***
Прятать лицо за маской оказалось до смешного легко. Улыбаться так, что к вечеру болят щеки и дрожат губы, шалить и громко кричать, срывая голос. Для людей, рядом с ними, в огромной поглощающей звук толпе. Довольно забавно, если учесть, что альтернативой были отчаянные вопли ночами в пустой квартире. Смотреть на мир широко распахнутыми, наивными глазами. Голубыми, как небо, глазами. Как-то в в чужом разговоре Наруто услышал, что этот цвет вызывает доверие… Ему было совсем не трудно чуть окрашивать темноватые, цвета бездонного моря, глаза чакрой. Хранить секреты и выставлять себя идиотом, почти верить в собственную маску. Чтобы в одно мгновение отчетливо услышать, как по ней побегут беспощадные трещины. — Лис, — шепнут почти в ухо губы самого проницательного человека деревни. Чёрные глаза сверкнут настороженной тьмой и странным принятием. И Наруто заметит, хотя почти все время был сосредоточен на мокрых губах, которые всего секунду назад касались его. «…Лис». Покатает в мыслях чужое откровение, чувствуя, как белоснежный фарфоровый овал, скрывающий лицо, дополняется кровавыми отметинами узких глаз и тонких усов. — Лис, — согласно шепнет он при следующем «случайном» поцелуе. И они оба — и он и Учиха, — будут знать, что имели в виду отнюдь не девятихвостого кицуне.***
Тяжело жить скрывая настоящего себя от других, храня под яркой сверкающей броней улыбки тупую боль, выгрызающую сердце. Хокаге должен быть сильным, умным и… Женатым. Уголки губ, растянутых в счастливую улыбку медленно опустились. Здесь, на крыше резиденции Хокаге, зная, что никто не видит, можно было снимать маску, опускаясь на колени, сдирая понимающе-восторженное выражение с самых далеких закоулков души, выпускать наружу бесконечную тьму… Свою тайну. Такую же антрацитово-черную, как и тот, с кем делить её было сложнее всего… и проще тоже. Задыхаться, чувствуя, как холодные пальцы, покрытые тонкой сеткой шрамов и ожогов, ласкают ноющие от фальшивой радости губы. — Устал, — шепчет почти безучастный голос вечного соперника, по которому уже не первый год ноет уставшее - разорванное на части бесконечными «надо» и «следует», - сердце. Наруто не хочет отвечать, вместо этого он склоняется ещё ниже, целует чуть подрагивающие пальцы, отпуская на свободу - так и не облеченные в слова - чувства, и знает… что не только он сам, смотря на образ примерного Хокаге и семьянина, от рассвета и до заката режется о фальшиво-сверкающую улыбку. Может, поэтому эту тайну хранить так больно? Может, поэтому алоглазый демон, проникнувший глубоко, в самую суть никогда не сдающегося, уставшего от рамок мужчины, уходит так часто. Но при этом всегда возвращается.***
«Гений…» — слышалось в шепоте толпы. Новое поколение нашло себе очередного идола, а Наруто всё продолжал солнечно улыбаться, ведь он, будучи верным выбранному Пути, своей мечтой защищал дом, в котором родился. В его поколении идеалом был Саске. Узумаки помнил это так же хорошо, как печати теневого клонирования. Самого Наруто за жизнь ни разу не назвали тем самым словом, столь ужасным, на взгляд Седьмого Хокаге, как клеймо темной Богини. Узумаки был лишь Героем Пяти Наций, но отнюдь не гением, который признан толпой и вынужден непрестанно смотреть в ее жестокие лица. Блондинистым символом победы, на которого обыватели, подверженные стереотипам, смотрели слепыми глазами. — Хуже перетруженного шарингана, — фыркал знакомый до дрожи в теле голос. — Смотрят и не видят… — Люди это умеют, — привычно-беспечно тянул Узумаки, заставляя Учиху морщиться. «Гений…» Кто из них? Иногда Саске казалось, что он знает четкий ответ на этот вопрос. Тот, что был совсем не в его пользу… честный и правильный ответ, который прочие не видели за привлекательно сверкающим фасадом.