Кадры

- Будет у нашей Дороти горшочек из чистого золота, в него мы перлита добавим и сверху земельку насыплем... Длинное помещение, уставленное столами, мягко тонущими в матовом приглушённом свете, оглашалось негромким бархатистым мурлыканьем высокого мужчины с бородкой. Он, одетый в пёстрый фартучек с сердечками, неторопливо прохаживался вдоль столов, часто-часто нагибался над рассадами и не менее регулярно отбегал куда-то, что-то притаскивая, что-то утаскивая, посыпая, измельчая, наливая, разрезая... Об этом убежище не знал никто. По уровню секретности и защищённости с ним не могло сравниться даже хранилище новейших разработок и проектов. - Как Элен мы удобрим вкусным... гидраргирумом... - учёный поморщился оттого, что ударение пришлось не на тот слог. Убедившись, что почти всё содержимое контейнерка с ртутью отправилось в горшок к обожаемой Элен, он поднял ёмкость и, дождавшись, пока последний блестящий шарик сорвётся с её края, слизнул его, одобрительно причмокивая. - М-м, ядрёна! Ртутью фиалку по имени Элен необходимо было поливать потому, что цветок от неё замечательно ветвился и красиво чернел. Учёный перебежал к соседней фиалке с кружечкой, заранее наполненной чем-то красным. - Как Маргошу мы польём, - всхлипывая от умиления, напевал Кромбел, тонкой струйкой выливая в поддон жидкость, - тёплой-тёплой кровушкой... Цветок кровожадно всосал предложенное. - Будет... будет... - мужчина задумался, не сумев придумать рифмы, но не стал заморачиваться и завершил напевным речитативом: - Будет она у нас самая красивая и здоровая! От фиалки послышалось что-то очень похожее на удовлетворённое чавканье, но у учёного это вызвало только усиленный прилив гордости за своё детище. Кромбел отошёл от стола, чтобы в полной мере насладиться созерцанием зелёных красавиц. - Ах... Милые мои... Мои королевы, мои богини... Только вы, - он шмыгнул носом, - только вы по-настоящему радуете меня, только вы действительно искренни со мной... Да, только вы! Этим жалким людишкам никогда не достичь вашей грациозности, вашей толерантности, вашего бесподобного умения слушать… О, будь моя воля, ни одного человека не осталось бы на этой грязной планете – только вы, мои красавицы! Мужчина протёр подолом фартучка слезящийся глаз. - Всё, всё пустое, всё обман, кроме вас… Он шагнул вперёд, приближаясь к своей любимице - Жозефине. - А ты… Дорогая... - мечтательно протянул Кромбел, склоняясь к большому цветку, и, бережно взяв пальцами жирный и волосатый тёмно-зелёный лист, нежно на него выдохнул. – Ты, тысячу раз – ты! Любовь моя, жизнь моя... Знала бы ты, как часто ты приходишь ко мне во сне, маня своими лепестками этого прелестного коричневого цвета... Ты кокетливо стряхиваешь на меня свою пыльцу, выпрямляешь листья, будто выскальзывая из моих рук... Ах, Жозефина! Как... Как я люблю тебя!.. Ты, ты одна, одна!.. По истечении получаса, когда учёный вдоволь нацеловался со своей фавориткой, он, сладко-печально вздохнув, выпрямился и окинул взглядом длинные столы с горшками. - Я ведь... - воодушевлённо обратился Кромбел куда-то в небытие, - ... я ведь почему раньше злой был? Потому что у меня фиалок не было... Цветки смачно зачавкали, соглашаясь.