"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             А мог ли Монсоро, в принципе, честно соперничать с прекрасным-распрекрасным Бюсси и победить в этом поединке? Эта тема волнует и смущает многие умы, дрогой читатель, и я думаю, что если подходить к истории Дюма технически, оставив всё как есть на своих местах, то шансов у графа Монсоро не было никаких. Ни одного, даже самого призрачного.       Чтобы в истории влюблённые соединились, пусть даже в недолговечный союз, они должны подходить друг дружке, как колечко и сваечка, как ключик и замочек, как пазлы из одного набора, и Дюма-пэр, не очень заморачиваясь, вытачивает-подгоняет под сиятельного графа де Бюсси, ибо девица предназначалась именно ему, особь женского пола.       Сам Бюсси представляет собой очень немного — это одетый в парчу и бархат не обременённый особо нравственностью смазливого вида примат, который живёт на свете, чтобы, в основном, исполнять три задачи эволюционно-биологического развития: есть, сношаться, доминировать.       И наш граф ретиво исполняет эти самые задачи: он богат — пищи много, живёт беззаботно, размножается регулярно и с кем ни попадя, а доминирует вообще впереди планеты всей. Даже в самых глухих закоулках Франции знали песенку о том, кто у нас при дворе первый задира, поэт и ёбарь, но этими тремя функциями жизнедеятельность графа де Бюсси, в основном, и ограничивается.       Посему, при создании женского персонажа Мэтр не особо заморачивается: основной интерес графа к девице сосредоточен ниже ватерлинии? Получите. Прибавив к пизде роскошные белокурые волосы, великолепную талию и мартышечьи инстинкты, Творец уверенной рукой вводит в роман это самое существо, которое характеризует одним словом — «красавица».       Да и зачем графу, да и читателю больше, скажите на милость, если на потребу публике вышла такая замечательная подстилка, обслуживающая только интересы графа де Бюсси, и ничьи больше. Даже свои собственные.       Как та мартышка, милостиво избранная альфой, она безропотно покоряется клыкастому самцу, подставляясь ему нужным местом по первому требованию, да ещё бдит, чтобы другие самочки не успели подставиться раньше, ибо внимание властелина, как вы понимаете, окрыляет.       Отдавшись Бюсси, Диана больше ничего не хочет знать, кроме своего властелина и повелителя — почему-то приходят на ум отношения сутенёра и проститутки, когда такой же грозный владыка лупит свою фею нещадно за то, что она мало ему приносит, а фея любит его ещё больше и прям надышаться не может на своего милого. Вот было бы забавно, кстати, если бы у девственной графиньки от частых кувырканий во мху живот полез бы на нос… вот был бы мужу СУПРИЗ...       Диана, обслуживая интересы своего любовника, изворачивается, заигрывает с принцем, врёт без продыху; она — героиня, которая, по словам госпожи де Сен-Люк, запрягла куда-то там какое-то чудище и делает это ежедневно. И знаете, на что это похоже со стороны?       Прекрасная, гордая, недоступная раньше богиня вертится теперь как ярмарочный вор. А её любовник надувает губы, капризно дрыгает ногой и желает умереть, потому что… ну как же, муж воскресает, а ему ни руки коснуться, ни чего ещё посерьёзнее.       И разве может граф де Монсоро конкурировать с этим праздником жизни? Да никогда, слишком уж далеко он продвинулся от примата к человеку, если его рассматривать с точки зрения биологии.       Он — добрый сеньор для крестьян, тире, делится пищей и защищает слабых и зависимых от него людей, тогда как дружба или расположение Бюсси приносила только горе, взять хотя бы того же Реми.       Да и к судьбе простых людей, в принципе, Бюсси относился с полнейшим равнодушием, свойственным многим особям его сословия: «Мы устроим здесь славную гражданскую войну…»       Гражданскую войну, вы сказали, господин граф? Будут гореть дома, поля, и простой люд станет смазкой для копий? А женщины, старики и дети смогут пережить незабываемые моменты, если конечно выживут. И для вас это забава? Какая же вы мразь, светлейший граф де Бюсси.       Доминировать напоказ граф де Монсоро не стремится, скромен как в одежде, так и в речах, а природный инстинкт он использует дела для и удивляет мастерством и умением даже Генриха Валуа, у которого этих ловчих было, как обезьян в Бразилии — и не сосчитаешь.       Размножаться граф Монсоро хочет с одной женщиной, причём принципиально с ней, и размножение для графа Монсоро — это отнюдь не кувыркание в травке, пока муж не видит; этот мужчина под сие действо основательно подводит базу и готовится растить детишек.       Такого самца, который приносит пищу и смирно ждёт, когда же ей будет угодно, самка мартышки с визгом и воплями прогонит прочь… отобрав предварительно лакомый кусок, который, в свою очередь, спокойно может отнять у неё альфа-самец, показав зубищи и отымев дурёху на месте, в сугубо воспитательных целях, если она вздумает возмущаться.       Нет, никаких шансов не имел граф де Монсоро, потому что даже если он по какой-то причине избрал себе в пару мартышку в человеческом обличье, то мартышка, более примитивная и ведомая инстинктом особь, неизменно между человеком и обезьяной выберет обезьяну.       Что же до ослепительной красоты Дианы де Меридор, то это понятие весьма растяжимое. Не будем забывать, что автор — мужчина, который вовсе не ищет (не та задача!) совершенства и трепета души, и понятие красоты в этом случае носит одну лишь смысловую нагрузку — «ебабельна». Физически — это спелый персик, из которого, чуть его задень, брызнет сок.       Что же до всего остального, то замечу, что при наличии пакли в голове не бывает ни живости взгляда, ни богатой эмоциональной и мимической палитры реакций. Тепла нет ни в голосе, ни во взгляде. Стеклянная, мутноватая радужка застывших, чуть расширенных глаз с длинными ресницами, способна скорее отпугнуть, чем привлечь. Хорошей формы, прихотливо очерченный, но совершенно невыразительный, с безжизненными губами тусклый рот. Скудная, заторможенная мимика. И в голове у этого существа, в придачу, под чудесными белокурыми волосами, с шорохом и поскрипыванием движется-крутится впустую какое-то странное колесо.       Габриэла Мариани, с её рыбьей мордой, на которой нижнюю половину занимают анемичные губы-вареники, а верхнюю — круглые, растопыренные в разные стороны, бессмысленно вытаращенные стекляшки-глаза, и есть идеальное воплощение всего этого ужаса; посмотрев на Диану в её исполнении, невинное дитя задало мне сакраментальный вопрос: «Мама, она что, боится, что у неё рожа треснет?»