Драбблы по сериалу Hannibal NBC

Проникающие внутрь нее пальцы плотно прижаты друг к другу, как в скаутском салюте. Это самая нелепая мысль на свете, и Молли Фостер-Грэм закусывает губу, вздрагивая от невыпущенного смеха, но почти сразу же перестает. — А я-то думал, что на правильном пути, — раздается снизу. Молли не удерживается и хихикает. — Верно. — И поэтому ты смеешься? — О, прости, приятель. — Морща шею, она наклоняет подбородок и, нашарив щетинистую щеку между своих разведенных ног, почесывает его под челюстью, как пса. Ей не видно Уилла под одеялом, но он видит ее. — Я ужасна в получении удовольствия. — Но великолепна во всем остальном. — Подлиза. — Да, я такой, — соглашается Уилл и наклоняется. Почувствовав быстрые мокрые движения языка, Молли прыскает: — Ах ты!.. — и поводит тазом из стороны в сторону и кажется самой себе необъезженной кобылой с родео, но Уилл не дает отделаться от себя так просто. Тогда она зажимает бедрами его голову; мягкая шевелюра ласкает кожу. — Попался, — хмыкает Молли и нахально улыбается. — Мм. Что теперь? Уилл медлит несколько секунд. Затем, притворяясь побежденным, оглаживает ее ноги, талию, живот и вдруг щекочет под ребрами, заставляя выгнуться со вскриком и ослабить захват. — Тише, Уолтер услышит. — Это была твоя идея! — отзывается Молли возмущенно, но всё же понижает голос: — Вы, сэр, тут зачинщик. — Я не стану извиняться. — Да кто тебе позволит. В ответ на это Уилл сминает ее грудь; щупает тело изнутри, целуя со смачным звонким звуком. Его пальцы скользят по своду передней стенки, отыскивая самое чувствительное место, а когда находят под шумный вдох Молли, поглаживают вверх-вниз. Молли придерживает Уилла за затылок, собирает в ладонь его густые кудри и ногтями проскребает бороздки в тепле под ними. Шепчет в темноту, навстречу поднимающейся волне: — Я люблю тебя, рыбак. Как же я люблю тебя. Шумно выдохнув носом в последний раз, Молли говорит: — Вау. Ты всегда чертовски хорош, но… вау. Подлегший к ней Уилл целует в висок и обнимает поперек груди, даря приятное ощущение защищенности. Молли любит его сильные руки и хочет валяться в ленивой неге, не вставая в душ и не задавая вопрос. Но спрашивает, потому что должна. — Это не из-за моей лазаньи с треской, правда? Уилл вздыхает, крепче прижимая ее к себе. — Нет, это потому, что я люблю тебя. И не знаю, когда увижу в следующий раз. — Не говори мне, что представляешь себе это как наш последний секс. Я ненавижу неотданные долги. Так что тебе лучше поберечь себя, потому что этот я отдам с процентами. Она целует его в липкую шею и не поворачиваясь вслепую шарит в его теплой промежности поверх пижамных штанов. Уилл будто не замечает прикосновение и отвечает совершенно серьезно: — Я обещаю, что буду в хвосте стаи. — Никогда в жизни, черт возьми, — грустно улыбается Молли. И, отняв ладонь, добавляет: — У Кроуфорда есть много людей, должно быть, все чертово правительство, но он не оставляет нас в покое. — Он как-то сказал, что мне не везет, потому что я лучший. Ты видела мой диплом судмедэксперта. — Да, дока. Ведь это им ты заделал ту трещину на потолке? Она слышит усмешку Уилла и гладит его по руке. Молли знает про семьи в Бирмингэме и Атланте, читала про них в газете, сидя на веранде, и знает, что в последний раз, когда Уилл сотрудничал с ФБР, ему причинили сильную боль. В конце концов, это она выходила его, как одну из бродячих собак, вылюбила его, и благодаря ей сейчас Уилл выглядит и чувствует себя хорошо. И не пьет ничего крепче кофе и почти не видит тех снов. Она представляет себе, каково ему будет спать в пустой постели. Как он просыпается от кошмара совсем один в каком-то мотеле. Если бы она попросила его, остался бы Уилл? Молли хочет узнать это прямо сейчас. Хочет сказать: «Останься со мной. Мной. Мной. Мной. И Уолтером». Да, она бы втянула сына, если бы это помогло, потому что не станет вытирать глаза и махать носовым платком вслед своему мужу, сколько бы Кроуфорд не уверял, что сделает все возможное, чтобы оградить Уилла от самого страшного. Сидя с ней за столом, он сказал, что рад, что они с Уиллом поженились. Сказал, что когда-то тоже хотел, выйдя на пенсию, уединиться с женой: раздобыть себе местечко во Флориде и перестать жить как слепоглазка. Молли думает о том, что летом можно было бы уехать в Майами. Ей не зря остался в наследство тот добротный ветхий домик во Флорида-Кис, на самом побережье, а Уилл мог бы устроиться дизельным механиком где-нибудь поблизости. Она представляет раскинувшееся над морем красное солнце, перистые облака, светящиеся высоко над ним. Себя с Уиллом, сидящих на пляже, стройных и загорелых, с оранжевыми в закате лицами и фиолетовыми спинами в тени. Рука в руке. Пока Уолли с собаками вспугивает пеликанов, носясь по береговой линии. Накидывая одеяло на плечо мужу, навалившемуся на нее своей сонной мышечной массой, Молли видит, что его футболка задралась. И осторожно гладит живот Уилла, чувствуя под пальцами шрам. Шириной с палец, никогда бы не загоревший.