Отношения

Микки тащился от вкуса крови Йена. Он поэтому и дубасил его, ломал нос, сдирал кожу. Только ради невообразимо-прекрасного металлически-кислотного привкуса крови Йена. Микки считал, что поцелуи — это по-гейски. А он не пидор и не сучка. Но если целоваться, когда губы разбиты, а во рту хуева куча крови… По-мужски это. Сука, Милкович любил запускать язык в рот Галлагера, слизывая кровь с дёсен и зубов, сглатывая, борясь с желанием прикусить губу или язык, усилив вкус. Блять, и иногда он не сдерживался, и тогда уж эта сучка, Йен, стонал от удовольствия, блядский мазохист. Нежность — это не для Микки. Хуй его знает, что это такое… Нежно-ость… Фу, блять, даже звучит противно, фу, сука, фу. Именно такое отношение было к нежности у Милковича. И если эта галлагеровская сучка хоть словом заикался о ебаной нежности, Микки бил. Со всей силы, не сдерживаясь, а потом впивался в его губы, вылизывал кровавый рот, кусал побитые губы. Извинялся Микки тоже очень необычным способом. Он вначале выливал на Йена кучу говна, обзывал пидором или сучкой, а потом отсасывал ему, сглатывая сперму, дико кайфуя от стонов, наслаждаясь, блять, ими. Ещё он подставлял свою задницу, насаживаясь на член, без лубриканта, говоря, что это для пидорасов, а он, черт возьми, натурал. И продолжал трахаться с парнем, зная, что зад будет зудеть, но как это было ахуе-ено. Микки любил курить. Он обожал, когда курил Йен. Блять, как пиздецово ахуенно от него несло перегаром. Невообразимо. Как Милкович ненавидел эти моменты, когда не сдерживал себе, тянулся к нему, руками, глазами ощущая терпкий запах дешевых сигарет. Бля-ать. Рыжий уебок… Как он бесит вечным непослушанием, жеманностью его, блеать, гейской. Чертов пидор. — Ты где был, ублюдок? — Микки схватил Галлагера за рубашку и прижал к стенке. Их лица были чертовски близко, из приоткрытого рта Йена пахло сигаретами «Marlboro», а в голове промелькнула мысль поцеловать его, и, блять, мир сошёл с ума. — Какая тебе разница, Милкович? Я трахаю тебя, но это не значит, что люблю, или, блять, мы встречаемся! — он резко ударил Микки в грудь, и отвернулся, чтобы тот не увидел покрасневшие щеки. Клевета. Все что сказал — кле-ве-та. Просто заебало… Заебало, что он вечно отталкивает его. Заебало, что избивает, а потом целует или отсасывает. Заебало, что, блеать, совершенно не ценит его! Заебало! Йен с силой ударил кулаком по стене уткнувшись головой в холодную плитку. Микки не трогал его, и, похоже, он был растерян, но в бледном свете фонаря это было практически невозможно различить. — Врешь, — Микки шептал сквозь стиснутые зубы, злой и голос, черт его возьми, дрожал, как у признающейся в любви сучки, — врешь. Ты вре-ошь, Галлагер! Микки взревел, выбросил кулак вперёд и ударил Йена в скулу, парень упал, и странно сжался. Милкович пнул его, не остановившись, когда услышал стон, упал на колени, со всей дури врезав в рыжий затылок. Галлагер выгнулся и харкнув кровью, похоже, вырубился. Микки схватил его двумя руками за лицо и потряс. Ноль реакции. — Галлагер, сучка… Очнись ты! — Микки, не церемонясь, влипил ему пощёчину, до сих пор злой, за те слова, про… Про… Про… Про гребаную уебскую любовь, — Галлагер, блять! В носу предательски защипало, а глаза подернулись дымкой, Микки с силой сжал с зубы, но из глаз потекли слезы. Ебанные слезы! — Йен, прошу… Черт, галлагерская сучка… Милкович уткнулся лицом в тёплую рваную куртку парня. Она легко впитывала слезы трясущегося Микки. Подняв тело, хрен его знает кого, друга, парня, врага, закинув его за плечо, Микки начал пробираться через подворотни к себе домой. Пытаясь успокоить льющиеся слезы, поглаживая, нахуя блять, Йена и неся всякую дичь про извинения, любовь и прочую гейскую хуйню.

