Театр военных действий

      — А эта девочка знает свое дело, верно, Хикару?       — Да, Кира, ты прав… пожалуй, она гораздо лучший врач, чем все наши лекари, — один из Учиха, идущих по лесной тропе, едва слышно рассмеялся. — Хотя, когда я к ней попал, думал — залечит насмерть.       — Суровая.       — Еще бы. Я, пока в ее доме отлеживался, столько о себе выслушал… даже не думал, что у меня такие проблемы.       — Зато теперь знаешь. У меня от ее лечения чакрорезерв повысился и шаринган завершился, представляешь?       — Ого!       — Ага. Она мне много умных слов сказала, но в общем, выходит так, что старые не долеченные раны постоянно оттягивают на себя чакру. Всего-то и требовалось, что дать им зажить до конца.       — А у меня, оказалось, та лихорадка, которую на побережье подхватил, не прошла, и какое-то воспаление началось, представляешь? Сколько я отваров выпил… и долго еще придется пилюли глотать. Но зато чувствую себя, прямо, как в детстве! Так сил прибавилось…       — Хорошо… только вот боюсь я… этот старый маразматик Кацуро потребовал, чтобы она отправилась на разведывательную миссию в столицу. Там, мол, людей не хватает. Вот я и опасаюсь, как бы не случилось чего. Думаю, попроситься в охранение…       Учиха скрылись в густых зарослях за поворотом тропы, и разведчик Сенджу медленно выдохнул. Вот это удача! Мимоходом подслушать такие сведения…       Надо как можно скорее доложить Главе.       За поворотом тропы Учиха переглянулись. Для того, чтоб не быть услышанными, им вот уже несколько месяцев, как не требовалось никаких усилий. Они были близнецами, и их чакра, крайне схожая, легко принимала в себя и удерживала гендзюцу друг на друге.       Так два неплохих боевика превратились в пару отличных связных и провокаторов.       «Как думаешь, поверил?» — вытянулась лента иллюзорных кандзи перед глазами Киры.       «Будем надеяться», — отозвался он. — «Госпоже Сэй это нужно. Интересно только, в чем смысл?»       «Я думаю, это классическая «драка на базаре», — Хотару мельком оглянулся — шпиона они оба заметили задолго до того, как он услышал их. — «Отвлечение внимания, пока кто-то другой будет делать дело».       «Помолимся за нее Ками?»       «Обязательно. В конце концов, это ей мы обязаны здоровьем и этим приемом, благодаря которому разговариваем сейчас».       «И не только этим».       Братья улыбнулись друг другу и двинулись дальше уже в тишине. Каждый из них размышлял о том, как изменилась жизнь клана всего лишь за те пол года, которые с ними жила сестра главы. Мало того, что все Учиха поголовно оказались осмотрены, как тайное письмо на просвет, и в результате этого выявились несколько шпионов, добровольных и невольных, попавших под техники. Мало того, что вся территория клана была практически перекопана и в результате этого на свет была извлечена огромная гора старых позабытых заначек, крепкого сакэ и разных небезопасных стимуляторов. Мало того, что клан сумел, наконец, выглянуть за пределы страны огня, послав разведчиков в страны Земли и Молнии…       Все дело было в удивительном чувстве покоя и защищенности, которое Онээ-сан Сэй носила в себе. Да, как-то так получилось, что весь клан стал звать ее «Старшей сестрицей»…       Не сказать, чтоб это была аура ки — она не излучала угрозы. Но уверенности в себе ей могло бы хватить на сотню мастеров меча. И ею она укрывала, словно теплым покрывалом и крепким щитом. Шиноби, не привыкшие к такому отношению, тянулись к ней, как цветы к солнцу.       — Нет, я не воздействую на них. По крайней мере, не ставлю себе такой цели. Я просто использую то, что вы называете «отражением шарингана»… в более широком смысле.       — О…       — Ты ведь знаешь, что опытный Учиха может с одного взгляда определить, друг перед ним или враг, ловя те признаки, которые для просты глаз неуловимы. Человек может быть самым лучшим актером, может идеально контролировать свое тело… но шаринган улавливает то несоответствие, которое тоньше волоска, глубже и тела и чакры, прозрачное, как воздух… это называется отражением шарингана — отражением чужих чувств. Я просто люблю их, вот и весь секрет. Они распознают мое отношение, почти этого не осознавая.       — Госпожа, я тебя не понимаю, — Таджима вздохнул.       Сказать по правде, его мысли сейчас были далеки от странностей могущественной женщины, решившей назваться его сестрой.       Он думал о войне. О врагах. О старейшинах. О детях, своих и чужих. О приближающейся зиме и кланах страны Земли. О Сенджу.       Буцума так и не женился, хотя на него давили, как и на Таджиму. Говорят, он искренне любил жену… странная особенность для шиноби, но имеющая под собой основание. Чем раньше сблизятся муж и жена из клановых шиноби, тем лучше привыкнут друг к другу, их чакра изменится и подстроится, создавая гармонию. Жениться в зрелом возрасте, или вовсе — брать себе новую жену, это очень много труда по сонастройке и новому привыканию. Останься Таджима и впрямь без детей, он бы еще подумал, но зная, что они в мире пустыни, в относительной безопасности — решительно отказался.       А врага ему было жаль. Пусть Буцума Сенджу причинил ему много неприятностей, но Таджима привык к нему. Эта угрюмая морда на поле боя была чем-то привычным и незыблемым, как гора.       Сумеет ли он жить лишь ради клана?       Должен суметь.       Как всякий, от кого зависит нечто большее, чем собственная жизнь.       Не первый раз Буцума завидовал самураям с их принципами — хотя, обычно, этих надменных гордецов презирал. Они имели право на смерть — и, плюя на то, что останется после, пользовались этим правом по любому поводу.       Он не имел такого права, хотя ему очень хотелось сдохнуть. Его жизнь принадлежала клану. Но чем дальше, тем больше он ощущал не просто бессмысленность своей жизни — но и бессмысленность того, что он делал для Сенджу.       Со времени явления Рикудо прошли сотни лет, сменились десятки поколений. Великий предок завещал жить в мире, а они воюют все эти сотни лет, и нет ни одного поколения, что выросло бы, не зная войны. Рождаются, чтобы умереть, выполняя чужую волю.       Буцума представил: вот он умрет и в Чистом мире встретит своего предка. И тот посмотрит с разочарованием и грустью, как наверняка смотрит на всех своих потомков…       Но что он может изменить?