Октябрь

Наверное, этот день Савада Тсунаеши будет проклинать всю жизнь. А начиналось все так обыденно… Именно в эту страшную дату, десятого октября, Реборн с какого-то перепугу решил, что Савада болен. Насильно заставил Тсуну остаться в кровати и не пойти на тренировку, положил на лоб холодный компресс и поставил на тумбочку подозрительную темную бутыль, заверяя, что это лекарство от простуды. Хотя, судя по его хитрой ухмылке, там был как минимум мышьяк. Тсуна, наивный мальчик, решил, что это прекрасный шанс поспать. Конечно, поведение Реборна настораживало очень сильно, но кто обращает внимание на такие мелочи рано утром, после всего четырех часов сна? Уж точно не Тсуна. Утром он вообще имел привычку ни на что не обращать внимания. Ругая репетитора за то, что он сначала разбудил своим фирменным электрошоком, затем заставил вновь спать, Тсунаеши скинул мокрую, абсолютно ненужную ему тряпку со лба и блаженно вытянулся на кровати, закрывая глаза. К подозрительной бутылке он даже не притронулся, так как давно знал, что употребление пищи, данной Реборном, чревато последствиями. И запор - самое пустяковое из них… Выспался Тсуна просто отлично. Ему никто не мешал, в особняке Вонголы, после отъезда Хаято и Рехея на задание, вообще стал редко раздаваться шум. Правда, дня два назад приехала Вария, но и они вели себя подозрительно тихо. Явно не к добру была эта тишина, ой не к добру… На улице было темно. Удивляясь, что спал так долго, Тсуна надел лежащий на стуле костюм и вышел из комнаты. Одежда была жутко непривычной, она сковывала, причем не физически даже, а морально. Чертов Реборн с его «официальным стилем мафии»! Тсуне казалось, что он должен соответствовать официальному костюму, быть уверенней и солиднее, но на деле у него ничего не выходило. Падать и спотыкаться, он, кажется, стал еще чаще, предательское заикание исчезать из голоса, несмотря на все старания, упорно не хотело. Попытка включить свет не дала результатов – сколько не щелкай выключателем, лампочки не загорались. Так же было в коридоре и соседней комнате, наверно, свет вырубило во всем особняке. Пришлось искать свечу и спички. Не нашлось ни того, ни другого, зато обнаружилась старая, скорей всего забытая Гокудерой зажигалка. Но на безрыбье и рак рыба, хорошо, что хоть что-то нашел. По коридорам Десятый босс Вонголы крался, стараясь не скрипнуть ни одной половицей и держа в руках зажигалку. В доме царила оглушающая тишина, он словно вымер. Комнаты Хранителей оказались пусты. Комната Реборна, этажом ниже – тоже. В душу Тсуны стал закрадываться страх, но гиперинтуиция босса Вонголы молчала. Тишина. Невольно подумалось, что Вария просто прирезала всех и закопала трупы. Тсунаеши эту мысль старательно отметал, но она, сволочь, все возвращалась и возвращалась. Парень старался убедить себя логичным доводом, что если бы Вария решила всех прибить, то начала бы с него. Страх плевать хотел на логику и заставлял зубы отплясывать чечетку . Коридор, освещенный жалким огоньком зажигалки, пляшущие на портретах, искажающие до неузнаваемости лица тени добавляли обстановке жути. Вскоре, Десятому стало казаться, что за ним кто-то идет, но сколько бы он не оборачивался – сзади не было ничего. Лишь темный коридор уходил вглубь дома. Столовая, просторная комната со столом в центре и большими окнами, вызвала вздох облегчения. Тут было чуть светлее, на лакированный деревянный паркет падали косые квадраты холодного лунного света. Огонек зажигалки играл на хрустальных бокалах и фарфоровых тарелках, тонул в полированной поверхности серебряных столовых приборов. Тсуну всегда удивляло то, что на стол всегда, даже сразу после еды, ставили чистые столовые приборы. Посуду очень часто били, плавили и взрывали, но кто-то с маниакальным упорством продолжал сервировать стол. Зачем? Медленно обходя стол по кругу, направляясь к двери в противоположной стене, Десятый