Эхо Битвы

      Конец Великой Битвы застаёт их перед рассветом. Где-то за хребтом земля валится в бездну, оглушительному грохоту вторят сполохи с другой стороны. Нет больше той силы, что бесконечно вдыхала в них жизнь. Они чувствуют себя свободными.       Многих волновал вопрос, кто же вышел победителем: Свет или Тьма?       А кто-то уже понял, что это не имело значения с самого начала.       Израненный, но по-прежнему крепкий, долгие часы Слардар рыскал по ущелью в бесплодных поисках. Быстро скользят змееногие, даже по суше. Чёрная кровь, почти застывшая на покорёженном трезубце, легко прокладывает слизерину путь: ни вопросов, ни попыток остановить.       Он находит её у реки, по тому самому глубинному фонарику, чьё люминесцентное сияние почти незаметно при дневном свете. И пусть её чешуя изрядно счёсана, а хвостовой плавник надорван в нескольких местах, Слитис не теряет ни своей гордости, ни своего величия. Нага плещется на мелководье, омывая ничем не прикрытое тело. Голая, расслабленная и обманчиво безоружная, она блестит в слабых утренних лучах, как людское золото.       Слардар ловит себя на мысли, что боится…спугнуть её?       — Капитан…       — Не зови меня так, страж. — Нага быстро окунается, скрывшись под водой, но затем подплывает ближе.       — Куда ты теперь? — Ему все более неловко становится вот так стоять перед ней, по стойке и с трезубцем. Глупое чувство.       Слитис не удостаивает ответом даже тогда, когда Слардар соскальзывает с травянистого берега. Вода приятно холодит истосковавшуюся по ней рыбью кожу. Всего лишь на миг вода обнимает так сладко, что слизерин забывается. Всего лишь на миг.       Он никогда не смел прикасаться к ней. Не может солдат без приказа касаться офицера, тем более, обнимать. Всё, что было позволено, — молча смотреть ей, разжалованной, вслед.       И потом, сколько бы он не вспоминал её, в сознании возникала только упрямая спина, удаляющаяся из зала.       Руки слизеринов медленно переплетаются, хвосты плавно скользят в унисон; их тела движутся, как будто они плывут, оставаясь при этом на том же самом месте. Вода равнодушно скрывает трение плавников, такое же безмолвное, как и бесстыдное.       — Не знаешь чести, страж, — холодно отмечает сирена, не пытаясь, тем не менее, отстраниться. Её движения менее резкие, ленивые. Наблюдай за этим действом человек — нашёл бы её безучастной. Но запах, который она выделяет, всё больше манит змееногого стража и он более чем красноречив.       — Говорят, честь — это закон. Разве я нарушил его, капитан?       Слитис резко дёргается, но Слардар заметно сильнее в грубом противостоянии. Нага насильно погружается под воду, вынужденная открыть жабры; опрокинутая на спину — теряет опору.       Последний аргумент, припасённый для дерзкого — песня сирены, едва не срывается с полуоткрытых губ прямо из-под воды.       ...будь Слардар просто опьянён ею и в затуманенных глазах читалась одна лишь страсть, ей ничего не стоило бы парализовать его и поступить по-своему. Не дерзость в его словах, не насмешка над сложенными офицерскими доспехами. Она действительно оставалась для него капитаном и это подчинённое, слепое обожание, безотчётное в той же степени, что и военный фанатизм, вдолбленный в них обоих с детства… где-то в глубине души было именно тем, чего ей так хотелось.       Это обожание смешалось с горечью неразрывно; оба понимают, что её честь не вернуть.       Хорошая попалась отмель — сплошные окатыши, ни песка, ни ила. Слизерины опускаются на дно.       Его раны, её принципы, принадлежность к разным видам, в конце концов, — всё остается там, на поверхности. Здесь нет места сомнениям.       Слардару с трудом верится в реальность происходящего, слишком надолго он застрял на этой проклятой Битве, не принадлежащий себе ещё пуще прежнего. Даже время тут, казалось, обращалось вспять.       Мелкая река уносит белёсое семя, а Слитис, извиваясь в объятиях, заливисто смеётся.       Неужели свобода?       — Слардар, — даже его имя из её уст звучит как песня, — зачем ты делал эти странные вещи руками?       — Я знаю, сирены целуются, как люди. Но такие, как мы, на это не способны.       «Ответственный во всём, ну конечно же» — улыбается нага про себя, а вслух произносит:       — Вот оно что.       — Это было хорошо?       — Это было неожиданно хорошо.       Сирена нескоро забудет его пальцы у себя во рту и ту нежность, с которой они исступлённо ласкали её.       Он чувствует, насколько усыплена бдительность наги. Вряд ли у него будет другой, более подходящий момент обозначить свою позицию. Время утекает вместе с тем, как Слитис приходит в себя.       — Я пойду с тобой, куда бы ты ни направилась.       Нага же непреклонна:       — Возвращайся домой, Слардар. Не по пути мне, даже с тобой.       Голубизна её глаз тускнеет до серо-стального оттенка, но он не замечает, ведь она больше не смотрит на него.       Так принимать решения куда проще.       — Ради чего ты отвергаешь меня теперь? Ты никогда не найдешь кубок. Но быть на суше одной — не было такого приказа.       — Это только моё бремя. Не рады змееногим на земле, исход мой известен заранее. — Её голос твёрд даже в жестокой улыбке. Голос стража тоже не дает слабины:       — Только не рядом со мной.       — Ты забываешь свой долг, рядовой. Или лучше сказать, дезертир? Вернись в храм и отчитайся — это приказ.       — Ты больше не капитан, чтобы давать мне приказы.       Какой-то миг и вся глупость сказанного становится очевидна. Слитис переиграла его, не в бою, всего лишь словом.       Развернётся и уйдет.       Ударит по лицу, ладонью. Сирены делают это так же, как и люди.       Нага решительно выходит на берег. Бросает через плечо:       — Мы идём на юг.