"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             Вот, читатель, мы и добрались к самой сути нашего повествования и даже к смыслу жизни, но это если смотреть предельно узко; в общем, ничего из ряда вон, просто месье разложил мадам на травке.       Хочу предупредить сразу, что если кто-то из читателей, сбитый с толку лошадиными дозами добродетели и розовых соплей от Дюма или очарованный голубыми глазами Александра Домогарова, рассчитывает найти здесь прекрасную и утончённую историю куртуазной любви или, того хлеще — сказку наподобие нашей мультяшной «Золушки», с волшебной музыкой и молодым Принцем, с его мудрыми, печальными глазами, то лучше ему пойти поискать какой-нибудь фанфик соответствующего содержания. Здесь же речь пойдёт о вещах весьма специфических.        Вот граф де Бюсси, и он мне неприятен крайне, потому что это одетый в расшитый золотом камзол и весьма смазливой внешности примат. Шимпанзе. И все поступки его — поступки обезьяны, которую ведут по жизни, как и всех высших приматов, в том числе и людей, основные инстинкты: сытно поесть, размножиться с кем ни попадя и доминировать. Вся концепция блистательного героя Дюма укладывается в эти три пункта, и больше ничего, хотя, сверху на графе де Бюсси — светский лоск и кое-какие навыки. Но этот лоск и навыки принципиально не меняют обезьяньей концепции поведения нашего графа.       Вот он весьма эффектно прыгает к ногам Дианы, и госпожа де Сен-Люк, тоже невеликого ума дама, отправляется в поля собирать цветы.       Диана смущена, и понятно почему: граф примчался в Анжу вовсе не цветы собирать, не ухаживать, не молоть языком, а получить своё, уже ему обещанное. Он, конечно, вежлив, держит себя светски, тактично, но это ничего, особенно после всех услышанных им от Дианы и столь приятных его уху вещей, для неё принципиально не меняет, и за всеми вежливыми разговорами графа стоит один конкретный вопрос: «Когда?»       Диана, в свою очередь начинает понимать, что продала себя слишком быстро и слишком дёшево, разве только яблоко в рот не взяла и не улеглась на блюде; она пытается, крайне безуспешно, «отмотать» ситуацию назад, как-то сохранить лицо и придать ситуации хоть какое-то подобие достоинства: вспоминает графа Монсоро и пытается спрятаться за статус жены.       Причём, дорогой читатель, в этом эпизоде мы можем наблюдать явление невиданное, а именно: в девице Меридор впервые за всю историю просыпаются зачатки порядочности, добродетели и девичьего стыда.        Косным языком и окольными путями она задаёт ретивому красавцу очень простой вопрос: «Если я отказываю в близости мужу, то почему я должна одаривать этим вас, такого же для меня чужого и мало знакомого мужчину? Почему я должна позволить вам опрокинуть меня, как любую грязную крестьянку, которую вам захочется?»       Но все эти судороги совести и девичьего стыда задавлены на корню её столичным ухажёром. Он знать ничего не хочет, любит только себя, а желает только одного — несколькими привычными движениями лишить девицу природного звания. А все её трепыхания для него — пустой звук.       Диана понимает, что если откажет или закочевряжится, её пылкий ухажёр тут же развернётся в сторону Парижа и больше она его никогда не увидит. Бюсси, для которого его собственные желания и хотелки — прежде всего, не оставляет ей выбора. Правда, благородно даёт Диане время сохранить лицо до утра следующего дня.       И девица Меридор отдаётся графу на следующий же день, под каким-то кустом, как обычная чумазая крестьянка, потому что понимает, что этот фрукт — не Монсоро, ждать не будет и плевать хотел на все её резоны.       Согласившись покориться в очередной раз судьбе и теша этим своё непомерное тщеславие первой красавицы в округе, Диана отдаётся вовсе не графу де Бюсси, а той сияющей славе донжуана и дуэлянта, какую создали ему его прежние многочисленные любовницы. У Стендаля есть на этот счёт меткая цитата: «Если женщине придёт в голову каприз отдаться мужчине известному, овеянному славой, то прежде всего она ценит не его самого, а то, что находили в нём все женщины до неё».        Итак, наш граф де Бюсси стряхнул пыльцу девичества с прекрасной Дианы, а я сижу, подперев ручкой прелестную свою щёчку, и мне кажется, что насильник в этой истории вовсе не граф Монсоро. К тому же граф, торопыга и примат, порушил единственную надежду Дианы развестись с мужем по закону.       Поди докажи, в случае чего, в том церковном суде, что брак не был консуммирован, а девичество тебе порушил не муж, а столичный летун-ухорез. Впрочем, летун-ухорез не развода добивался от красавицы-графини, а вполне конкретных вещей, и не побрезговал для этого этаким мягким бархатным интонационным шантажом.        Грязное дело в целом вышло, дорогой читатель. Прототип графа де Монсоро, заловив и заколов совместными усилиями в собственном доме любовника жены, губернатора Анжу, сказал в своё оправдание: «Я поймал в своём доме вора», —и король только погрозил ему пальчиком, назначив какое-то смешное наказание. Общественное мнение приняло сторону оскорблённого мужа, ибо нефиг лазить по домам и морочить чужих жён.