Красное без чёрного

Питер любил оставаться рядом с Уэйдом, когда тот засыпал, утомленный постоянными заданиями и голосами в собственной голове. Это были совершенно особые моменты, тишина становилась прекрасным фоном для размышлений Паркера о болтливом наемнике. Он садился около дивана или кровати, облокачивался спиной на мягкую поверхность и наблюдал за размеренным дыханием Дэдпула, дрожащими воспаленными веками, которые не закрывались до конца, движениями глазных яблок под ними. Признаться, иногда Питер забывал, что Дэдпул — такой же человек, как и все, а не иллюстрация, намалеванная безумным художником. Все регулярно причиняли наемнику боль — кто специально, как например, охрана очередной жертвы. А кто-то просто желая заткнуть, порой так поступал и сам Паркер. Уэйд вытерпит, залечится и соберется обратно, будто герой мультиков Луни Тюнс. Но ночь приносила с собой совершенно другие картины. Она отрезвляла Человека-Паука, позволяя рассмотреть ужасные раны, рубцы и шрамы, слезающую кожу. Давая услышать почти жалобные стоны, на куда более низких нотах, чем говорил Дэдпул днем. Уэйда кошмарило, он хмурился и метался по дивану. Паркер осторожно брал его за руку и не отдергивал пальцы даже тогда, когда наемник сжимал их до боли. — Паучок… Питер был единственным человеком, который мог видеть боль, сомнения и страх Уилсона. И за это безусловное доверие правильному герою было стыдно. Уэйд даже его заставлял забыть, что за кровавыми выходками и разговорами с самим собой скрывается личность. Кусая губы, преодолевая рефлекторное отвращение, парнишка гладил Дэдпула по неровной, как лунная поверхность щеке. Днем Уэйд смеется в ответ на затрещины, ночью обида и боль нагоняют его. Паркер думал, что влюбился в наемника. Только так удавалось идентифицировать то чувство, что растекалось по сердцу, когда утром нужно было покинуть заставленную хламом берлогу супер-плохиша в красном. Может быть, в силу своей неопытности он ошибался. Но Уэйд, хитро открывавший один глаз и смотревший ему в след был уверен, что это — судьба.