Горькие чувства

Буквально несколько минут назад президент вышла из кабинета в первый раз за день. Учителя освободили ее от посещения занятий на некоторое время, ибо понимали, что работы в совете и так много, а от домашнего задания и прочей нагрузки будет нелегко вдвойне, втройне. Теперь же хотелось подышать воздухом, если бы не одно "но", встретившееся ей на пути. — Аюдзава? — Подал голос сидящий на подоконнике юноша, своими кошачьими глазами смотря на девушку. — Игараши? — Сразу узнала она его, ибо в памяти навсегда отпечаталась внешность едва ли не изнасиловавшего ее парня. — Есть разговор. — Сделал он мимолетную паузу, начав изучать девушку. Он про себя отметил, что она изменилась. Он не понимал, в чем. — Но для этого разговора не подходят коридоры школы. Ты же не хочешь, чтобы все узнали, кто ты по профессии? — Кретин. — Оскалилась она, но таки прошла за ним, нервно сжимая кулаки. Ей чертовски не нравилось все это. Лишь оказавшись у ворот школы, они сумели поговорить. И, на самом деле, в самом начале разговор не клеился, ведь они лишь обменивались фразами, совершенно неподходящими под произошедшее далее. — Помнится, Мисаки... — Начал он. — Для тебя я Аюдзава, не надо называть меня по имени. — Гордо и ненавистно процедила президент сквозь зубы. — В ближайшее время ты будешь Мисаки. — Без единой эмоции отозвался он, продолжая. — Помнится, как-то я помог тебе погасить долги твоего отца. — Я помню это. И что ты хочешь этим сказать? — Ждала она вердикта Игараши, уже стремясь скорее вернутся в кабинет совета Сейки. — Тогда ты сказала, что теперь находишься у меня в долгу, и что отдашь его. Так же ты упомянула, что даешь на то свое слово. — Он ухмыльнулся, словно хищник, что нашел себе жертву. — Пришло время возвращать долги. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — Теперь же ей было интересно, но боязно от того, что он может предложить. — Стань моей горничной на неделю. — Ухмыльнулся Тора еще сильнее, ожидая реакции. Он знал, что она не сможет отказать, ибо после этого будет чувствовать себя виновато. Этого он и добивался. — Ч-что? — В тот момент для Мисаки весь мир словно рухнул. Она не могла поверить собственным ушам, что ей предложили подобное. — Я... не могу... — В каком смысле не можешь? — Резко сменился он в лице. — Ты же сказала, что даешь слово, а также отметила, что оно нерушимо. — Сделал парень паузу. — И сама ты, похоже, любишь в эту одежку наряжаться. Похоже ты тащишься от своей работы. Не так ли, Мисаки? — Я не работаю горничной, Игараши. Я работаю официанткой, а это лишь наряд. Не принимай меня так. — Нахмурилась девушка, но понимала, что боится его. — У тебя нет выбора, Мисаки. Либо это, либо я до конца твоих дней буду хандрить рядом с тобой, докучая собой. — Поставил все же он условия. — Свои обещания нужно сдерживать. Или ты не такая хорошая, как о тебе говорят некоторые, якобы ты — сама ходячая дисциплина, никогда не нарушающая правила и обещанное собой? — Зачем ты это делаешь? — В глазах мелькнуло пара слез. Ей было обидно, что тот человек, который показался ей добрым и отзывчивым, оказался алчным и любящим лишь деньги и других женщин, а теперь еще и пытается сделать ее своей горничной, унижая тем самым. — Не надо так плакать, Аюдзава. — Ему ее было жалко, но так было нужно. — Кому как ни тебе знать, что слезы никогда не помогут? Уж поверь, испытывал подобное. Надо научиться сдерживать эмоции, а мой дом — лучшее для этого место. — Пауза. — Даю тебе сутки на раздумия. Он исчез также внезапно, как появился. К сожалению, запах парфюма и та атмосфера до конца дня преследовали Мисаки. С одной стороны — даже соваться к нему в дом опасно, а с другой — она должна была держать слово, иначе кто она после этого?