I Won't Give In

POV Лиз Мы просто шли по дороге и болтали обо всем подряд — будто совершенно ничего не происходит, а дома нас будет ждать абсолютно спокойная обстановка. Хотя… Разве это важно? Чёрт возьми, разве мне мало проблем? С Эрин я просто хотела забыть об этом кошмаре хотя бы на время. Мне хотелось поддержать сестру, увидеть на е` лице улыбку. Но, видимо, нескоро у меня получится просто расслабиться. Я думала, такая Санта-Барбара бывает только в дешёвых сериалах. Кто же мог знать, что я так ошибалась… Я и сообразить ничего не успела, как меня заволокли в машину. Успев только вскрикнуть, я пыталась сопротивляться, но железная хватка мужчины, который схватил меня, была сильнее. — ЭРИ. — но договорить, докричать, если выражаться точнее, конечно же, мне не дали. Мне закрыли рот рукой, а я, наконец, перестала вырываться, понимая, что это пустая трата времени. Наконец я смогла трезво оценивать ситуацию. Я уже начала думать, как же мне связаться с полицией и какими способами можно сбежать из логова злодеев. Но как только я увидела, кто сидел в пассажирском кресле… Все эти мысли просто выветрились из головы, а меня саму будто бы огрели по голове. Я догадывалась, что мой отец — истинный психопат, по которому психушка плачет, но такого я от него не ожидала. — Всё, Марк, можешь отпускать её, — небрежно бросил человек, которого я зову папой. И тот мужчина, который меня держал, послушал его. Моя бы воля — я бы устроила истерику в машине, избила бы всех вокруг, стёкла бы повыбивала к чёртовой матери. Но тогда меня снова будут держать как какую-то заключённую. — Зачем? Какого чёрта ты творишь?! Папа, за что? — Это что ТЫ творишь, мерзавка такая? Это всё поганая сестрица научила тебя врать мне в лицо? — Как ты её назвал?! Да как ты… — Заткнись! Тебе слово не давали! Я пытаюсь сделать из тебя нормального человека — ты ещё благодарить меня потом будешь, когда станешь взрослой. А твоя сестра помрет где-то в переулке от передоза, потому что её уже ничто не спасёт! А обращаться к психиатрам я не хочу. Репутацию только портить… — А весь этот спектакль, получается, репутацию не портит? — ДА КАК ТЫ СО МНОЙ ГОВОРИШЬ! — он замахнулся, награждая меня звонкой пощёчиной. Сквозь зубы я прошипела проклятия, но не более — всё ещё наивно полагала, что смогу держать себя в руках. Но мы с отцом понимали, что самое «интересное» начнётся дома. Там уж никто из нас не будет сдерживаться. Да и «свидетелей» будет поменьше, так сказать. Меня, словно какого-то котёнка, зашвырнули в коридор нашего дома, который стал так ненавистен мне. Громкий хлопок входной двери, злобное сопение отца и топот маминых ног. Она уже бежала к нам с гостиной. Я вскочила на ноги, надеясь, что сбегу к себе и останусь незамеченной, но папа схватил меня за рукав кофты, не позволяя двинуться. Осколки слёз кололи глаза, но я не стану плакать сейчас. — Отпусти меня, сейчас же! — рявкнула я, поднимая голову и смотря на него. — Ещё чего! Нам предстоит долгий разговор, Элизабет. Ты не будешь видеться со своей сестрой. Я объясняю ясно или нет?! — Если старшую мы не сохранили, то хоть младшую попытаемся… — нервно бормочет мать, пытаясь делать вид, что она принимает какое-то участие в этом дурдоме. Да, именно. Ведь назвать воспитанием весь этот пиздец язык не поворачивался. — Мама, папа, может, я буду сама решать, как мне жить? Я же не убиваю людей, я не употребляю наркотики! Я вполне адекватный ребёнок! — Поэтому ты сделала эти мерзкие наколки? Поэтому слушаешь такую музыку и ходишь вместе со своей сестрой? Она пагубно влияет на тебя! — Я вас всех ненавижу! Я видеть вас не желаю! Почему вы причиняете столько