Так и живём

Ночь. Тишина. Тёмный лес благосклонно укрывает от ветров небольшую полянку, по-осеннему щедро усыпанную жёлтыми и красными листьями. Маленький холодок ползёт по спине девушки, лежащей в середине круга из свечей. Их тихие и дёрганые язычки пламени танцуют, завораживая и пленяя взгляд. Они будто бы нарочно двигаются в одном темпе с пульсом девушки. Она вздыхает, выходя из оцепенения, и смотрит куда-то во тьму. Там, сливаясь с толстыми стволами деревьев, стоял худой человек в черном плаще с капюшоном и помешивал что-то не очень приятно пахнущее в стеклянной миске.  — Чувак, — Стайлз морщит нос и неуверенно посматривает в сторону парня. — Я почти на сто процентов уверенна, что этот яд надо вводить в вены, а не распространять его по пространству как ароматическую свечку. Нет! — примирительно приподнимает она брови в ответ на озлобленный взгляд оппонента, — Ты не подумай! Ты, конечно, маньяк, и, как бы, должен лучше знать, что делать. Но мне, как друиду третьей степени, ясно видны как минимум три ошибки в приготовлении «Тёмной ночи» и пять в её применении. Парень особенно яростно стукает пестиком и оборачивается к связанной девушке. Стайлз же, заметив, что у неё наконец-то получилось привлечь внимание, продолжает с утроенной скоростью: — Если хочешь, то я могу тебе даже популярно рассказать и обьяснить все твои недочёты, — она энергично встряхивает связанными ногами и сдувает налипшую от недавнего стояния под дождём чёлку. — Во-первых, тысячелистник должен был быть не измельчен ножом, а просто порван. Так его сок выходит не сразу, а только при попадании в миску порошка из зуба омеги. Во-вторых… Стайлз грубо перебивают. Очень грубо. Тычком в плечо и ножом у горла. Маньяк стоит близко, и теперь можно рассмотреть его русые волосы и злые светлые глаза. Если бы они могли испепелять, то Стайлз валялась бы горстью пепла уже три с половиной часа. — Ещё одно слово, малышка, — парень говорит тихо, как в хороших ужастиках, будто бы пытаясь вселить ужас. Кстати, безуспешно. — И уже не труп с кладбища будет кормом для моего зверя, а ты. Заживо, — он трясёт головой, поправляя модную прическу, а Стайлз возмущённо фыркает. — Малышка? Серьёзно? — её губы искривляются в издевательскую усмешку. — Слушай, мне, конечно, очень лестно, что я так молодо выгляжу, но нашивка Шерифа на моем рукаве и кольцо на безымянном пальце тебе ни о чем не говорят? Блядь! Удар по рёбрам выбивает из Стайлз воздух, и она судорожно пытается вздохнуть под одобрительный смешок парня. — Ну как тебе? — наигранно участливо спрашивает он. — Честно говоря, — хрипит Стайлз, — не очень. — Вот и заткнись! — маньяк вновь пинает девушку и достаёт из кармана хламиды толстый блокнот. Переворачивает несколько страниц и, кивнув самому себе, начинает, воздев свободную руку к небесам: — О великие Духи предков! — Идите в жопу! — Стайлз выплевывает вязкую слюну и тянет время. Она уже чувствует, что до появления стаи осталось совсем чуть-чуть и надо лишь не давать этому горе колдуну произнести призыв. — Я взываю к Вам и молю о снисхождении.. — Только не бейте нас, сирых и убогих! А то мы таааак боимся.. Сука! — хоть обряд и нельзя было прерывать никаким образом, колдун умудрился-таки достать Стайлз кроссовкой. — Ибо мощь Ваша… — Как пломба для беззубого. Слаба, тупа и в целом бесполезна. — И в дар Вашему величию, я приношу эту невинную человеческую жертву, — вязкая и вонючая жидкость льётся на голову Стайлз. — Ах ты баран беззубый! Даэдорпоклонник хренов! Я те щас дам по щам за невинную жертву! У меня двое детей! Парень, уже не обращая на девушку никакого внимания, подобострастно кричит в темные небеса: — А в замен, я прошу у Вас лишь малости — даруйте мне силу, что позволит мне повелевать временем! И… Звук глухого удара и характерный «шмяк» при падении. Ритуал остановлен, магия рассеивается, Стайлз отплёвывается от зелья, а Дерек отряхивает руки. — Привет, солнце, — острые когти перерезают веревки и Стайлз наконец поднимется с сырой земли. — Привет, милый. Ты Лилит покормил? — оборотень, помогающий девушке удержаться на ногах и не грохнуться обратно в листья, задумчиво хмурит брови, а потом пристыжено качает головой. — Нет, прости, забыл. Стайлз закатывает глаза и как бы для себя говорит: — Наверное, я всё-таки зря пошла на это дежурство. Мало того, что я провалялась на холодной осенней земле три с половиной часа и была облита какой-то непонятной субстанцией. Так ещё и любимый муж, который впрочем не особенно торопился меня спасать, не только не поцеловал в знак нашей юридически заверенной вечной любви, но и забыл покормить собственную дочь. Ужас! — Ну, что поделать, — усмехается нерадивый папаша и тут же целует Стайлз в куда-то повыше носа, — Так и живем.