Он не тонет и не взлетает никуда, но чувство такое, как если бы он не пропустил ни одного квоффла за игру. Такое возвышающее, обнимающее откуда-то со спины и греющее бесконечно и мягко. Кормак обнимает Рона также, на что тот только мягко ухмыляется, и Кормака постоянно бесит слишком по-ложному искривленный правый уголок тонких привередливых губ. В груди рождается глухая к уговорам разума ярость, так сладко перемежающаяся с тесным чувством привязанности. И хочется обнимать его так до тех пор, пока что-то не затрещит.
И почему-то так до ужаса до фени просто, увидит кто или нет, потому что, ну в конце концов, это уже будут их проблемы. Да и потом – можно заставить Грейнджер по-тихому стереть воспоминания – уж она не будет задавать лишних вопросов. Улыбнется только как-то криво и виновато, приподнимет хрупкие плечи в защитном жесте и косо посмотрит на Рона, скидывая слезливый блеск на позднее время и ворох эссе. Кормаку даже совестно иногда становится из-за этих её тихих страданий. А Рон как будто бы ничего не замечает – бессовестно за завтраком кладет ему в рот виноградинки, не волнуясь, что весь зал ошарашенно за ними искоса наблюдает. И даже Дамблдор поднимает взгляд от какого-то письма, приподнимает свои белые брови над очками-половинками, как-то неопределенно дергает губами наподобие улыбки и возвращается к чтению.А вот реакция Поттера – отдельная история. Сначала злился, гад, краснел, сжимал кулаки, из-за чего на руках вздымались светло-голубые змеи вен, а потом вроде как смирился. Шугаться от них стал, чаще срывался на тренировках, но вел себя вполне мило. Иногда даже с ним, Кормаком, здоровался.
А Кормак думает, что он просто огроменный кусок затвердевшего гноя бубонтера. Потому что это долбанное Золотое Трио через столькое прошло, а тут он явился, значит, заграбастал Рона, и ищи-свищи теперь ненаглядного Потти и его заучку. И Кормаку горько, потому что Уизли беспрестанно скучает, сетует частно, что Кормак в шахматы играть не умеет, обижается, когда МакЛаген не понимает его шуточек, и пару раз Кормак замечает легкую красноту в уголках глаз Уизли, когда он выходит из душа, разбитый после очередной тренировки, когда Поттер спускал все катушки на двух вратарей. И Симус – гад – иногда ловит их в коридорах и начинает нести всякую обидную чушь. Кормаку плевать, а у Рона весно краснеют уши, и на щеках выступает отвратительно-злой румянец.Кормак не любит злого Рона. Он вспыльчивый, молчаливый и напряженный, Кормак больше любит его вяленькую ухмылку, растянутые красные свитера и привкус шоколада и бананов в их поцелуях.
В их животных, абсолютно крышесносящих и потрясающих поцелуях. Ни с одной девчонкой у Кормака такого не было. И только интересно, да все не решается спросить у Уизли: целуется ли он лучше Грейнджер? Сам он проверить не успел: необоснованно-склизкая страсть к Грейнджер исчезла давно и бесследно, потому что глаза вдруг начали замечать Рона, уши начали вдруг его слушать, а все существо - чувствовать каждой клеточкой. Просто вдруг.Херово "вдруг"
Рон пару раз рассказывал об их поцелуе в тайной комнате. По-идиотски мечтательно закатывал глаза, жевал губу и милейше улыбался. Кормак в такие моменты особенно остро чувствовал обычно, что мамочке его не видать внуков ещё долго. И – желательно, Мерлин, как же ему желательно – всю жизнь. Кормак, естевственно, не полный дурак, чтобы рассчитывать, будто эта вот щенячья недовлюбленность в Рона протянется на всю жизнь, но то чувство, как будто тонкой ниточкой подвязали ребро и повесили на астрономической башне на солнцепеке, которое начало появляться буквально недавно, если достаточно долго смотреть на улыбающегося Рона, хотелось продлить. На долго. Пока, наверное, природа не победит, и острая нить просто не прорежет кость под тяжестью.Или пока кто-нибудь не обрежет нить.
Потому что Кормак отчего-то уверен: уж сама она не порвется. Куда уж там, определенно, нет. И со временем уже по барабану, целуется ли Грейнджер лучше. Просто – этой мысли даже касаться не хочется. Что-то вроде: да кому вообще какое дело?Кого это вообще парит, если Магический Мир прошивает новость, Что Мальчик-Который-Забил-На -Лучшего-Друга-Гея женится на Девочке-Которая-Тоже-Забила-На-Лучшего-Друга-Гея? Ей же даже с фамилией морочиться не придется.
Кого это парит, если Кормаку просто чертовски хорошо и прохладно просыпаться рядом с лучшим вратарем Пушек Педдлз, наблюдая, как лучи солнца поглощаются его рыжими волосми, создавая ореол из призрачно-мягкого цвета?
Кому это нужно, если ему просто тепло и мило, когда Рон вдруг начинает хитрить в кинотеатрах, покупая и соленый, и сладкий и смешивая их в предварительно попрошенную большую банку?
Это действительно кому-то кажется противным, что Кормак вдруг стал любить хэппи-энды?