жизнью, добираясь до Радужного моста. Многие логисты сложили головы, даже не доехав до мира назначения. А без реактивов наша работа, направленная на процветание Асгарда, невозможна. Теперь же у нас есть свой личный телепорт.       Ивар аккуратно взял Локи за руку и подвел к столу, за которым недавно сидела царевна. Его грациозные движения завораживали, но время игр закончилось, и доводы сладкоголосого естественника не были достаточными, чтобы унять гнев воспитанника бога.       — Хеймдаль обладает великой силой… — начал царевич.       — Но не видит ничего в поселении, — возразил Ивар, присаживаясь рядом. Он вел себя как нашкодившая собака, и, стоило признать, эта роль давалась ему очень хорошо.       — Я вечно забываю, что ты ничего не смыслишь в магии, — бесстрашный маг продолжал дерзить, но обращать внимание на его слова было бы глупо. Он скрывал свои истинные мотивы за нагромождением язвительных слов — хорошая тактика, но сейчас она не возымела действия, слишком уж примитивными казались эти выходки. Яриться на очередные дерзости, не выяснив суть, будет недостойно воспитанника Одина.       Ивар, сидя рядом, тасовал карты, но его пальцы мелко дрожали, хотя движения были выверены и, кажется, его успокаивали. Царевич давно заметил, что когда ученый волнуется, то начинает машинально перебирать любимые игрушки.       — Думаешь, то и дело переходить на неудобный немецкий — это наша блажь? — продолжил говорить Хагалар с таким нажимом, будто правда была на его стороне. — Глубоко заблуждаешься! Это часть мощнейшего щита, который формирует иллюзию для всевидящего стража. Работать на языке смертных — сущее издевательство, но приходится хотя бы словечки в речь вставлять.       — Но почему немецкий? — продолжил выспрашивать Локи, все еще не реагируя на хамский тон мага. Это было куда полезней — в его бесчисленных дерзостях проскальзывала важная информация. Вынужденный отвечать на прямые вопросы, не вступая в перепалку, Хагалар выдавал секреты поселения один за другим.       — Потому что защиту ставил Лагур, — пояснил Ивар, разбрасывая карты по столу мостиком. Локи выхватил несколько штук и попытался построить домик — тот сразу же развалился. Спокойствия это не добавляло, а оно сейчас было очень кстати. Надо было не поддаваться обуревающим эмоциям, а кропотливо выискивать среди потока лжи и дерзостей важную информацию. Лагур… Тайный гений, создатель чуть ли не всех мощнейших артефактов поселения — он создал заклинание, которое мешает Хеймдалю надзирать за преступниками! Так вот зачем отец отправил своего воспитанника в мир отверженных — разобраться с подозрительными учеными!       Домик в очередной раз рухнул, не получив даже третьего этажа. Ивар вызвался помочь, и вскоре на столе уже громоздилась девятиэтажная конструкция. Работа, требующая полной концентрации, немного успокоила мечущиеся мысли, и Локи, уняв гнев, вспомнил о еще одном важном вопросе.        — Зачем было приводить сюда царевну Ётунхейма? Она же чудовище.       Хагалар закатил глаза, остальные стали как-то странно переглядываться. Злость поднялась с новой силой — они еще и хамить ему смеют! Стараясь успокоиться, Локи мстительно дунул — карточный домик сложился.       — Даже поездка с отцом в другой мир не примирит меня с твоими постоянными глупостями, ребенок. Мой тебе совет — не открывай рот, так о тебе окружающие будут лучше думать.       — Я с удовольствием лишусь твоего общества, коль мои слова тебе противны… — прошипел Локи в ответ.       — Меня пугает не смысл твоих речей, а только то, что я слышал все это уже не раз, — продолжил Хагалар, не замечая опасных интонаций в голосе собеседника. — У тебя нет своего мнения, только навязанное родителями. Неужели все заворотные асы так думают? Если да, то твой отец прекрасно вбивает своим подданным угодные ему мысли.       — Хагалар, довольно! — Алгир прервал зарвавшегося мага, заметив, как младший царевич машинально сжал кулаки — только второй неуравновешенной царской особы здесь не хватало. Неужели Хагалар, столько времени проводивший с сыном Одина, не научился понимать, когда нужно остановиться? — Ётуны — лучшие врачи во вселенной. Их целительная магия достигла невероятных высот, которые не снились ни одному другому миру. У этого народа нет ни смертной казни, ни пыток, только врачи, выполняющие функции палачей. Когда-то все прочие миры посылали в Ётунхейм своих смертников, чтобы познать все тайны физиологии, хирургии, беременности, наследственных признаков. Целительница твоей матушки, Эйр, училась у лучших целительниц Ётунхейма. Я мог об этом только мечтать.       — Ётуны ничем не лучше и не хуже асов, — кивнул Хагалар. — Это народ с богатейшим культурным наследием, древнейшими традициями. И мне до сих пор стыдно, что мы столько всего порушили во время войны, а главное, мы же считали, что несем свет и благо!       — Младшая царевна хотела посмотреть поселение и поделиться с нами своим научным опытом, — взял слово Ивар. — Я давно знаком с ней и лишь помог осуществить давнюю мечту. Прости, что пришлось делать все за твоей спиной, Локи, но мы не были уверены в успехе, а в случае провала поселение могло взлететь на воздух. Мы лишь хотели защитить тебя. Красивые фразы складывались в плотные шоры, готовые лечь на глаза. Не ученые, а сборище шутов, складно рассказывающих одну сказку про царевну и Тессеракт! При том, что чуть раньше, не таясь, Хагалар выдал столь грязную правду о магии, скрывающей дела поселенцев.       — Хватит мне врать! — Царевич вскочил со скамьи и, оттолкнув мягко коснувшегося его руки Ивара, под молчаливыми взглядами остальных поселенцев направился к двери, но замер на половине пути. Если он сейчас направится к отцу, чтобы рассказать о том, что тот и так знает — это будет слишком опрометчивым поступком. Куда полезнее будет заставить никчемных магов, покусившихся на артефакт, исправить то, что они с ним сотворили. Взмахом руки он материализовал Тессеракт, еще раз оглядев красноречивый скол.       — Немедленно соедините две части артефакта воедино. В противном случае завтра же утром мой отец узнает все. О заклинании, скрывающем вас от Хеймдаля. О разбитом Тессеракте. О дочери наших врагов, свободно передвигающейся между мирами. И я лично повешу каждого из вас. А тебе, — он обернулся к ненавистному магу, — я перед этим вырву язык. Дверь глухо хлопнула, закрываясь за спиной взбешенного царевича.       — У вас всегда так весело? — с улыбкой и явным азартом спросила Фену, ткнув сидевшую рядом Беркану локтем в бок. — Я хочу к вам в фелаг!       — Ты вообще поняла, что он сказал? — воскликнула магиолог. Ее мелко трясло от страха. — Он нас повесит! Ведь артефакт нельзя восстановить! — Она почувствовала, как по щекам начали катиться слезы.       Фену только усмехнулась и отвернулась от соседки по столу. И как можно быть такой доверчивой — если бы магичку вешали каждый раз, как обещали, то из виселиц можно было бы уже построить небольшой дом. Благодушный Ивар подсел к магиологу с успокоительной речью.       — Столетий семь назад у тебя лучше получалось с царевичами, — холодно заметил Алгир, со злобой глядя на Хагалара. — Мне воспользоваться опиатами? В больших количествах лекарство для снятия боли создает иллюзии. Локи или забудет об увиденном, или будет считать его сном.       — Что вы так беспокоитесь? — усмехнулся Хагалар. — Ребенка повесят с нами, если величайший царь все узнает. Он же обручен со смертью, не забывай. Без нас его знания ничего не стоят. Поверь, мой дорогой старый друг, этот ребенок очень хочет жить, так что нам нечего бояться.       — А если все не так? — Беркана, всхлипывая, высвободилась из объятий Ивара. — Если гнев вконец ослепил его…       — Я пойду и поговорю с ним, — вперед вышел молодой маг. — Вы же знаете, если я берусь за дело, оно быстро налаживается! Выпьем шипучей воды, взорвем пару яиц, устроим светопреставление. Локи сразу оттает.       — К твоему сведению, Ивар, у меня полно других дел, кроме как собирать тебя по кусочкам после побоев, нанесенных тяжелой рукой настоящего воина, — заметил Алгир. — Я не знаю, что у вас в фелаге происходит, но вы втроем точно ничего не сделаете, — он указал рукой на Иваров и Хагалара.       — Предоставьте Локи мне. — Фену встала и оправила платье, почти что обнажив полную грудь.       — Только попробуй приблизиться к моему подопечному, распутница, — угрожающе протянул Хагалар. — Пока Локи мой, ты с ним даже разговаривать не будешь!       — А я к нему не пойду! — воскликнула Беркана, когда поняла, что все взгляды обратились на нее.       — Тогда у нас остается только один вариант, — задумчиво протянул естественник. — Ивар, поможешь?       Поглощенный электронно-вычислительной машиной Раиду снаряжал армию и продумывал стратегию боя, как вдруг в дверь постучали. Хозяина не было дома, поэтому естественнику пришлось оторваться от своего занятия и открывать самому. Он был уверен, что это Фену. Логист умаялся вчера перевозить в Асгард многочисленные покупки и обещал зайти на днях, что-то обсудить, но что именно, Раиду уже и не помнил. Он с силой потянул дверь на себя, чуть не выломав замок: на пороге стояли брат и поганый избранник бога. Подавив желание закрыть дверь прямо перед носом незваных гостей, ученый молча впустил их в квартиру, даже не осведомившись о цели визита. Он указал на кухню и вернулся к экрану, на котором разворачивалась красочная битва. Даже Умвельт не мог сравниться с ней. Однако погрузиться в атмосферу сражения не удалось: Ивары, вместо того, чтобы сидеть на кухне и ждать Алгира, явились к нему и стали что-то втолковывать насчет смертельной опасности. Раиду и сам видел, что его войска уступают по силе противнику, поэтому настырные советчики его раздражали. И лишь когда он с диким трудом и неимоверным количеством проклятий победил, то понял, наконец, что брат говорит о какой-то совершенно реальной опасности, нависшей над поселением. И она была как-то связана с царевичем — с этого и нужно было начинать! Раиду дернулся, оторвавшись от финальной заставки, и попытался вникнуть в сбивчивый рассказ брата и прихлебателя Локи. И чем больше он слушал, тем больше холодели его руки. Увлекшись возможностью познать науки Мидгарда, ученые совершенно не подумали о том, как на решение тинга расщепить артефакт отреагирует его хозяин. По словам Иваров, Локи грозился всех повесить, если кристалл не сольют воедино. У Раиду пересохло во рту — он знал, что соединить две части Тессеракта обратно невозможно. И, судя по обеспокоенным лицам, никто из фелага не смог в достойных выражениях преподнести важность их тайной работы с артефактом. Конечно, Раиду очень хорошо представлял, что говорил Хагалар на обвинения царевича и какую ярость эти насмешливые слова могли вызвать. Смерть от рук самого бога была бы достойной даже на виселице, но только не сейчас! Как может он умереть в тот день, когда наконец-то узнал, как именно модернизировать Асгард, в тот день, когда понял, как сделать Локи хозяином нового, лучшего мира!       Ивары настаивали, чтобы он поговорил с царевичем и вымолил пощаду. Раиду не имел ни малейшего представления, что и как говорить богу, только желание показать, что все и в самом деле было не напрасно, что осторожность была обязательным условием, что теперь, с осколком Тессеракта, они получат новый мир, что вот-вот Локи сможет взять в руки то, о чем мечтал — портативный рентген. Никто лучше него, того, кто успел полностью прочувствовать всю прелесть изобретений Мидгарда, не сможет объясниться с богом.       Последовать за ним, как и предполагал Локи, никто не посмел. Он почти бегом преодолел расстояние, отделяющее лабораториум от жилища, и, наконец-то, оказался в тепле. Стихия разгулялась не на шутку, будто вторила ярости царевича: все небо затянули плотные тучи и из них сыпался мелкий, колючий снег, подхватываемый сильными порывами ветра, сбивающего с ног. Со злостью бросив сумку с подарками на кровать, Локи начал избавляться от теплых вещей, сваливая их на скамью. Злость все еще клокотала в груди: пламя Муспельхельма, сколько еще учиненных надсмотрщиками непотребств он упустил! Его слепота достойна только праведного гнева Всеотца!       