боли? — я уже кричала на них, выплёскивая всю злость. Отцу это не понравилось — последняя капля его терпения иссякла. Он потащил меня на второй этаж, чтобы продолжить «дискуссию» в комнате. Ему было плевать на мои попытки выбраться, во время которых я вечно ударялась об лестницу; было плевать на то, что мне больно. Сейчас я была какой-то куклой, у которой не может быть своего мнения. И вот, мы уже в комнате. Папа швыряет меня на пол, а я тут же вскакиваю на ноги, враждебно смотря на него. — Что за цирк ты устроила? Цирк? О, так я ещё и виноватой остаюсь? Хотя не впервые такое, почему это я удивляюсь… Я хмыкнула, продолжая смотреть на этого мужчину и не произнося ни слова. Желания не было с ним говорить, потому что я знала, что с языка будут срываться лишь маты и проклятия. — ОТВЕЧАЙ! — ему не нравилось, когда я так делала. Отец просто бесился — лицо багровело от злости, нижняя губа несколько дрожала, а его косматые брови сводились на переносице. Жуткий вид, но меня он просто смешил. Он что-то прорычал, вновь ударяя меня по лицу, отчего я сделала несколько шагов назад. Но я молчала. — Упрямая девчонка! Слушай сюда: у тебя нет другого пути. Ты будешь делать так, как я говорю. На твоём общении с сестрой я окончательно ставлю огромный и чёрный крест. И на следующей неделе я записал тебя к одному мастеру: будем выводить ту дрянь с твоего тела, которую ты себе набила. А на следующий семестр я переведу тебя в другую школу — это пансион в Пенсильвании. Там уж у тебя точно не будет возможности общаться с какими-то психами! — Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! И ЖИЗНЬ СВОЮ НЕНАВИЖУ! КАТИСЬ ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ! Внутри меня только что взорвалась атомная бомба, уничтожая любое терпение и пофигизм. Ярость и обида кипели внутри меня, грозясь вырваться наружу. Я схватила какую-то книжку, кидая её в отца, но тот уже успел выйти из комнаты, закрыв меня на ключ — книга врезалась в стену, падая на пол. Что я сделала такого плохого? Почему моя любимая сестра и я теперь должны так страдать? Я начала срывать со стен плакаты, рисунки. Опрокидывать на пол все книги, карандаши, диски. Я крушила свой маленький и уютный мир, который так долго и старательно пыталась выстроить: даже моя комната стала мне противна. Хотелось разрушить всё, что имеет связь с моей жизнью в этом адском доме. Я заснула на полу, укрывшись одеялом и изредка всхлипывая. Но ничего хорошего мне не приснилось, лишь неясные картинки нагоняющие ужас и тоску. Поэтому проснулась я рано, ощущая себя выжатым лимоном. Голова раскалывалась на тысячу кусочков. Подняв голову, я взглянула на часы — пять утра. Слишком рано. Но я всё равно уже не засну, даже если очень буду этого хотеть. С грустью посмотрев на все те предметы, которые лежали на полу, я решила убраться — не оставлять же всё вот так. Перед уходом в школу я успела написать сестре небольшую записку и подсунуть её под дверь. Я понимала, что с ней мы нескоро сможем увидеться, а уж тем более — нормально поговорить. Конец POV Лиз POV Эрин За ночь я так и не заснула. До меня доносились крики отца и Лиз. Господи, что же опять случилось? Послышался громкий хлопок двери, затем что-то тяжёлое упало на пол. Судя по звукам, Элизабет крушила в своей комнате всё. Я подорвалась с кровати, меряя комнату нервными шагами. За что же это всё! Внезапно до меня донёсся приглушенный голос отца. Я тихо подошла к двери и прислонилась к ней ухом. — Я сделаю из неё человека. Хочет она того или нет. — Я не сомневаюсь в тебе, а что с Эрин? Она только позорит нашу семью. На глаза навернулись слезы. Что я сделала? Чем заслужила такие