***

Вещи были, как всегда раскиданы, коробки раскрыты, все стены провоняли наркотой и бухлом. Дом Милковичей, ясен пень. Пытаясь не разбудить сестру, Микки, с ношей на плече, старался аккуратно пробраться в свою комнату. Все шло хорошо, он тихо, незаметно прошёл большую часть пути, но… — Микки? — сонная ненакрашенная Мэнди выглядела непривычно, в одной руке у неё была бутылка пива, а другой она касалась включателя. Её глаза мгновенно расширились, когда она увидела ношу брата, — Йен?! — Тише, чего разоралась? — грёбанная привычка сестры-сучки орать бесила, — Ты нихуя не видела, поняла? Микки зыркнул на Мэнди так злобно, что та лишь вздрогнула и кивнула. Парень быстро прошмыгнул в свою комнату и скинул Галлагера на кровать. Сбегал на опустевшую кухню, налил холодной водой, вернулся в комнату и, не церемонясь, вылил её на бессознательное тело. Йен вздрогнул и закашлялся. Начал глубоко вдыхать воздух, осматриваясь, где находится. — Галлагер… — забыв про гребанную осторожность, Микки схватил парня за плечи и притянул к себе уткнувшись в изгиб шеи, — блядский ублюдок… — Микки всхлипнул. Тупой, тупой, ебанный, ублюдочный Йен. Черт… Галлагер притянул Милковича поближе. Держа руки на талии, легонько поглаживая и дыша в темный затылок. Все было пиздато, слишком правильно. Никакой нахуй натянутости, напряжности и никакого, бля, недопонимания. Спокойно, ска, и хорошо. — По-гейски, — Микки прошептал это, выдыхая в шею, заставляя табун мурашек пронестись по спине, заводя, возбуждая. И правда, как-то по-гейски. — Я знаю, — шёпот. Только шёпот и темнота. Наверное, это романтика. И все кажется таким правильным. Чертовски верным, что аж тошнит. — Ебанный в рот, почему мне это нравится? Внятного ответа он так и не получил. Только тёплые губы, шершавая мозолистая ладонь на затылке и всепоглощающее понимание происходящего. Это был поцелуй. Настоящий. Без крови, перегара и жестокости. Пусть гейский. Пусть как у сучек. Но, хуй отсосите, им это нравилось. В тот момент было ясно — сегодня не будет быстрого перепихона или жесткого траха. Сегодня вообще не будет никакого секса, минета. Сегодня все будет по-другому. Никто, блять, не углублял поцелуй. Только лёгкие касания губ, мимолетные укусы, бестелесные запахи. Что-то новое для них, необычное. Хуй его знает, нравится или нет. Они целовались ещё долго. Просто целовались, ебать вашу ж мать. И, как бы странно это не было, они кайфанули. Реально кайфанули. Их трясло больше, чем от спайса или кокса. Их бошки сносило друг от друга. — Галлагер, — наверное, когда говоришь такие вещи, надо называть парня по имени, — Йен, — сука, красивое имя у этого рыжего уебка, — я… Я… Микки сжал зубы. От злости. Злясь на ебанного себя, трусливого, мерзкого, тупого, который не может сказать такие простые, блять, слова. — Люблю тебя, — Йен легонько поцеловал его в губы, куснув нижнюю, улыбнувшись, — я знаю. — Слишком много знаешь, — голос Микки был до неприличия счастливый. — Я знаю, — фирменная улыбка и опять гейский поцелуй. Без крови и перегара. Но такой же крышесносящий.