Раздевшись, он лег на шкуры и уставился в серый потолок, вслушиваясь в вой ветра за стенами. Будь его воля, он бы немедленно вернулся в Гладсхейм и больше никогда не приблизился бы к поселению, однако отец четко сказал, чтобы в ближайшее время он дома не показывался. Но донесение… наверняка на него этот приказ не распространялся… Или распространялся? Локи должен проявить себя, как подобает воспитаннику творца миров, он должен сам разобраться с этой проблемой, пока безмерная глупость отверженных не привела к трагическим последствиям. До сегодняшнего дня он не представлял, насколько вероломны окружающие его липовые соратники, которые на деле оказались не более, чем лживыми трусами. Осознание этого было неприятным — за время совместной работы он успел свыкнуться с обществом большинства членов фелага. И сейчас только его милость и благодушное расположение спасали их от жестокой расправы, которой они, без сомнения, заслуживали. Но если маги не смогут восстановить то, что сами разрушили, ничто не сможет их защитить от гнева богов! Поглощенный своими мыслями и измученный столь долгим и насыщенным днем, младший царевич провалился в беспокойный сон.       Его дрему бесцеремонно нарушил немолодой раб, дотронувшись до плеча и пробормотав несколько едва слышных слов. Локи помотал головой, прогоняя остатки сна. Ну конечно! Оправившись от шока, ученые решили предпринять попытку умилостивить его своими лживыми речами. Наверняка, у его порога сейчас стоит Ивар — предатель, которому он доверил работу над артефактом. Красочно представив, как ярко-алая кровь окрасит снег у его дома, царевич приказал себе успокоиться. Он обещал ничего не предпринимать до следующего утра и велел никого не пускать во избежание непредвиденных ситуаций. Царевич совершенно не был уверен, что сможет вынести нескончаемый поток издевательств и насмешек, шлейфом следующий за мастером магии. А он-то наверняка попытается достучаться до его совести!       Вернувшийся раб протянул Локи странный листок, который он с раздражением перевернул, испытав непреодолимое желание сразу же выбросить, не читая. Перед его глазами предстала знакомая площадь со странным зданием необычной архитектуры; в центре нее стоял Раиду с выражением крайнего недоумения на лице. Так вот, кто еще сегодня не успел оскорбить его своими насмешками и глупыми выходками! Чувствуя, как в пальцы закрадывается дрожь, царевич снова перевернул листок. Как только смысл наспех начертанных рун проник в его сознание, он вскочил на ноги, забывая о своем решении не встречаться ни с кем из поселенцев до самого утра. Если они узнают правду о мидгардской кампании… Нет, не правду, хуже, они узнают пересказ, искаженный победителями!       — Ты был в Штутгарте? — выпалил Локи, с ходу распахнув дверь и чуть не рухнув под ноги Раиду, поскользнувшись на наледи. Поспешность тут же дала о себе знать — без оставленного в комнате теплого плаща стоять в дверном проеме на сквозняке было холодно. Рассудив, что в такую погоду разговаривать лучше в тепле, чтобы не слечь с новой болезнью, царевич отступил в глубь темной маленькой комнатенки, жестом приказывая естественнику ступать следом и закрыть за собой дверь. Асгардское воспитание не позволяло взять верх ётунской крови, и Локи удержался от желания схватить Раиду за шиворот, чтобы не ждать, пока тот соберется с мыслями.       — Отвечай мне! — потеряв всякую надежду услышать хоть слово, рявкнул Локи на подобострастно смотрящего на него ученого.       Вопль в сочетании с крайне недовольным выражением лица и нервозными жестами возымел куда больший эффект, чем рассчитывал царевич.       — Ваше высочество! — промямлил Раиду и, словно подкошенный, рухнул на колени, запрокидывая голову и с благоговением глядя снизу вверх.       