Драбблы по сериалу Hannibal NBC

Ирония ситуации такая оглушающая, что прямо-таки звенит в его ушах. Никто не замечал, как Уилл сходил с ума на работе, однако последние изменения в нем почему-то не ускользают ни от одного его посетителя в течение дня. Так и Алана, сидящая напротив его камеры, констатирует: – Ты очень молчалив в последнее время. Уилл поднимает брови и уточняет: – Хочешь сказать, я молчу о Ганнибале? Алана улыбается ему, отдавая должное, как ей кажется, его самоиронии – не обвинению, но продолжает смотреть серьезно. – В том числе. Уилл хмыкает и, читая ее мысли, позволяет себе веселье висельника: – Чилтон не превращает мои мозги в пюре тяжелыми нейролептиками, если это то, что тебя беспокоит. Он не добавляет, что вполне допускает, что Чилтон мог бы прибегнуть к этому последнему средству позже, когда отчаяние и скука возобладают, но не видит смысла озвучивать свое мнение, потому что впервые за все время уверен: до этого не дойдет. Его ответ и его настрой не удовлетворяют Алану. – Я беспокоюсь о том, что ты отдаляешься. Но я рада слышать, что то, как с тобой здесь обращаются, не доставляет тебе дискомфорт. Дискомфорт? Слово отсылает Уилла обратно во вчерашний вечер, в котором ветер ласково ерошит волосы на его макушке, высокие, разлапые сосны колышут ветками в парке за сеточной оградой в нескольких метрах от него, и он, укрытый от окон верхних этажей больницы фургоном для транспортировки пациентов, с накинутой на плечи курткой санитара и держа в ладони кружку кофе из-под горячего термоса, слышит собаку, настоящую собаку где-то неподалеку, и понимает, что по-прежнему жив и хочет жить, что бы не случилось дальше, и, не оборачиваясь, шепчет: «спасибо тебе», человеку позади, последовавшему за ним в бурю его борьбы. – Уилл?.. Алана задирает брови, подчеркивая, что он сам только что опять отдалился и подтвердил ее наблюдение. Уилл начинает расхаживать по камере и, избегая ответа на незаданный ей вопрос, говорит с провокацией: – Когда пациенты перестают безосновательно обвинять своего психиатра, большинство сочли бы это многообещающим улучшением. Он слышит ее тяжелый вздох и не определяет, на чей счет он приходится. – К сожалению, мы никогда не можем подозревать в тебе то же самое, что подозреваем в других. – Про себя Уилл заканчивает ее мысль: неудобный, проблемный пациент. А Алана продолжает, потому что у нее никогда не было дьявольского терпения ее ментора, или его проницательности: – Так в чем дело, Уилл? Фредерику удалось подобрать более... подходящее тебе лечение и терапию? Уилл качает головой, сдерживая напрашивающееся обвинение в том, что ему надоело натыкаться на глухие уши. Теперь он остро ощущает, что метать претензии нет смысла, как и винить ее, – Алана просто всегда была лишь еще одной из них, такой же, как все остальные. Птицей другого полета. – Уилл, я прошу тебя. Скажи мне, что с тобой происходит. Уилл слышит ее, но на самом деле, слушает ее голос. И не отдавая себе отчета, сравнивает его с другим, негромким и вкрадчивым, действительно обещающим ему спасение. Он подыскивает описание для нового влияния в своей жизни и, подобрав его, останавливается и произносит, кожей чувствуя, как слова возвращаются к нему, отлетев от стен камеры; оценивая свои ощущения: – Я растянул свой поиск связей. Теперь я не ограничиваюсь только событиями. – И затем, сразу же: – Ты знаешь, я долго скучал по тому, как мы были друзьями. – Уилл видит, как Алана хмурится от того, что он помещает эту возможность между ними в прошедшее время, но так и не возражает, что для него окончательно цементирует положение дел в их отношениях. – Но недавно мне пришло на ум, что, на самом деле, все это время я скучал по надежде. И предугадывая, что она перескажет их разговор Ганнибалу, проникшийся вдохновением Уилл позволяет себе вольность послания. Он смотрит на Алану и с выражением повествует: – I’ve heard it in the chillest land, and on the strangest sea. Yet never, in extremity, it asked a crumb... of me. [1] Навстречу им летят шаги по коридору блока и Уилл с отголоском грусти роняет: – Кажется, наше время вышло, – вкладывая в это гораздо больше, чем можно расслышать. Совершенно сконфуженная, Алана дает увести себя подошедшему санитару, который исподтишка бросает на Уилла один-единственный взгляд.