***
Генри Грин всегда был романтической натурой. Он восхищался красотой природы, различными произведениями искусства и изящными словесными оборотами. Как и любой романтик, он искал абсолютного совершенства. И однажды он влюбился. Сияющий взгляд смеющихся глаз цвета морской волны, ангельская улыбка трепетных алых губ, словно выточенный из белого фарфора обаятельный носик, россыпь смеющихся веснушек на восхитительно нежной коже — о достоинствах своей возлюбленной Генри мог бы рассказывать бесконечно. Каждая её черта лица, каждое движение, слово — всё являло собой непоколебимо прекрасный и недостижимый идеал. Ещё с первой их встречи на крышах Уайтчепела девушка привлекла его своей утончённостью, лёгкостью, энергией и разумным мышлением. А позднее — завладела всеми мыслями агента лондонского бюро ассасинов, воцарилась в тронном зале его сердца и сделалась хозяйкой и повелительницей его грёз, мечтаний и снов. То, что раньше занимало его: поиск Частиц, дела Братства, книги — отошло на второй план. Генри жил лишь ради того, чтобы быть рядом с избранницей, ловить её взгляды и каждое её слово. Один звук её имени — Иви — сеял блаженный беспорядок, полный сладкой неги в его душе. Он не мог читать романы, которые раньше находил отличными, всё в них казалось ему приторным и ненастоящим, а любовь героев — недостаточно сильной. Зато теперь мужчина прекрасно понимал, что чувствуют влюблённые. Каждая минута, проведённая с Иви, навсегда запечатлелась в его памяти. Генри было приятно думать, что улыбки, которыми одаривала его девушка, а также те слова, которыми они между собой обменивались, имели тайный смысл. Он лелеял надежду на взаимность, и она согревала его в безрадостные тяжёлые будни. Однако, с детства приученный наблюдать, подозревать и сомневаться во всём, ассасин постоянно терзал себя мыслями о несостоятельности таких надежд, и о том, что он, Генри Грин — жалкий слабак, недостойный такой прекрасной девушки, как мисс Иви Фрай. Неопределённость сложившегося положения тяготила молодого человека, но ему не хватало решимости, чтобы развеять её туман. Уверенностью в себе он отнюдь не обладал, и достаточной твердостью духа — тоже. Не решаясь делать более серьёзные шаги, Генри довольствовался тем, что приветливо улыбался Иви, рекомендовал ей какие-либо книги, силился завязать непринуждённый разговор (выходивший несколько натянутым) и всячески помогал девушке в поиске Частицы Эдема. Ему нравилось то, что они делали, и как действовали вдвоём. Если его любви суждено быть безответной, по крайней мере, они всё ещё могут работать вместе. Да, и это было бы замечательно, если бы не Джейкоб Фрай, порой просто невыносимый брат-близнец Иви. В отличие от Генри, он как раз страдал от уверенности в себе. Точнее, от его уверенности в себе страдали другие. Джейкоб был едва ли не полной противоположностью сестре и вовсе не отличался присущими ей здравым смыслом, осторожностью и тактом. Скорее, он с радостью пренебрегал этими вещами. Поиски Частиц младший Фрай считал пустой тратой времени, а их с Иви называл книжными червями и фантазёрами. Его неосторожные действия вследствие безудержной импровизации провоцировали целый каскад последствий для всего города, так что подчас лондонское Братство ставилось под удар. Но приходилось признавать, что от него и его мальчишеской банды (быстро разросшейся до размеров глобальной преступной группировки) всё-таки был толк и немалый. Безусловно, Фрай заслуживал уважения, тем более, что со своей харизмой он легко располагал к себе людей. Иви, хоть и часто спорила с ним, обожала брата, и Генри тоже чувствовал к нему симпатию. К тому же, Джейкоб сильно напоминал ему своего отца, Итана Фрая, к которому Генри всегда испытывал безмерное уважение и благодарность. В конце концов, они трое неплохо ужились, и всё было бы замечательно, если бы Джейкоб не начал что-то подозревать. Возможно, любовь к Иви просто написана у Генри на лице. Так или иначе, редкий день обходился без периодических