I just got to get you out of the cage

      Алек проснулся от настойчивых волн вибрации где-то в ногах. Он лениво открывает один глаз и уже готовится зажмуриться от привычных лучей утреннего солнца из, как обычно, незашторенного окна его институтской спальни. Ему никогда не нравилось встречать новый день бьющим в лицо светом, но с вечера руки все никак не доходили до занавесок. Работа выжимала из него все соки, и, приходя в свою комнату, охотник не обращал внимания на такие мелочи, а просто валился на расшатанную деревянную кровать и отключался.       Но сейчас непривычно мягкое одеяло привело Алека в замешательство, он, наконец, разлепил оба глаза и осмотрелся. Он спал на широком диване в просторной гостиной Магнуса. По краям тяжелых штор пробивались тонкие полоски света, и, если бы не они, комната полностью утопала бы в сумерках. Мягкое тиканье часов разбавляло тишину, ненавязчивый аромат корицы приятно будоражил и помогал смахнуть сладкую дремоту. Сонно зевнув, Лайтвуд потянулся к уже переставшему звонить телефону. Почти три часа дня и один пропущенный от Джейса. – Не густо, – хмыкнул Алек, откидывая почти ненужный ему мобильник в сторону.       На столике лежала аккуратная стопка одежды, наверное, предназначавшаяся ему. Нефилим взял свои брюки, теперь уже чистые и без малейших следов от вчерашней драки, и натянул их один движением. Думать о том, как он оказался в другой комнате в одном белье, не хотелось, поэтому Алек просто сел и уставился перед собой. Внутри была приятная легкость, словно он весь вечер просто смотрел телевизор, а не отчаянно сражался за свою жизнь, в голове ещё чуть путались мысли, в которых раз за разом мелькало лицо Магнуса, но это казалось естественным и приносило некое умиротворение. Массивный старинный перстень, который маг бросил накануне, так и лежал, где его оставил хозяин. Слабое голубое мерцание притягивало взгляд, и, чуть помедлив, Алек бережным движением взял кольцо. Дорогое украшение отдавало приятной тяжестью, а сам металл оказался тёплым, будто его только что держали в руках. Черный старинный знак казался не вычерченным, а скорее образованным внутри самого камня, и нефилим начал вглядываться в его линии. От них исходила какая-то особая аура древности, совсем не схожая с той, которую Алек ощущал, держа, например, старинную книгу или рисуя очень древнюю руну, но чем-то всё-таки схожей с ней. Это было… Как вечность. Как нескончаемый поток времени, в котором люди рождаются и умирают, эпоха сменяется эпохой, мир падает и поднимается, и только эта сила остается неизменной спутницей судьбы. Годы сливаются в столетия, века уходят в воспоминания, но для неё утекает лишь крошечное мгновение. Нет, не магия. Ни рай, ни Ад, ни часть иного измерения… Скорее, как часть самой жизни. Спрятанная глубоко внутри, неудержимая бесконечная энергия, которой бы хватило выжечь мир до горстки пепла или отстроить его на новой планете. Этот знак шел от самой земли, он природы морей и континентов, от неба и облаков, от солнца и луны, от самого воздуха. От этого ощущения перехватывало дыхание. Словно Алек смотрел на саму суть жизни, её рычаг движения и конечный смысл. На то, что от самого истока времен лечило человеческие сердца. И разбивало тоже. – Не пытайся понять это.       Магнус стоял в дверном проеме, чуть прислонившись к косяку, и наблюдал за охотником. Словно сошедший с полотна Микеланджело Александр притягивал к себе взгляд, и маг не отказывал себе в удовольствии насладиться этим. Он научился ценить красоту. Красоту, во всех возможных проявлениях. Ему нравились сапфировые глаза нефилима, черные мягкие волосы и приятная естественная бледность кожи. Он восхищался его силой воли и стойкостью, напором и упорством. Магнус мысленно обнимал его талию, скользил руками по прессу и плечам, вдыхая его запах полной грудью. Сердце замирало от чистоты и искренности его слов, от заботы, которую Александр был готов бесконечно дарить, его тепла и преданности. Ноги подкашивались при виде легкого румянца, застилающего его щеки, а внутри становилось легко и уютно рядом с ним. Алек вздрогнул и оторвался от перстня. Его плечи чуть напряглись, но лицо оставалось каким-то далеким. Магнус прошел к нему и присел на край столика чуть с боку от нефилима. – Доброе