рассматривал ночной сад через закрытые легким тюлем окна. Луна ярко сияла на безоблачном небе, освещая шикарные заросли роз под окном. Тсуне почему-то показалось, что там кто-то сидит. Дойдя до двери, он немного нервно оглянулся сначала на окно, потом на стол, и внезапно увидел что-то странное. Этим странным оказалась записка, лежавшая на тарелке во главе стола, как раз там, где Тсуна обычно сидел за едой. Подойдя к столу и наклонившись, Савада стал читать записку, одновременно стараясь держать зажигалку поближе, что бы было хорошо видно, и не поджечь листок бумаги. Никчемный Тсуна! – Реборн даже в письмах называл его никчемным, и с этим Саваде пришлось смириться, – Никчемный Тсуна, я, Вария и твои Хранители едем в Венецию отмечать. Так как ты болен, ты остаешься в особняке с Занзасом. P.S. В особняке отсутствует свет. Свечи в кладовке на втором этаже. Прислуга не появится до пятницы. Реборн. И что они там отмечают? И Реборн как всегда лаконичен. На Тсуну накатило дикое облегчение: все живы и здоровы, просто оставили его здесь с Занзасом. Так часто бывает. Так. Стоп. С Занзасом?! Дверь за спиной пронзительно скрипнула, заставив Тсуну вздрогнуть и повернуться. Из горла вырвалось писклявое «Хиии?!», взгляд наткнулся на горящие красные глаза. На лице стоявшего в дверном проеме Занзаса появился предвкушающий оскал, а правая рука стала подниматься. Бурное воображение Тсуны сразу же нарисовало зажатый в руке пистолет и Десятый, не выдержав такого насилия над своей психикой, всхлипнул и помаленьку стал терять сознание. Занзас хмыкнул, и, глотнув из зажатой в руке бутылки виски, неторопливо приблизился к бесчувственной тушке на полу. Попинал, проверил, не притворятся ли, недовольно выругался. Бездыханное тело для его затеи ну никак не подходило. Правда, Варийский босс где-то слышал, что людей можно привести в чувство, облив водой, но воды поблизости не наблюдалось, а виски было жалко. Матюгнувшись еще раз, Занзас приземлился на стул, удобно располагая ноги на столе. Пара бокалов со звоном свалились вниз, но мужчине это было глубоко до фонаря. Очнулся Тсуна минут через пять, еще две лежал и просто пялился в потолок, пытаясь прийти в себя окончательно. Попытка сесть отозвалась глухой болью в затылке, похоже, что парень набил себе шишку. - Мусор, - жуткий голос Занзаса заставил вздрогнуть всем телом. Молясь, что бы это было галлюцинацией и, вспоминая все известные ему знаки изгнания злых духов, Савада медленно повернул голову. Его надежды не оправдались – на стуле перед ним сидел босс Варии собственной персоной, держа в руках бутылку чего-то явно алкогольного, и смотрел уничтожающим взглядом. На столе рядом с ним стояли еще две бутылки, наглядно демонстрируя, что мужчина тут надолго. - З-занзас, - Тсунаеши поспешил начать отползать назад, пытаясь изобразить на лице радостную улыбку и просчитывая пути отхода. Ближайшая дверь за спиной Занзаса, проскочить мимо он не сможет, а до двери в противоположном конце зала просто не добежит - мужчина успеет выстрелить раньше. Варежки и пилюли остались в комнате. Тсуна оказался в безвыходном положении, и Занзас это прекрасно знал. - А п-почему вы не уехали вместе со всеми? – голос дрожал, руки тряслись, да и вообще хотелось вновь упасть в обморок. Вот только спасительное забытье приходить не желало абсолютно. - По той же причине что и ты, мусор, - невероятно! Босс Варии снизошел до ответа Саваде! Хотя, бедному Тсунаеши было бы лучше, если бы его вообще не заметили. Во много раз лучше. - В-вы тоже заболели? – невозможно. Нереально. Да вообще фантастика. Тсуна был свято уверен, что даже микробы от страха дохнут при виде Занзаса. На этот раз мужчина не ответил, лишь посмотрел уничтожающим взглядом и глотнул виски. - Я п-пойду, п-пожалуй, - заикаясь еще больше, Тсуна встал с коленей и начал медленно пятится к двери. Повернуться спиной он не рискнул. Занзас уже не