подколок Джейкоба и демонстративных выходок. А ещё это дурацкое прозвище «Грини», прямо-таки отдававшее фамильярностью! Генри даже казалось, что Джейкоб видит в нём соперника в борьбе за внимание сестры, за место в её жизни, поэтому пытается отыграться на нём и обратить всё в шутку. Но думать о таком — означало допустить, что Генри может быть для мисс Фрай больше, чем просто другом, а это явно было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Джаядип Мир, он же Призрак, а ныне Генри Грин, тяготел к миролюбию и дружбе, и он понимал, что следует произвести хорошее впечатление на свою возлюбленную, а для этого стоило бы попытаться наладить отношения с её братом. Возможно, тогда прекратятся и его подколы на тему влюблённости Генри, и дышать станет легче. А ещё необходимо было дать понять Иви, сколь много она для него значит, и что он готов ради неё на всё. Но нужно было сделать это как можно осторожнее, а главное так, чтобы Джейкоб Фрай об этом не узнал. Естественно, его планы полетели в тартарары. Генри решил, что лучшим выражением чувств станет язык цветов, тот самый, который он долго изучал и коему учил Иви. Лёгкий, изящный, ни к чему не обязывающий намёк, послание. Такая утончённая девушка несомненно должна его оценить и понять правильно. И если после этого она не перестанет благоволить к нему, значит, его надежды не беспочвенны. А в случае провала будет не так стыдно, как, например, если бы он написал любовное письмо. Для букета, или, всё же, для послания, он старательно подыскивал в цветочных лавках нужные экземпляры, а некоторые собирал сам. Пара васильков — «изящество», мелисса — «взаимопонимание, симпатия», два колокольчика — «благородство», три маргаритки — «скромность, верность, непорочность» и алая лилия — «возвышенные намерения». Всё вместе должно было символизировать чистоту его помыслов и восхищение, а также невинную надежду на ответную симпатию со стороны получательницы. Букет был не ахти какой, не все цветы подходили друг к другу, но лучшего Генри придумать не смог. Оставалось только положить его где-нибудь в купе Иви и ждать, пока она обнаружит и примется разгадывать послание. Ассасин не сомневался, что девушка догадается, кто его оставил. Тихонько проскользнуть в купе, пока мисс Фрай на миссии, оставить аккуратно связанные ленточкой цветы и выйти — просто, быстро, идеально. Что могло пойти не так? Ну, конечно же, Джейкоб всё испортил. Это начало входить у него в привычку. Он сидел в купе сестры, приводя в порядок своё снаряжение, попутно попивая цейлонский чай и бормоча под нос залихватскую песенку. И уходить он не собирался. Мысленно прокляв всю семейку Фраев, с которой так тесно была связана его собственная судьба, Генри Грин хорошенько подумал, стоит ли именно сейчас оставлять своё несчастное послание, и не может ли оно подождать. И решил, что не может. Иви скоро вернётся, другого шанса, вероятно, и не представится, ведь он сам бывает часто занят, а чертовы цветы завянут, и придётся искать новые. Ради своей любви Генри готов был пожертвовать всеми сокровищами Индии (если бы обладал ими, конечно), так как ему может помешать какой-то несносный бандюган! В общем, постояв минут пять в проходе, Генри нерешительно вступил в купе, ныкая букетик за спиной и ещё толком не зная, что будет делать. Учуяв присутствие Грина в купе своим занудодетектором, Джейкоб небрежно поставил чашку чая на блюдце, отложил в сторону приводимый им в порядок наруч ассасина и радостно воскликнул: — О, Greenie*, какими судьбами? Проходи, проходи. Как поживаешь? Генри никуда проходить не стал, всё ещё стараясь, чтобы не было видно спрятанного за спиной букетика. Он только в своей обычной манере улыбнулся и как можно более естественно проговорил: — Спасибо, мистер Фрай, отлично, кхм, поживаю, — и, не зная, что сказать и что вообще делать, спросил в ответ: — А вы? — Чудесно! — отвечал младший Фрай, широко улыбнувшись, да так, что Генри подивился, как у него губы не треснули. — И к чему эти