Алфавит

Верные долгу, экзорцисты должны терпеливо ожидать нужных распоряжений командования — это вбили в нее, вожгли в разум цветистыми, острыми, напитанными кровью, буквами. Чуть отступи — и ты вспомнишь, как ранят слова Левелье: серьезней, чем акума. Как ранят кожу путы, которыми привязывали к постели. Но теперь приказов не следовало, интересно, а были ли вообще когда-то составлены серьезные инструкции на тот случай, если Граф будет убит? Линали не была уверена, хочет ли знать. Ей с трудом удалось обратить туфли в черные сапоги. С мучениями удалось одолеть несколько километров сельского бездорожья. — Аллен! — кричала она в осенний ветер, в густые хлопья первого снега. — Аллен? То, что ты сумел передать с помощью голема, что Тысячелетний убит тобой, это правда? — шептала она новорожденной, неяркой среди туч луне, острой, похожей на серп. — Аллен, — искала она вдоль неубранных, все еще золотящихся под ногами полей, обращала свой зов к иссохшему дереву, древнему, как добро и зло, одинокому, как чье-то разбитое сердце. — Я хотела сама узнать… правду… — пролепетала она темным теням, не понимая, почему ей так трудно выражать мысли, словно перед ней абсолютно чужой. А был ли он своим, отделившийся тенью от дерева, излучающий холод, почти как наступающая зима? Все красноречие Линали улетучилось, язык работал медленно, словно нехотя. Начало разговора не заладилось. Аллен молчал. Аллен не радовался ей навстречу. Аллен ждал. Налетающий ветер по-знакомому страшно пах кровью, но возле сырых, многочисленных карминовых луж, превращаемых ночью в тьму, на подтаявшем водянистом снегу не было людских останков, что указало бы на произошедшую бойню. Ни одного тела. Лишь оружие искателей было разбросано в хаотичном порядке. — Аллен, — выдохнула Линали слабо, будто умирающая. Тогда Аллен подал ей руку, резко выпростав вперед ладонь в разбухшей от крови перчатке. В этот момент снег утих, словно по волшебству. Ветер сдул его крошки с таких же белых волос, и луна набрала колдовскую силу, четко осветив чужое лицо. Аллен улыбнулся, и Линали показалось, что теперь не начало зимы, а самый ее зенит, беспощадный к живому и леденящий. — Правда несет зло, — Аллен продолжал улыбаться, и его полная жути улыбка тянула к себе. Линали нетвердо шагнула вперед, и губы Аллена нетерпеливо дрогнули, не утратив формы улыбки. Так, будто перед ним поставили роскошное, вкусное блюдо. Налетевший ветер сбил в сторону отросшую челку. Их взгляды пересеклись, и Линали забило в крупном ознобе, будто она вышла нагой на мороз. «Здравствуйте… Граф», — промолчала она, не в силах стряхнуть цепко обнявший за талию рук. И застыла, понимая, что ей уже не уйти с этого поля, понимая, что душа ее станет частичкой луны, частичкой грязи под ногами, тенью в голых, неуютных ветвях. Неуемное горе скрутило нутро, долг велел сражаться, но она не могла, опустошенная страшной потерей. Даже слез не было, лишь стаявший снег холодил кожу на ветру густыми каплями. Линали поняла, что умрет, так и не в силах свести взгляда с чужого лица. Глаза на нем были медовыми каплями с дегтярными, звериными крапинками зрачков, заостренных с обоих концов.