В замешательстве оглядев коленопреклоненного естественника, Локи проникся невольным уважением к тому, кто решил отправить на смерть этого безумца. Его ярость сошла на нет, сменившись любопытством.       — Я не видел тебя сегодня, — смягчившись, произнес царевич. — Ты все это время был в Штутгарте?       — Да. Да, — наконец ответил естественник. — Я видел театр. Мощный и грандиозный! Он достоин тебя, достоин бога!       — Лесть, — Локи помолчал, словно пробуя слово на вкус. — Она не спасет ни тебя, ни магов, расколовших Тессеракт.       — Будь милосерден, сын Одина! — с жаром начал Раиду видя, что царевич ждет, готовый выслушать его просьбу. — Я умоляю тебя, отсрочь свой приговор! Мы сделаем все, чтобы Тессеракт снова стал целым, мы совершим невозможное!       — Столь недолгое общение со смертными сделало тебя похожим на них. Жалким, — Локи говорил очень медленно, лихорадочно соображая, что делать дальше. Судя по восторженным словам и взглядам, о провале на Земле Раиду ничего не знал. Это была самая приятная новость за весь вечер, и она стоила того, чтобы подарить несколько дополнительных ночей для исправления мерзостных манипуляций с одним из камней бесконечности.       — Встань, Раиду.       Не дожидаясь, пока вновь замерший ученый примет протянутую ладонь, царевич сам схватил его за руку, рывком поставив на ноги рядом с собой.       — Дай нам хотя бы немного времени, — в голосе ученого ярко звенела мольба, и это было естественно. — Дай нам завершить начатое! Дай нам провести промышленную революцию и сделать Асгард столь совершенным, сколь и Мидгард! Ты получишь все! Воду и огонь, вспыхивающие по одному твоему желанию; аппарат, позволяющий говорить на расстоянии; дорогу, по которой можно будет быстро проехать на железных машинах. Ты получишь все! Ты будешь хозяином всего этого!       — Ты безумен, — бросил Локи. Лютый мороз, властвующий над поселением, был ничем по сравнению с холодным презрением, скользившем в голосе царевича. — Мидгард свел тебя с ума.       — Поверь мне, сын Одина! Я изучал науку Земли, логисты скоро поставят оборудование, мы получим все! — с жаром продолжал убеждать естественник. Его щеки окрашивал лихорадочный румянец, а глаза полнились фанатичным блеском — ученые, что бы они ни вытворяли, впечатляли царевича своей преданностью идеям. И эта тяга к неизведанным знаниям была заразна. Пробыв в мире людей намного больше, чем этот ученый, Локи ни разу не задумывался над возможной пользой инструментов смертных, которые сумели в считанные недели заставить Тессеракт выполнять то, что им было нужно. Сейчас, когда надо было вернуть на место зарвавшихся ученых, разрушивших артефакт вместо того, чтобы изучить его, идея с мидгардской техникой казалась стоящей. Естественник, видимо, нашел в них что-то полезное, раз с таким жаром спорит.       — Я дам вам время, — наконец, произнес царевич и, не справившись с любопытством, продолжил:       — А ты завтра расскажешь мне о преобразованиях в Асгарде.       — Ваше высочество! — Раиду склонился в глубоком поклоне, и Локи не смог скрыть покровительственной улыбки, наблюдая восторг, вызванный его благосклонностью. — Ты получишь великий Асгард!       — Не я, — Локи мечтательно вздохнул. — Мой отец!       Он уже предвкушал разговор с Одином, когда легким движением фокусника сможет предъявить ему новый мир, который поселенцы создадут под его четким руководством во славу истинного бога. ***       Фригг закончила расчесывать и очищать от жира шерсть и только собралась приступить к прядению, как ее затворничество грубо нарушили.       — Ты вернулся раньше срока, — заметила она, проводя рукой по драгоценным камням, украшавшим прядильный станок.       Супруг лично явился в Фенсалир, а не послал кого-то из слуг за ней — это так на него не похоже… Он был мрачен и чем-то обеспокоен. Сидевший на плече Хугин не двигался, всем своим видом выражая скорбь. Недавний подарок Фрейи — белая кошечка с рыжим пятном у основания хвоста, наперсница царицы — прошипела что-то грубое и удалилась восвояси: она недолюбливала воронов, которых нельзя было поймать на ужин.       — Я убил его снова, — медленно произнес Всеотец, подходя к окну, которое выходило на юго-запад. — Он пал к моим ногам.       — Теперь все будет по-другому? — спросила Фригг так тихо, будто кто-то мог их подслушать. Она протянула руку, разгоняя облака, нависшие над столицей: там, вдалеке, на юго-западе кипела жизнь, бурлили опасные жидкости, проводились опыты, которые могли закончиться взрывом или смертью.       — Ты должен вернуть его домой, — царица положила ладони на плечи супругу.       — Нет. Он сам придет.       Фригг подавила усталый вздох: Один еще упрямее, чем Тор и Локи вместе взятые. Если она сама не заберет сына из мира отверженных, то может никогда его не увидеть! Ей ли, как матери, не знать, что рожденного заново надо вести и направлять на каждом шаге, иначе любое самое прочное начинание может ни к чему хорошему не привести. О, как же ей хотелось возразить мужу, призвать к благоразумию, заставить немедленно поехать в поселение, но вместо этого она лишь спросила:       — Как ты убил его?..       — Он сам показал мне брешь в своей защите. Эгоистичные амбиции, тщеславие, жестокость… Я выкую ему новое сердце.       — И будешь гордиться им.       Один поднял руку и, не глядя, провел ладонью по нежной, несмотря на возраст, коже Фригг. Сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз стояли столь близко друг к другу? Не как царь и царица, а как муж и жена… Короткий день еще и не думал подходить к концу: солнце сияло с небосвода, освещая заснеженный золотой чертог. Фенсалир располагался достаточно высоко, так что город был как на ладони. Сказочный для любого, кто видел его впервые, слишком помпезный для тех, кто жил в нем несколько тысячелетий. Зелень и чистая вода источников в летнюю половину года делали его похожим на сотню маленьких островков, соединенных мостиками, а зимой снег и лед окутывали землю белым покрывалом, превращая в бескрайнюю равнину.       Фригг не знала, сколько времени они так стояли с Одином — не двигаясь, почти не дыша. Было в этом что-то ностальгически прекрасное: когда-то она также стояла рядом с отцом. Он очень любил смотреть на столицу с высоты, но за неимением башни предпочитал подниматься на какую-нибудь гору. Совсем юная Фригг сопровождала его и любовалась утренним Асгардом с высоты птичьего полета. Она часто рассказывала сыновьям о детских впечатлениях: о походах в горы, об охоте с соколами на морских птиц. Локи слушал, затаив дыхание, Тор узнавал подробности, страстно желая покорить не только те вершины, на которых бывала мать, но и забраться гораздо выше и обязательно зимой. Каким же он был тогда глупым! И, кажется, он совершенно не изменился, только вершины стали другими…       В коридоре послышались тяжелые мужские шаги. Фригг и Один недовольно переглянулись: у них не было сомнений, кто направлялся в покои царицы, но это было так странно: Тор, в отличие от Локи, не любил Фенсалир и старался не переступать порога женского чертога.       — Сын мой, с возвращением, — тепло поприветствовала Тора Фригг, как только он показался из-за двери. Выглядел он еще более хмуро и расстроено, чем Один. Неужто смертная девочка поняла, что за участь ожидает ее в будущем, и отказалась от возлюбленного бога? Фригг внимательно посмотрела на молот — сын слишком вспыльчив и несдержан, вполне мог проломить строптивой девочке череп. И раскаяться, когда ничего уже нельзя исправить.       — Как прошла поездка?       — Люди мелочны и коварны, — ответил Тор, обращаясь скорее к отцу, чем к матери. — Моя вера в них умерла.       Он подошел к окну, за которым начинали сгущаться сумерки. Бог грома расстроен — облака, недавно разогнанные Фригг, вновь собрались в серые тучи и скрыли чудный закат от глаз царской четы.       — Мне не следовало приходить к друзьям: они показали мне много… всего.       — Не всякое знание приносит удовольствие, но и оно окажется полезным однажды, — кивнул Один. Фригг прекрасно видела, что он доволен таким исходом, а, возможно, и ожидал его. — Вот, возьми подарок от Локи.       