формальности? Можно просто «Джейкоб», мы же друзья. Генри было, конечно, очень лестно, хотя Фрай вообще считал друзьями буквально всех подряд. Грин точно не знал, как относиться к парню, он то раздражал, то смешил и вызывал едва ли не умиление. Ну, друзья, так друзья. Джейкоб тем временем взял в руки свой любимый кукри и, опасно поигрывая им в руке и продолжая улыбаться, жизнерадостно вопросил: — Так что ты здесь делаешь? Сестра попросила зайти? И что ты там прячешь за спиной? Вот, приехали. Совсем растерявшийся Генри почувствовал, что, как говорится, «побледнел», но на его смуглой коже это никак не отразилось. Во всяком случае, он надеялся, что на ней ничего такого никогда не было заметно, а иначе мисс Фрай видела бы, как он смущается при встречах с ней. — Да я… Эээ… Ничего… Просто… Ну натурально как школьник, аж самому противно. Проявив потрясающее проворство и не менее потрясающую наглость одновременно, Джейкоб Фрай, воспользовавшись замешательством Генри, выудил у того из-за спины букетик, но вместе со смуглой рукой, крепко его сжимающей. — Это что, цветы? Повисла неловкая пауза, на протяжении которой Джейкоб продолжал сжимать руку Грина с зажатым в ней букетом (а в другой руке у него был нож), выжидательно уставившись на друга и никуда не дев жутковатую улыбочку маньяка, а тот в свою очередь не знал, куда спрятать глаза и вообще, желательно, всего себя. Этот нелепый момент навсегда запечатлелся в его памяти, хотя Генри всеми силами старался забыть произошедшее. Наконец Джейкоб нарушил молчание, а его улыбка ловким финтом из маньяческой перешла в наигранно весёлую. — О, Генри, это что, мне? Как мило, спасибо! — Нет, не вам, — начиная раздражаться, процедил Генри и вырвал свою руку из лап наглеца так, чтобы не повредить букет. «Чёртов эгоист, всё воспринимает на свой счёт. Или это просто дурацкие шуточки, он ведь прекрасно знает, для кого букет», — внутренне негодуя из-за своего положения, подумал Грин. — Он для моей… Ээ… — индиец хотел сказать «коллекции», но это слово комком осело у него в горле, и никак не получалось протолкнуть его наружу. — Для моей сестры, да? — продолжал давить на него Джейкоб. — О, кхм… Ааа… — опять начал неразборчиво бубнить что-то Генри. — Кстати, как ваши дела с поиском Частицы? Есть успехи? Неожиданное переключение внимания. — Вам, ээ, действительно интересно? — Нет, конечно, — закатил глаза Джейкоб. — Я просто пытаюсь помочь тебе перестать мямлить. — Отлично идут дела. Ну, правда, Иви упустила мисс Торн вместе с ожерельем-ключом, а в остальном всё отлично, — успел проговорить Генри, а потом с ужасом заткнулся, осознав, чего наговорил. Опозорил любимую перед братом-близнецом, рассказав о допущенной ею ошибке, да и ещё назвал её по имени, а не «мисс Фрай». Кошмар! Генри от души пожелал побыстрее выпутаться из этой ситуации и сгореть со стыда. И почему он всегда всё портит? — Да, я знаю. Но не волнуйся, Грини, она всё исправит, Иви у нас умница, — светло улыбаясь, протянул лидер Грачей, похлопав Генри по плечу и несказанно того удивив своими словами. «Он не будет злорадствовать по поводу неудачи сестры? И он сказал „у нас умница“. Наша Иви! Господи, и почему я так плохо о нём думал, он же отличный парень», — пронеслось в голове у Грина. — Слушай, Генри, я понимаю, что ты тут пытаешься сделать, и вижу, как ты увиваешься за моей прелестной сестрёнкой, — начало фразы Джейкоба показалось Грину достаточно угрожающим, поэтому он слегка приоткрыл рот от удивления, дослушав её. — И знаешь что? Флаг британский тебе в руки, вы отличная пара двух безумных зануд. Только будь посмелее, а то набегут другие ухажёры. Ты знаешь, Иви — девушка видная. Воодушевленный словами друга (да, друга, какие теперь могут быть сомнения!), Генри приободрился, но тут же скис, услышав о «других ухажёрах». Действительно, вокруг Иви то и дело появлялись разные привлекательные мужчины: то жизнерадостный букмекер Роберт, то блестящий изобретатель Александр Белл — оба его друзья, но, как