Новая Эра

       Очнулась Мизуки от холода. Помещение было невероятно холодным, будто её запихнули в морозилку. Ведьма попробовала подняться, однако острая боль в солнечном сплетении заставила прекратить двигаться. Миллионы иголок вонзались в солнечное сплетение девушки и начинали прыгать по всему телу. Боль была настолько сильной, что Ми не могла дышать. «Нужно позвать на помощь» — пролетело в голове колдуньи. — А. Амида… мару… — говорить было крайне тяжело. Частью сознания Мизуки понимала, что её зов прозвучал слишком тихо, практически шепотом, однако этот шепот обошелся ей острой болью, от которой она готова была корчиться. Усмирив бешеное сердцебиение, ведьма решила осмотреться. К своему удивлению, она обнаружила, что её руки, с обеих сторон, прикасаются к прохладному дереву. Босые ноги кончиками пальцев касались похожего материала. Осознание происходящего дошло до ведьмы необычайно быстро. Её, черт возьми, похоронили заживо! Сколько она тут лежит? Где Амидамару? И что это за повстанцы против Зика? Все эти мысли словно бы ставали текстом, который девушка читала на фоне темно-зеленого нефритового потолка. Каждая новая мысль заставляла сердце колотиться, душу уходить в пятки. Виски пульсировали, давящая тишина начинала звенеть в ушах. Несмотря на холод, Мизуки становилось жарко. Будучи медиком, она предположила, что запустился процесс регенерации, однако, чтобы зажила такая рана потребуется как минимум неделя, а без еды и воды она столько не выживет. Кстати о воде. Ми жутко хотела пить. Во рту пересохло, а губы начинали противно шелушиться. Горячие слезы начали медленно стекать по щекам. Она не могла ни встать, ни позвать на помощь. Ничего. Только уповать на судьбу.        Лежа в абсолютной тишине, Мизуки думала об Амидамару. Этот взгляд, наполненный безразличием, и болью, откуда он взялся? Его лицо переменилось когда он услышал о Зике, и о том, что ведьма его приближенная. К и так неприятному ощущению прибавилось легкое нервное напряжение. Ком подкатил к горлу Мизуки, хотя она и не осознавала причины. Тревожное чувство скрашивал щебет вечерних птиц, который еле слышно пробивался сквозь толстые нефритовые стены. Ближе к ночи стали слышны трели цикад, которые обитали в саду Мизуки… Точно! Теперь она точно знала, что находится во дворе своего особняка или, по крайней мере, рядом с ним. Чувствуя, что скоро свихнется, ведьма прокашлялась. Всегда, когда ей было одиноко, она пела. Не смотря на пронзающую боль, девушка вспомнила слова песни: Зареветь. Убежать Или дверь на замок И молчать и лежать Изучать потолок И мечтать не как все Целовать небеса Потолок, карусель Полчаса, полчаса Полчаса поезда под откос Полчаса не твоя полоса Полчаса, полчаса — не вопрос Не ответ полчаса, полчаса Полчаса без тебя, полчаса Полчаса он и я, полчаса Каждый сам, каждый сам, Полчаса по своим адресам Полчаса Сорвалась и как все Как во сне Я не я Не моя карусель, И мечта не моя. Или дым, или грусть Или дождь по глазам Я вернусь, я вернусь Полчаса, полчаса Полчаса поезда под откос Полчаса не твоя полоса Полчаса, полчаса — не вопрос Не ответ полчаса, полчаса Полчаса без тебя, полчаса Полчаса он и я Полчаса Каждый сам, каждый сам, Полчаса по своим адресам Внезапно, сердце Ми бешено заколотилось. Она слышала шаги. Она, чёрт возьми, слышала шаги. По прерывистой походке, ведьма определила, что тот, кто приближался — был хромым. Это же Йошито! Верный дворецкий всегда прихрамывал на одну ногу, от чего было легко определить, кто идет. Дверь отворилась и в помещении появился глоток свежего воздуха. Впервые Мизуки ощутила невероятный запах петрикора, на который даже не обращала внимания до сегодняшнего дня. — Йошито… — слабо пролепетала девушка, однако этого хватило. Дворецкий встал, как вкопанный. — Г-госпожа? — дворецкий медленно приблизился к открытому гробу и закричал во все горло. — Госпожа! — в глазах пожилого мужчины читался неописуемый восторг. — К-какого хрена, Йошито? — хрипло проговорила Мизуки, однако получила очередную порцию восторга от своего слуги, вместо помощи. — Госпожа, это правда Вы! Хозяйка, счастье какое, вы живы! — девушка еще ни разу не видела, чтобы её дворецкий так ликовал. Глаза его блестели, что было заметно даже в полумраке помещения. — Я Вам помогу, сейчас. — прислужник бросил швабру на пол, и так же небрежно обошелся с ведром. Вода с хлюпаньем вылилась на пол, однако Ми на это даже не обратила внимания. Такой радости она не испытывала довольно давно. Сильные руки её слуги бережно подхватили тонкое, изящное тело. Вот она, свобода от чертовых холодных стен.