Всеотец достал из-за пазухи три маленьких свертка, один из которых протянул Тору. Фригг подошла ближе и взяла тот, который предназначался ей — кретек. Почему-то вишневый. Она просила совсем другой… Один протянул третий сверток Хугину. Ворон перелетел на стол с рукоделием и принялся развязывать сложный узел, придерживая лапой аляповатую ткань.       — А сам он где? — Тор не спешил открывать подарок — знал, что Локи вряд ли удержался от мелкой пакости.       — В поселении.       — Даже на ужин не остался?       — В его поступке был скрытый смысл.       — Как и всегда, — буркнул бог грома и принялся развязывать узелок. В пестрой ткани лежали самые обычные конфекты. Тор нахмурился: брат не стал бы дарить обыкновенные сладости. Присмотревшись, бог грома понял, что мужчина, грозящий молотом с этикета, это он сам! На втором он с трудом узнал отца, а на третьем — мать. Тор полюбовался на себя со стороны и сложил конфекты обратно в мешочек. Есть подарки Локи надо крайне осторожно.       — Наш сын расстроен, — заметила Фригг, как только Тор удалился.       Один только плечами пожал:       — Горькая правда сделает свое дело — он вернется домой.       Фригг кивнула, хотя не была уверена, что супруг и на этот раз прав. Она подошла к столу и помогла Хугину справиться с замысловатым подарком. Среди обрывков упаковочной ткани лежала маленькая красная шапочка, которую ворон безуспешно пытался лапой надеть на голову. Царица взяла ее двумя пальцами и осмотрела. На шапочке была вышита первая руна его имени — Один делал подарок на заказ. Хугин размашисто шагнул вперед и подставил голову. Фригг надела шапочку и завязала под клювом — ворону она, определенно, шла, хотя и выглядел он в ней потешно! Он громко каркнул, выражая благодарность, и перелетел к дальней стене, где висело зеркало. Взмахивая крыльями, стараясь удержаться в воздухе, он пытался рассмотреть свое отражение, но ничего не получалось. Наконец, Один сжалился над ним: подошел ближе и протянул руку: ворон уселся на предплечье и принялся изучать обновку. Он, как и царица, давно привык к шуткам Всеотца, а вот детей они настораживали. Фригг вспомнила, как, незадолго до совершеннолетия Тора, Один решил сыграть с ним одну из своих коронных шуток… Бог грома посчитал, что перебравшиеся к нему в спальню из Фенсалира лягушки — дело рук Локи, и долго гонялся за ним по всему дворцу. Фригг улыбнулась счастливым воспоминаниям: вопли ничего не понимающего подростка она никогда не забудет.       — В этом году совершеннолетие Сиф, — заметила она как бы между делом.       — Я помню.       — Ты должен попробовать еще раз, — предложила царица, подставляя руку ворону, который прилетел похвастаться чуть переделанной обновкой: теперь руна его имени была не спереди, а сзади. — Пусть в этот раз все будет по-другому. Жена и советники укажут Тору правильную дорогу.       Один не ответил. Он задумчиво стоял у зеркала, не глядя ни на свое отражение, ни на жену с ближайшим помощником. Фригг тоже молчала. Она прекрасно знала, когда Всеотец молчит, не желая продолжать разговор, а когда — обдумывая ответ.       — Я не думаю, что Локи будет готов, — наконец, произнес супруг как-то несмело, будто сомневался, что ему вообще удастся подчинить себе строптивца. Это было так не похоже на того Одина, который вошел в ее чертог несколько часов назад…       — Ты должен доверять сыну. Твоему единственному сыну, — ответила царица твердо. — Пусть Тор почувствует настоящую ответственность. Ты слишком увлекся младшим.       — Старшим я уже могу гордиться, — усмехнулся Один. — С наследником у нас все в порядке.       Он поднял руку, и ворон в ту же секунду уселся ему на плечо. Всеотец прошептал несколько слов и отпустил птицу: Фригг наблюдала, как она скрывается в юго-восточном направлении.       — Поговори с Сиф. — Царь Асгарда достал из-за пазухи еще один тряпичный сверток, и в это же мгновение в окно влетел Мунин. — Убедись, что она достойна стать женой царя.