утро, – успокаивающе сказал он. – Как спалось? – Отлично, но знаешь, если три часа дня для тебя утро, признаюсь, я начинаю завидовать. – Между прочим, я сегодня даже встал на час раньше обычного! – с наигранным возмущением ответил Магнус и подцепил пальцем лежавшую на столе рубашку. – Это тоже твоё. – Скорее всего, нет. – Тем, что осталось от твоей футболки, я бы, честно говоря, не стал даже мыть полы, так что я отправил её в мусор. Ну, а эту рубашку я подобрал, пока ты спал, – ответил маг, опуская одежду Алеку на колени. – Неужели ты моешь полы? – Ох, – Магнус рассмеялся, – ты всё воспринимаешь так прямо? Алек смутился и ничего не ответил. Он всё ещё сжимал в руке кольцо Магнуса и не знал, как отдать его магу. Эта вещь казалась ему очень личной, и ему вдруг стало стыдно за то, что трогал её без позволения. – Если не нравится, могу дать синюю, – послышался голос мага где-то над ухом. Алек помотал головой и наконец взял предложенную рубашку за край воротника. Она была из тонкого черного атласа, наверняка стоимостью в половину его гардероба и совершенно в стиле колдуна. Дорогая, элегантная и безупречная. От неё чуть пахло кофе и жженым сахаром. От неё пахло Магнусом. – Спасибо, – поблагодарил охотник и накинул её на плечи. – Я хотел спросить… – Да?       Лайтвуд чуть помедлил под выжидающим взглядом кошачьих глаз, но таки нашел в себе смелость: – Ты ведь соврал вчера про знак, верно? – парень раскрыл ладонь и позволил кольцу скатиться на столик.       Секунду Магнус наблюдал за его лицом, но потом опустил веки и прикрыл глаза, будто уходя в себя: – Я не врал, Александр. – Но и не сказал правду. – Я не берусь говорить того, о чем сам не знаю. – Но… – Алек замялся в неуверенности и тоже прикрыл глаза. Он хотел узнать, что скрыто за странным, так потрясшим его, символом, но никак не ожидал получить такой ответ. Это ввело его в ступор, и Алек почувствовал себя донельзя неловко. – Никто из ныне живущих не может познать всю силу этих знаков, – после затяжной паузы начал маг, – а те, кто по слухам открыл их значение, оставили тайну под нерушимым замком. Я пытался найти ответ, но не смог узнать больше, что сообщил тебе. Больше ста лет прошло. Пару раз меня даже пытались убить за них, хотя, как ни парадоксально, я не могу ими пользоваться по назначению. Не нашлось ещё человека, которому я бы хотел отдать столь важную часть загадки. – Она настолько дорога тебе? – Нет. За столько лет жизни мало что можно назвать дорогим сердцу. Время отбирает у нас всё, так что я мало чему позволяю стать мне близким. Просто эти кольца похожи на меня… – Магнус глухо засмеялся, –их жизнь бесконечна, как и моя. Раз у меня нет спутника, с которым я бы мог провести свою вечность, то я оставлю хоть что-то, что будет таким же неизменным. Мир будет крутиться в своем движении, поколение за поколением сменит друг друга настолько быстро, что я вряд ли уже замечу, и вскоре не останется ничего, что ты видишь сейчас каждый день. Кроме меня и их. Такая константа в потоке времени. Не вникай. – Наверное, больно видеть, как исчезает то, что ты любишь, – такое откровение поразило Алека. Он не мог представить, в каком безумии живет Магнус, сколько он пережил, и как много ему только предстоит. Это было сверх его способностей, слишком больно и горько. – Это убийственно, Александр. – Я бы не выдержал, – глухо ответил охотник. – Ты выдержишь многое, не стоит приуменьшать свои силы, – тон Магнуса слегка выровнялся, но он всё равно продолжал говорить с надрывом. Жуткие, до дрожи щемящие воспоминания продолжали роиться в голове, открывая старые раны. Он помнил слишком много, слишком много он терял. За это временами хотелось проклясть память, но колдун предпочитал не думать об этом. – В тебе есть что-то, чего я раньше не встречал, Александр. Трудная судьба, но она не сломает тебя, в этом я почему-то уверен.       Нефилим залился краской от таких слов и предпочел отвести взгляд в стену. Его одолевали смешанные чувства тоски и какой-то почти безумной радости. Никто и никогда не говорил с ним так откровенно, не доверял ему свои слабые места и тягостные мысли. Никто до этого не обнажал своей души перед ним, как едва знакомый, но уже такой близкий человек.       