"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             Для адекватного восприятия следующей сцены читателю необходимо стряхнуть с себя чары сладкоголосого мэтра Дюма, который добросовестно описывает идиллию меридорских кущей, в которых заливаются малиновки, и акварельно-добродетельная красавица, заламывая белоснежные руки и проливая потоки жемчужных слёз, нежным голосом жалуется верной подруге на непостоянство своего возлюбленного.       — И шо, там таки это было? — очень хочется мне спросить, потому что прививка лошадиной дозы сладких грёз в исполнении мэтра Дюма как то не так на меня действует; прям хочется разметать эту идиллию в клочья, чтобы пошли они по закоулочкам.       Читателя, сочувствующего глубокому горю Дианы де Меридор по поводу её несчастной Дафны и двух милых дафниных деток, очень хочется спросить:       — Как думаешь, дорогой читатель, сколько таких вот кротких ланей загнали и закололи безжалостным и точным ударом охотничьего ножа старый барон и Сен-Люк, охотясь с утра до ночи? Сколько маленьких, беззащитных оленят разорвали в клочья ярые охотничьи псы? Сколько окровавленных туш привозили во двор замка ежедневно, чтобы отдать на кухню и подать к баронскому столу?       И кроткая красавица Диана вовсе не была вегетарианкой и употребляла без малейшего содрогания оленьи окорока и кровяную колбасу, и невинноубиенная Дафна вовсе не снилась ей по ночам в страшных снах перед рассветом.       Это я к тому, читатель, что порой не стоит делать из мухи слона, а шугануть как следует Творца с его очередной лошадиной дозой сладостных грёз, внимательно посмотреть на главных героев и умилиться происходящему. Если, к примеру, внимательно прочесть и осознать, что же там случилось, в том глухом углу меридорского парка, у разрушенной стены, то слов не останется вовсе, и адекватному читателю останется только умиляться и разводить руками.       В общем, набрала наша Диана в грудь воздуху поболе, раскрыла рот, да как начала полоскать красавца Бюсси на все лады да во все уховые завертки, ажно меридорский гай шумел и деревья гнулись: «Вот-он-такой-сякой-немазанный-сухой-ебал-дремал-жил-был…»       Не любил, в общем, граф Диану, или не так любил, как ей того хотелось, или предложил своё покровительство, но не смог её убедить — поэтому виноват, и не любит… Весь этот словесный шум, дорогой читатель, можно с лёгкостью откинуть, ибо это всего лишь концентрированные хотелки донельзя униженной и не очень умной бабы.       Впрочем, даже из этой кучи навоза мы можем извлечь некое жемчужное зерно, инструкцию по обращению с баронскими дочками. Бюсси не любит Диану, потому что, предложив своё покровительство, не убедил его принять, ага… Да откуда же ему, болезному, было знать, как правильно предлагать покровительство таким вот паклеголовым, трусливым, слезливым идиоткам?       Что, даже утопая в говне, эти выхухоли не будут способны принять никакого решения: не схватятся за протянутую палку, если она будет не той формы или не того размера, а уж за руку не того человека и подавно. И предлагая своё покровительство, нужно чётко понимать, что таких вот баронских дочек обычно берут за ухо и ведут в нужном направлении, пиная время от времени в зад для скорости. И только так.        А наш столичный принц привык, протягивая палец — отдавать руку, до того ретиво дамочки обычно цеплялись за возможность быть слегка поблагодельствованными (туда-сюда) сиятельным графом.       Впрочем, даже скромной работы межушного ганглия, заменившего мозг в голове Дианы де Меридор, вполне хватило, чтобы такую очевидную вещь понять.        Она ищет причину, почему прекрасный принц сорвался с крючка, находит и озвучивает, и ты, мой читатель, прекрасно её должен помнить, это то самое, эпичное: «Я и мой отец оказались трусами».       — Как я могла допустить оглашения своего брака! — вопиет госпожа де Монсоро, скорбно заламывая руки в гуще старого парка. — После этого он даже не захотел смотреть на меня!       Тут Автор сих строк должен взять небольшую паузу, чтобы вернуть на место вылезшие от удивления на лоб глаза.       Значит, эта выхухоль жалеет не о том, что по глупости превратила свою жизнь чёрт знает во что, не о том, что оказалась до конца жизни в полной власти сильного, страшного и непредсказуемого человека, а всего-ничего: о том, что столичному красавчику такой расклад может не понравиться?       Что столичный красавчик не пожелает себя утрудить, нагнуться и поднять то, что ему так ретиво предлагается, ибо там муж и фу-фу-фу, и всё такое прочее…       То есть, по мнению Дианы, чтобы удержать столичную знаменитость, нужно было развести ноги пошире, и главное — подпрыгивать в таком положении как можно выше, чтобы балованному красавчику ну ничем не пришлось утруждать ни себя, ни свою пипиську…       Мра-а-а-ак, дорогой читатель… огонь и сера…       Если вот это называется «добродетель» и «невинность», то я, в таком случае — английская королева. И если читатель вздумает настаивать впредь на невинности и добродетели баронской дочки, то я попрошу его обращаться ко мне не иначе как «Ваше Величество».       А наш красавчик Бюсси, услыхав подобное заявление, так и упал с дерева от счастья прям к ногам своей сказочной принцессы…

«Антракт, негодяи!» (с)