***

       Немного лечебных трав, капелька фурёку и рана практически зажила, остался лишь небольшой шрам. Облегченно выдохнув, девушка спокойно, как и всегда, с капелькой тепла в голосе поблагодарила дворецкого: — Спасибо тебе, Йошито. Если бы не твоя преданность и верность, я даже не представляю, что бы со мной было. - дворецкий промолчал. Замешкавшись, он неуверенно произнёс. — Там… После констатации Вашей смерти, Ваш дух Амидамару… — мужчина замолчал, глядя в пол. Мизуки почувствовала, как струны нервов натянулись и предательски задрожали. Она слишком сильно и слишком быстро привязывалась к окружающим, особенно быстро привязалась к своему духу. Хотя мотивы его поступка девушке были неизвестны, она надеялась, что Амидамару всё объяснит. — Что? Где он? Что с ним? Ну говори же, не молчи! — нетерпеливо приказала ведьма, заметив, что голос дрогнул. — Он очень расстроился, и… И не показывался больше. И я не знаю, где он сейчас. — виновато закончил слуга. Он, в некотором роде, чувствовал себя виноватым в данной ситуации, ведь он должен быть не только дворецким, но и телохранителем. Мизуки медленно кивнула и дворецкий удалился. Десять минут девушка пялилась в пустоту, после чего с помощью бытовой магии наколдовала себе обычную чёрную ручку и толстую тетрадь в клеточку. Не сказать, что Ми была художницей, однако очень любила делать узоры, что у неё получалось довольно неплохо.       Вообще, она многое умела делать: готовить, шить, вязать, рисовать, писать стихи, петь и играть на трёх инструментах. И до смерти родителей, она действительно была рукодельницей, умничкой, просто шелковой и примерной девушкой, послушной и любящей дочкой. Однако, после смерти обоих родителей в пожаре, Мизуки слегка очерствела и перестала заниматься ненужными ей, по её мнению, вещами. Ну, а дальше, как ведётся, слегка испортилась. Научилась прилично драться, связалась с Хао Асакурой и стала самой молодой и самой верной его приближенной.        Выйдя во внутренний дворик, Мизуки уселась на невысокую скамейку в позу лотоса и пустым взглядом посмотрела на чистую, новенькую тетрадь. Обычно узор вырисовывался в её голове моментально, но сейчас ничего не приходило в голову. Удрученно вздохнув, девушка посмотрела наверх. На чистом небосводе, среди ярких мерцающих звёзд виднелись небольшие галактики, красивые созвездия и туманности. И словно величественная царица, в своем белоснежном великолепии, дополняла этот пейзаж Луна, озаряя своим светом ночь. Неожиданно Ми перевела взгляд на крышу собственного особняка и чуть не задохнулась. Сидя на одном колене, в профиль к ведьме, Луной любовался Амидамару. Взгляд его был сосредоточен, бровь, которая попадала в поле зрения, нахмурена, уголок рта опущен вниз. Мизуки посетила интересная мысль, однако она сомневалась. Ведьма с энтузиазмом сжала в руках ручку и начала быстро делать наброски. Вот уже готов профиль. Идеальный, пропорционально-сложенный профиль лица Амидамару. Пара минут, и куда-то ввысь, за пределы листа бумаги, был устремлен взгляд духа, а нахмуренная бровь придавала рисунку выразительности. Ми настолько зажглась идеей нарисовать самурая, что с трепетом выводила каждую линию. Прошло каких-то двадцать минут и рисунок был готов. Мизуки навела рамочку вокруг рисунка, сделав от руки идеально-точные прямые линии, подписав внизу латинскими буквами «Amidamaru». Хоть девушка и не привыкла восхищаться самой собой, но в душе наступало упоенье, как только она смотрела на свой рисунок. Он получился идеальным. Практически как живой, будто стоит прямо рядом с ней и смотрит куда-то ввысь. Девушка хотела звонко засмеяться, настолько отрадно было внутри, однако сдержала этот порыв. Амидамару не должен был её заметить. Мизуки с широкой, блаженной улыбкой упала на мягкую и влажноватую траву. В животе словно порхала стая бабочек, глаза начинали слипаться сами собой и ведьма уснула. На траве осталась лежать открытая тетрадь, из которой нарисованный Амидамару смотрел куда-то ввысь.