Наверное, просто так бывает. Странно, несвязно и удивительно. Отношения идут сами собой, и порой даже опережая дозволенный темп, но ты уже не можешь вернуться обратно. Чертова привязанность, от которой ты постоянно бежишь, затягивают петлю на шее, и ты опускаешь руки. Нет, не от усталости или безнадежности, совсем нет. Просто хочешь побыть с нею. Утопиться, затеряться в её Вселенной. Бесконечная, уже предназначенная разбить тебя, преданность мягко касается твоего сердца, словно ставя уникальную отметину того, к кому ты так тянешься. Душа. Она не взлетает. Ты отчетливо понимаешь, что это никак не беззаботный, манящей своей грацией полет. Скорее падение. Длинное замедленное падение в омут. Как снижение высоты, которому пока не видно предела. Хотя скорее само твоё существо не хочет видеть его. Приземление не так страшно, когда ты кружишь в вихре невообразимых ранее чувств. И дальше, в общем-то, безразлично сколько, давно и почему… Он нужен как друг, брат, отец и сын. Он нужен как страстный любовник и примерный супруг, как искуситель, как тормоз и ручка спидометра, как безумие и разум, как жар и холод, как палящее солнце и морской бриз, как кровь по венам и кислород в легких. Просто нужен. Необходим. И в этих чувствах нет ни малейшего греха и пошлости. Это отнюдь не притяжение тел. Скорее, мыслей. Ты не можешь назвать такого человека ни любимым, ни другом. Он и тот, и другой, третий… Он тот, в ком ты нуждаешься больше всего. Он твой, но волен уйти в любую секунду. Свободный, верный. Как ты сам. И хоть давно известно, что всякий полет рано или поздно заканчивается, ты тянешься к этому против своей воли. – Забери его, Александр Лайтвуд, – вдруг шепчет Магнус где-то на задворках сознания. – Я хочу хоть кому-то подарить кусочек вечности. Тем более что по цвету, он почти как твои глаза. – Во влажную от пота ладонь ложится знакомый перстень, и охотник чувствует, как его пальцы тотчас же сжимаются в кулак. Края огранки больно врезаются в кожу, и это немного отрезвляет. Тело прошибает током. – Я не могу его принять. – Тогда пойди и выбрось. – Зачем? – Алек нервно дергает рукой, пытаясь изобразить жест недоумения, но получается плохо. Его кисть только случайно задевает сидящего на столе мага, и тот щурится. – Если не хочешь принять это как подарок, то прими как мой вклад в музей Института, – с напускной небрежностью отвечает колдун и меняется в настроении. – И, позволь заметить, ты здесь довольно давно, твои друзья могут начать волноваться… – Ты хочешь, чтобы я ушел? – Нисколечко. – Значит, я могу остаться? – Нет, – голос Магнуса окончательно пришел в норму, и теперь он смотрит на Алека ничего не выражающим взглядом. Теперь с ним точно невозможно спорить. Да и понять тоже. – Это безумие, – сам себе говорит Алек, всё ещё оставаясь на месте. – Безумие может стать лекарством для нашего мира, – отвечает ему колдун, доставая куртку из воздуха. Его руки ловко накидывают одежду на плечи Алеку, отчего кожа покрывается мурашками, но нефилим не подает виду. – Лучше уходи сейчас, дабы вернуться потом.

***

      Когда входная дверь закрывается, Магнус уже лежит в своей комнате, глядя в потолок. Губы едва шевелятся в немом диалоге с тишиной, но магу всё равно. Он давно привык к одиночеству, теперь оно стало ему другом. Верный и внимательный собеседник. Только ему он доверял малую толику своих тайн. Холодному сквозняку и мятой постели. Колдун сжимает кулаки, комкая шелк под собой так сильно, что ногти больно врезаются в ладонь, а костяшки белеют от напряжения. Теплый ветер дует на него с открытого окна, чуть приподнимая волосы, словно успокаивая своими прикосновениями. Но Магнус гонит его. Ему не нужна мягкость, ласка или жалость. Скорее жестокость. Тяжелая пощечина, что обжигает звонким щелчком, оставляя саднящую боль. Удар в висок, в грудь, в спину… В каждую клетку его организма. Ломота в костях и хаос в мыслях. Кровь, что будет заливать дорогую плитку, под его неподвижным телом, грохот в ушах, срывающий барабанные перепонки, и приступы мучительной агонии. Так проще. Так обыденно. Пусть лучше он перестрадает это сам, не вовлекая сюда никого другого. Он поклялся больше не любить. Ради себя и тех, кто был и будет ему так дорог. Время отберет у него всё, оставив после себя зияющую пропасть отчаяния.       Так лучше, чтобы было нечего отбирать.