известно, в любовных делах каждый сам за себя. Как он может быть уверен, что мисс Фрай предпочтёт его? — Думаю, у тебя есть все шансы отобрать у моей сестры её чудесную фамилию и сделать её ещё одной Грини, — ядовито заметил Джейкоб. Было ясно, хоть он и не против всего происходящего, но подколок своих не бросит. Что ж, придётся научиться с этим жить. Иви ведь как-то до сих пор его не убила. — Но учти, мистер Цветочник, если ты разобьёшь её хрупкое нежное сердечко и из-за тебя прольётся хоть капля её слёз — ты пожалеешь, что подарил мне нож, вот ей-богу! — помахав почти перед носом собеседника тем самым ножом, заявил Джейкоб и снова опустился в кресло. — Я люблю её всем сердцем, мистер Фрай. И скорее умру, чем позволю ей страдать из-за меня, — просто и чисто ответил Генри, будто сиявший изнутри своей влюблённостью. — Не сомневаюсь. И неужели так трудно запомнить: «Джейкоб»? — Я просто оставлю это здесь, — сказал Грин, аккуратно положив букет на заваленный бумагами письменный стол. Он собирался побыстрее свалить и обдумать случившееся. Джейкоб удостоил букет на секунду брошенным оценивающим взглядом и поморщился. — А что так жиденько? Проблемы с финансами? Ты бери из сейфа, если что, у тебя там тоже есть доля, — великодушно предложил Джейкоб. — Кхм, «благородство», «чистота», «возвышенные помыслы». Мелковато, тебе не кажется? Почти ушедший Генри аж подпрыгнул. — Вы знаете язык цветов? — Да, посмотрел кое-какие заметки, сделанные Иви, — ответил глава Грачей, не упомянув, впрочем, что заметки эти были сделаны не где-нибудь, а в личном дневнике его сестры, куда ему строго запрещено было совать свой нос (а потому он делал это регулярно). — Вы полны сюрпризов, Джейкоб. Всего доброго! — Да, я такой, — ухмыльнувшись проговорил Фрай. — Удачи, Грини. Генри покинул купе. Поезд приближался к вокзалу Ватерлоо, а у него как раз были дела в Саутуарке. По которым он и отправился, наслаждаясь осознанием того, что всё сложилось достаточно удачно. Джейкоб ещё раз задумчиво посмотрел на принесённый Грином букет и проворчал: — Ну что за недотёпа, даже в вазу поставить не догадался. Какие уж там «возвышенные помыслы»! Всё придётся самому. Агнес, эй, Агнес! У тебя вазы нет подходящей? Тут кое-кто цветочки принёс. Нет, не мне, и слава богу. Поставь в воду, пожалуйста. И ассасин, попивая остывший чай, уткнулся в утреннюю «Таймс».***
Пришедшая спустя четверть часа Иви Фрай удивилась, застав брата в своём купе. — Джейкоб, ты что тут забыл? — Да так, сторожу твои вещички, сестрица. — От кого же? — поинтересовалась Иви, фыркнув от смеха. — От поклонничков твоих. — Нет у меня «поклонничков», — насупилась девушка, а потом обратила внимание на стоявшую на письменном столе вазу. — Ой, надо же, какой красивый букет! Интересно, от кого? — Сама себе противоречишь. А веник Грини притащил. — Ген… Мистер Грин? Какой трогательный жест с его стороны! — Ох, он такой милый, этот ми-и-истер Гри-и-ин, — похоже передразнил Джейкоб манеру своей близняшки, добавив словам слащавую нотку десятилетней девчонки. — Мы с ним поженимся, и у нас будет много маленьких ассасинчиков! — Ты невыносим. — Да, я такой. — Генри просто хотел выразить мне благодарность. — Да, конечно. — Это тебя не касается. — Ну-ну, — ухмылявшийся во весь рот Джейкоб продолжал шелестеть газетой. Иви решила сменить тему: — Что пишет «Таймс»? — Да так, — неопределённо поведя рукой, сказал Джейкоб. — В Лондоне серо, пыльно, скучно, Старрик бесится, Грачи пригодились, а парочка каких-то зануд-ассасинов объявила о помолвке. — Ты можешь просто прекратить? — Я прекращу, когда вы поженитесь. — О боже, — вздохнула Иви. — Вон с моего кресла. Хочу тишины и покоя. Несносный братец удалился, и она осталась в купе наедине со своими мыслями и чудесным букетом. Чудесным, потому что он был подарен человеком, который ей дорог. А цветочное послание: «симпатия, исполненная верностью, благородством и возвышенными чувствами» — позволяло ей надеяться, что её душевная привязанность взаимна.