слова? Я съехала спиной по двери, продолжая вслушиваться в разговор родителей. — Думаю, ей пора уходить. Я не потерплю её в своём доме. Тем более, она оказывает слишком негативное влияние на Элизабет, а это никому не нужно. Если она послезавтра утром не уйдёт сама, я выкину её отсюда, как паршивого котёнка, — жестко сказал отец. Что? Что он несёт? Нет, я не была расстроена от перспективы покинуть этот ад, я боялась того, что эти деспоты могут сделать с сестрой. — Что с младшей? — Я записал её в салон, там выведут её наколки. А через полгода она отправится в другую школу. И я не хочу, чтобы оставшееся время здесь она общалась с Эрин. — Отлично, может мы перестанем краснеть хоть за одного своего ребёнка. О Господи! Элизабет! Они же убьют её! Характер сестры я знала идеально: она не будет делать то, что ей скажут родители, а вторые от неё не отстанут. Хоть бы она не покончила с собой. Сердце тревожно забилось. Я упала на кровать, заглушая рыдания подушкой. Неужели родители не понимают, что убьют нас своими действиями. Я сжала в руке кулон в форме звезды. Её углы больно впивались в мою ладонь, но я не обращала на это внимания. Я посмотрела в окно. Небо постепенно светлело, значит, скоро вставать, а я все ещё не спала. Я лежала без движения, уставившись в потолок. Слёзы не заканчивались, отчего голова раскалывалась на части. Часы тихо отстучали шесть утра. Я отвернулась к стене, чтобы не видеть солнца и света. Внезапно дверь с шумом отворилась. Спиной почувствовала: отец. Но я даже не шелохнулась. — У тебя есть два дня, чтобы собраться и уйти из дома. Тебя здесь больше никто не будет терпеть, — мне было плевать на его слова, и я оставалась неподвижной.Отцу это, вероятно, показалось неуважением, потому что он резко поднял меня за воротник футболки и прорычал в лицо: — Я с тобой разговариваю. Может хоть последние впечатления попробуешь оставить хорошими? — Мне все равно, что вы будете думать обо мне, — я смотрела ему в глаза, зная, как это его раздражает. — Да как ты смеешь?! На этот раз отец не сдержал себя: в голове зазвенело, кажется, из губы потекла кровь. — Как же ты меня бесишь! Что ты за родитель такой? — я вскочила с кровати и остановилась напротив него. — Значит так! — отец тяжело дышал. — Чтобы завтра с утра тебя здесь не было. В школу ты больше не ходишь. Твои документы я забрал. У тебя есть один день, чтобы собрать свои вещи. — Вы убьёте Лиз, — тихо сказала ему я. — Доведете до самоубийства. — Ох какие же мы умные. Не открывай свой рот! — отец снова взорвался. — Что ты вообще можешь знать?! Я отвернулась к окну, не желая больше видеть этого человека. — И за какие грехи у меня такой ребёнок? — пробормотал отец, покидая комнату. Скула сильно болела от его удара. Я пошла в ванную, посмотреть на своё лицо. Ну что ж, нижняя губа разбита довольно сильно. Кровь уже не шла, однако весь подбородок был запятнан красной жидкостью. Я молча умылась, недовольно шипя от пощипываний в губе. Вернувшись в комнату, я вытащила свой любимый рюкзак и на скорую руку побросала туда все необходимое. Потом подошла к стене. Ээх, плакаты мои любимые, где вас теперь повесить? Я аккуратно поснимала все со стен и сложила в рюкзак. Хоть что-то будет моим утешением. И тут же комната стала выглядеть пустой, чужой. Внезапно из-под двери вылетела маленькая бумажка. Я подбежала и подобрала её. Мелкий аккуратный почерк сестры: «Эрин, это ужас, я не могу. Давай убежим, прошу! Помоги мне, или они доведут меня!» Бедная Лиз. Она ведь ничего не сделала, чтобы заслужить это: в списке её друзей не было сатанистов, она открывала школьные учебники, в отличие от меня. На глаза навернулись