Драбблы по сериалу Hannibal NBC

Если Уилл честен с собой, в том нет ничего неожиданного, когда его ставят в известность, что возможно ему придется разделить свой первый однополый поцелуй с Мэттью Брауном. Само собой, он невпечатлен идеей и выставляет ее на посмещище, но он не встречал одобрением ни одну инициативу Фредди — притом, с самого их знакомства, а не только с тех пор, как та стала режиссировать их с Мэттью «роман», выдуманный Аланой и Джеком в надежде выманить Ганнибала обратно из Европы. Хотя... неожиданно то, что Уилл не обнаруживает в себе отторжения. И по существу, отпирается не потому, что он не хочет воплощать в жизнь и этот пошлый романтический мотив, а потому, что наоборот — что-то в нем, вопреки некомфортным предрассудкам (наличие которых в себе он признает), почти сразу отзывается разумным согласием. Ощущением, что ему можно не бояться, что он будет не один, если — когда — оно произойдет. Позже, играя с собаками вечером того же дня, Уилл находится с именем для этого малознакомого чувства, глядя на свою стаю. Доверие. Это должно быть доверием. И это уже вызывает у него беспокойство. В последнем своем разговоре на тему доверия — в одной из их возобновленных терапевтических бесед с Фредериком, — он с высоты своего опыта болезненно огрызнулся: мол, доверять хорошо, а не доверять — лучше. Но спустя два месяца общения за стальным столом комнаты для посещений у него нет причин не доверять Мэттью Брауну. У Уилла еще оставались некие эфемерные подозрения на счет его поклонника, даже после того интервью, отсекшего Уилла от участия в покушении и выставившего Мэттью бесповоротно сумасшедшим (а на деле доказавшего остроту его рассудка, как ничто иное), данного Мэттью Фредди накануне вынесения приговора, который в итоге заточил Мэттью в его бывшем месте работы, в лучшем случае — на следующие два года… Оставались. Но все опасения Уилла потеряли плотность в течение их первой встречи после убийств: слишком реальных и постановочных; свежевания заживо; тошнотворно долгого восстановления; и отрицания того, что невозможно вести разговоры с мертвецами. А теперь, когда их с Мэттью Брауном свидания стали одним из слонов, на которых держится его стабильность (помимо терапии и желания расплаты), у Уилла даже есть основательные причины доверять Мэттью.

«Он хочет знать меня».

Мэттью хороший слушатель и собеседник, но это то, что лежит на поверхности: Уилл никогда не чувствует себя лишним с ним. Он единственный с тех пор, как случилась кровавая баня в доме Ганнибала, с уважением относился к его границам. И в разговорах действительно говорил с ним. Не выставлял диагнозы, не загружал виной. Выслушивал все, что Уилл хотел рассказать, с неразделенным, непредвзятым, лояльным вниманием, постепенно обволакивавшим чувством неодиночества; давал советы, отвлекал его, выражал поддержку (касался, по-человечески касался руки). И только грохот цепи его наручников, когда он менял положение, напоминал, что перед Уиллом несвободный человек. И то, что после каждой новой фотосессии, обеспечивавшей Фредди материалом, Мэттью возвращали обратно в госпиталь. Вызывая у Уилла раскаяние.

«Если свобода приходит с чувством, что ты важен в этой жизни, то сейчас я свободнее, чем был когда-либо, мистер Грэм.»

После того признания Мэттью, Уилл впервые осознал, что пока Фредди писала свою историю, они незаметно стали писать свою. И если что-то и приведет Ганнибала обратно в Америку, то это будет тем, что станет угадываться за притворством. Будет той симпатией, что возникла между ними и укрепилась на не входивших в план встречах, которых Уилл добивался от Чилтона содействием. Будет тем, отчего в выбранном Фредди дальнем углу сонного придорожного кафе, за вафлями, гранатовым соком (для него) и горячим шоколадом (для Мэттью), они с Мэттью говорят о ФБР, общих знакомых, путешествиях, книгах, травмах, изживающем себя прошлом, непредсказуемости жизни и собаках, и Уилл чувствует себя выздоровевшим. В одной из пауз, отводимых под горячие сладкие глотки, Мэттью с тягостной отрешенностью смотрит в окно, — пытаясь насмотреться на внешний мир перед очередным расставанием с ним, и Уилл чувствует напряжение в солнечном сплетении и кончиках пальцев, потому что знает этот взгляд — им Мэттью каждый раз смотрит и на него самого, прежде чем наконец попрощаться. Уилл медленно, как во сне, но чувствуя себя невозможно бодрствующим, через стол протягивает руку к его щеке в порыве, который часто чувствовал за другим столом. — Давай дадим ей идеальный кадр-для-первой-полосы. Мэттью непроницаемо смотрит на него, а затем накрывает его запястье своей ладонью, мягко и надежно. — Думаете, пяти секунд будет достаточно? — спрашивает он с хорошо изображаемой будничностью, невзначай смещая угол головы. Уилл повторяет движение, отзеркаливая его, и не стесняется хрипоты, пробравшейся в его голос, легонько проводя пальцем по скуле: — Лучше дать Фредди возможность сделать больше материала. Мэттью делает маленький кивок. — Просто отстранитесь, когда посчитаете нужным. Уилл не отвечает и не закрывает глаза, глядя, как Мэттью подносит свое лицо к его лицу; он хочет успеть увидеть его губы за секунду до того, как познакомится с ними наощупь. В нескольких сантиметрах от того, чтобы закончить неловкость, из-за которой Уилл избегал задерживаться взглядом на нижней половине его лица в их последних разговорах, Мэттью подчеркнуто серьезно шепчет: — У меня нет герпеса, если вас это волновало. Уилл смеется, собирая лицо в морщины, чувствуя, как неловкость истончается. — Ты выбрал самое время сказать об этом. А затем рефлекторно прикрывает глаза и задерживает дыхание, когда к его несошедшей улыбке осторожно прилегает мягкий, сухой и теплый рот, тут же совершенно благопристойно замирающий в сомкнутом соприкосновении. Таком же невыразительном, каким было бы случайное касание, вот только, находясь так близко — после стольких встреч, дружеских бесед, такой удобной и легкой, проложившей путь к этому сейчас расположенности, — Уилл слышит Мэттью и слышит, что это удержание. Сознательность, уважение, невысказанное:

«Это не о том, чего я хочу».

Уилл старается заразиться его ясностью. И пока Мэттью вероятно считает секунды про себя, вбирает тепло его щек, трогательную материальность его дыхания; ладонью слушает биение жилки на его шее, не воспринимая ничего кроме этой близости и размывающего время шума дождя в открытом окне. Набираясь решительности, чтобы с гусиной кожей под воротником плаща сделать нежное маленькое движение навстречу.

«Все в порядке, я тоже хочу этого сейчас».

Когда все заканчивается и Фредди триумфально идет к ним, разлагольствуя о чем-то провокационном, Уилл не слушает, исподтишка глядя на то, как Мэттью не решается коснуться своих губ напряженными пальцами. И думает о том, что у них есть все шансы, что Ганнибал ступит на землю Штатов еще до конца месяца. Они будут готовы.