Под сенью небоскребов пусть завянет слабость

Я бегу через лес, раздвигая на ходу мешающие ветки. Попутно оглядываюсь назад – проверить, не преследует ли меня кто-нибудь. Руки, кровоточащие ссадинами, не успевают смахивать с лица предательские слезы, выползшие продемонстрировать мою слабость, мою никчемность. Снова поворачиваюсь вперед и бегу, продолжаю бежать, ничего не видя перед собой. Голова больно ударяется о какую-то особо толстую ветку, и я падаю на спину, потирая ушибленное место и морщась от боли. Запекшаяся в уголке губ кровь, толчком выливается и течет по подбородку, заливаясь за воротник изрезанной, некогда белой, рубашки. Теперь бегу чуть пригнувшись и сместив центр тяжести, отчего ноги устали буквально за пару мгновений став болезненно ныть и подкашиваться. Рука потянулась к лицу, вытирая слезы, буквально вдавливая глазное яблоко в черепную коробку. Пробежав ещё пару метров, я почувствовал, что совсем сил не осталось и внезапно, заметив вокруг себя свет, сильно ударился обо что-то лбом. *** Похоже, после сильного удара сознание было благополучно потеряно. Очнулся я, лежа животом на земле, в корнях какого-то дерева. Я открыл глаза, смотря, как причудливо изменяется тень травинки, находящейся прямо перед моим носом. На травинку стала вскарабкиваться божья коровка, а я лежал, наблюдая за ней, и даже не пытаясь подняться. Насекомое долгое время сидело на травинке не шевелясь, будто наблюдая за мной. Чувствительные усики были направлены в мою сторону, а животное не изменяло своего местоположения, нисколько не скользило, не падало, когда травинка гнулась низко к земле. Через какое-то время божья коровка расправила крылья и, взвившись невысоко в воздух, полетела прямо на меня. Подтянув к лицу руку, я отогнал навязчивое насекомое и, опираясь руками о землю, поднялся на ноги. Как оказалось, врезался я в массивный, наверняка взрослый (просто ненавижу употреблять слово «старый») дуб. Он был примерно вдвое шире меня и раскидывался высоко в небо огромной кроной. Пальцы скользнули по жесткой коре, проникая в различные ямки и очерчивая выступающие бугорки. Казалось, дерево отзывается на прикосновения шумом листвы и незначительным скрипением ветвей. Не знаю, что двигало мной в следующий момент, но из кармана вырвался складной нож, который вызубренным с пеленок движением раскрыл, сильно сжав рукоять в руке. В следующее мгновение блестящее лезвие полоснуло по коре, пробороздив её глубоко внутри и снова вырвавшись наружу. Я снова замахнулся и нанес вертикальный удар, за которым раздалось тихое уханье. Я вздрогнул, звук слегка притупил ярость, казалось, что дерево стонет. Я прислонился к порезу лбом, опустив дрожащую руку. Кожа прочувствовала несколько капелек «крови», выступившей из глубокого пореза. Она протискивалась между складками моей кожи и грубой корой. Странно, что лезвие смогло настолько глубоко войти в дерево. Однако оно оставило совсем тонкий, едва различимый, но очень глубокий порез. Я точу этот нож каждый день, яростно, остервенело, представляя, как омою завораживающую сталь кровью моих насмешников, но не сейчас… Сегодня я просто не попал сразу домой, пришлось убегать, и я забрел в какую-то невиданную ранее глушь. Поэтому теперь, имея потребность выместить на чем-то неимоверную злость, пару раз ударил дерево. Выступившая из-под коры прохладная жидкость слегка отрезвляла голову, приводя мысли в шаткий, но все же порядок. Ладонь легла на дерево, чуть ниже головы, проводя по первому сделанному порезу. Из него тоже тоненькой струйкой вытекала «кровь». Я сжал рукоятку ножа в руке, убеждая себя, что дереву ничего не будет, хотя сам прекрасно понимал, что это не так. Смотря в землю и роняя вниз слезы, медленно, но от этого не менее ожесточенно резал кору над своей головой. Ранил дерево. И сам чувствовал боль от этого. Раньше я не наблюдал за собой мазохистских наклонностей, но если рассудить логически, все становится на свои места. ***Я далеко не садист и не люблю доставлять боль другим существам, только если они не сделают мне больно. Люди, причинившие мне сегодня боль и причинявшие её вот уже несколько лет должны поплатиться! И они поплатятся, но не сегодня… Надо подождать ещё немного, совсем чуть-чуть…*** Я скрипнул зубами и лезвие, вошедшее особенно глубоко, жалобно чиркнув, встало на месте. Такой простой жест вызверил меня ещё больше и я, подняв полные ненависти глаза, рванул вниз, высыпая из длиннющего пореза труху и мелкие опилки. ***Из-за того, что страдает невинное существо, не сделавшее мне ничего плохого, я сам ощущаю боль внутри себя. Дерево, хоть и не могло разговаривать, но все же было живым организмом, а после таких шелестений, которые, возможно, лишь для моего мозга, но показались совсем человеческими, боль внутри разрасталась ещё больше. *** Глаза удивленно расширились, глядя на дерево с зарубками, которые я так жестоко сейчас делал. Да, из-за моей грубости получилось несколько резко, но это не портит всей картины. Непроизвольно рука обрисовала черты лица красивого парня. Я смотрел, проводя пальцами по скулам, очерчивая подбородок, уши, пряди волос. Все казалось каким-то неправдоподобно-натуральным, притягивающим, манящим. Острые черты, о которые, казалось, можно было пораниться, притягивали взгляд, заставляя любоваться. Через левую щеку парня от уголка глаза проходил длинный шрам, выходящий за пределы лица. Фаланги пальцев едва коснулись аккуратно вырезанных век, прошлись по носу, спустились к губам. Твердые, деревянные, хотя чего ещё можно ожидать от дерева? Я не люблю сдерживать свои желания. Пусть даже самые бредовые, безумные, не поддающиеся логике. Желания, об исполнении которых я потом буду всю жизнь мучительно жалеть, но, тем не менее, мне надо исполнить его. Поэтому сейчас я, опершись ладонями о дерево, прикоснулся мягкими, кожистыми губами к твердым, деревянным…