слёзы. Я вспомнила наше детство, счастливое детство. Тогда Лиз была похожа на котенка: она всегда норовила устроиться у меня под рукой или на коленях. За это я долгое время называла её только котенком, котиком. И теперь мой пушистик должен страдать, глотать слёзы обиды и боли. Я вздохнула. Телефон тихо пискнул. Руки мелко задрожали, когда я вспомнила, чем это закончилось в прошлый раз. Открыв сообщения, я облегченно вздохнула: снова оператор. Рюкзак уже был собран. Время близилось к трём. Значит, Лиз скоро вернётся домой. Живот неприятно заныл: я уже и не помню, когда ела в последний раз. Упав на кровать, я закрыла глаза. Незаметно для себя я провалилась в сон, наверное, в последний раз в этом чёртовом доме. С трудом разлепив глаза, я поняла, что за окном уже темнеет. Значит, мне скоро пора уходить. Я вздохнула. И тут же до меня донесся разъярённый голос отца. — Где эту малолетнюю носит? — рычал он, поднимаясь по лестнице. То есть? Где Элизабет? Неужели она все-таки сбежала от этих идиотов? Если так — я буду только рада. Голос отца был уже совсем рядом с моей комнатой, поэтому через пару секунд он подлетел ко мне. — Где твоя сестра? ОТВЕЧАЙ! — Пап, откуда мне знать? — я честно пыталась говорить спокойно. — Ты сам не дал нам шансов общаться. Может я бы и знала тогда. — Мерзавка! Да как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном! — он замахнулся на меня кулаком. Я едва успела выскочить из-под его руки и отбежать к окну. Кулак отца со всей силы впечатался в стену. Мне даже страшно представить, что было бы со мной, не успей я улизнуть. — Что ты творишь?! — я возмущенно посмотрела на него. — А это что? — папа поднял с кровати маленькую бумажку. Записка! Чёрт, он же убьет меня сейчас. И, судя по яростному взгляду, который он поднял на меня, я таки права. — Не знаешь, значит? — он медленно надвигался на меня. — И откуда же эта записка, написанная почерком Элизабет? — Я не знаю, где она сейчас, пап! Может, в школе осталась, — я испуганно смотрела на него. — Её вообще сегодня в школе не было. Не делай из меня дурака. ГДЕ ОНА? Думаешь, я не догадался о твоей очередной проделке? — отец заорал так, что задрожали стекла. — Пап, я не знаю, честно! — Ах ты ж, лживая тварь! — он схватил меня за волосы, бросая на пол. — Если ты мне не скажешь сейчас правду, я не знаю, что я с тобой сделаю! Он относительно легко ударил меня по щеке. — Да не трать ты на нее нервы, пусть уходит уже, — на пороге стояла мать и смотрела на меня с отвращением. — Ну, уж нет! — я едва успела закрыться руками, или он бы мне череп разнес. Рука отозвалась сильной болью. — А то направится к своей сестрице ненаглядной и её окончательно испортит. — Пойдем, ты без нервов с этой бестолочью останешься, — надменно проговорила мама. Её тон меня взбесил. Я мгновенно подскочила на ноги и с силой толкнула родителей на выход, вскрикивая от боли в руке. Как же я ненавижу этих людей. Как только они оказались за порогом комнаты, я быстро закрыла дверь и оперлась на неё спиной, восстанавливая дыхание. Взгляд упал на руку. Запястье начинало опухать, я едва вообще могла шевелить рукой. Я, конечно, никогда не сомневалась, что у этого человека сильный удар, но чтобы настолько… У меня зарождались подозрения на перелом или трещину. За дверью слышалась ругань родителей, но я уже не обращала на них внимания. Все мои мысли заняла другая новость. Где же Лиз… Пропустить школу она не могла, даже будучи в таком паршивом настроении. Во мне нарастала тревога. Будто снежный ком, который сметает все на своем пути. Интуиция тихо шептала, что с сестрой случилось что-то ужасное, но что — об этом она молчала.