пытался пристрелить его при встрече, но мало ли, вдруг он решит, что это как раз подходящий случай? Выстрел – и уже ничего нет от бедного Савады Тсунаеши, даже горстки пепла не останется…. - Стоять, - и Десятого словно приморозило к полу. Вот он, конец его короткой жизни, а ведь он так и не успел пригласить Киоко на свидание… - Ты остаешься здесь и будешь пить со мной, мусор. - Что?! – Тсуна был в шоке. Его не убивают, а предлагают выпить? Ау, остановите планету, я сойду! Чудной день – 10 октября… - Заткнись, - в голову прилетел хрустальный бокал, Тсуна вскрикнул. Хорошо, что хоть не серебряным ножом кинул… От куска серебра в мозгу, к сожалению, не только вампиры умирают, – Садись и пей, живо! Тсуна, на подгибающихся ногах, подошел к ближайшему стулу и рухнул на него, жалобно смотря на Занзаса. В этот момент он больше всего хотел оказаться дома, в родном Намимори, да хоть в школе или на тренировке, главное НЕ ЗДЕСЬ… Босса Варии щенячьи глазки не впечатлили. Он кивком головы показал на стоящую на столе бутылку. Десятый взял ее дрожащими руками, стараясь, не дай Ками-сама, не уронить, потому что прекрасно знал, что ждет его в этом случае… Бутылка оказалась открытой. Тсунаеши сделал аккуратный глоток и тут же зашелся в кашле. Горло словно обожгло огнем, на глазах выступили слезы, было трудно дышать. Занзас наблюдал за бесплатным представлением с кривой ухмылкой. - Пей, мусор, - эти слова прозвучали, стоило Тсуне откашляться. Со страхом посмотрев на бутылку, он перевел взгляд на варийца. Передернулся. Внезапно подумалось, что если умирать, так с песней, и Савада решительно поднес бутылку к губам… Оказалось, что опьянение – не такая страшная вещь, как рассказывают. В голове было странное чувство легкости, она слегка кружилась. Все вокруг казалось забавным, уже не пугала ни темнота, ни Занзас, было хорошо. От виски во рту оставалось приятно послевкусие, оно уже почти не жгло гортань. Тсуна, счастливо улыбаясь и покачиваясь на стуле, тихо напевал какую-то веселую песенку. Сначала тихо, потом во все горло, потом с подвываниями – да кому какая разница? Угрозы Занзаса он нагло игнорировал. - Бля, да заебись ты уже! – в лоб певцу полетел стакан. Тсуна вместе со стулом упал на пол, и удивленно вскрикнул. Такая резкая смена положения в пространстве его сильно озадачила. Затылок сильно болел, перед глазами плавали какие-то разноцветные круги. - Наконец-то, - шаги Занзаса неожиданно отчетливо раздались в наступившей тишине. Варийский босс сверху вниз посмотрел на Тсунаеши и хмыкнул. В следующее мгновение Тсуна вскрикнул от резкой боли в боку. – Вставай, мусор. Десятый неуклюже сполз со стула и сел на пол, слегка покачивая головой. Тело вело себя странно, конечности оказывались не там, где Савада хотел их поставить. Голова кружилась, тошнило, вся былая легкость сменилась тяжестью, но уже хотя бы не было так весело. Тсуну резко вздернули за локоть, от чего голова снова закружилась. Шатаясь, словно камыш на ветру, он мутными глазами взглянул на босса Варии. Занзас явно был пьян, но стоял ровно, видимо, сказывалась практика. « У него очень горячие руки» - мимоходом отметило сознание Тсуны. Руки Занзаса жгли его кожу даже через пиджак. Покрытое шрамами лицо неожиданно оказалось очень близко, замутненные пьяной дымкой красные глаза вглядывались в испуганные карие. Горячие губы накрыли губы Тсунаеши. Описать свои ощущения точно Тсуна вряд ли бы смог. Это было немного противно, что в твоем рту хозяйничает чей-то влажный язык, и в то же время было приятно чувствовать прикосновения горячих губ, легкие укусы – и все с привкусом виски. Странно. Это было странно, и … страшно. На мгновение Тсуну сковал дикий страх, а затем… Он со всей дури ударил Занзаса в колено, вырываясь из кольца горячих рук. Страшно. Мир еще слегка покачивался, но это не помешало Десятому пулей выскочить в темный коридор. Звук его шагов эхом отдавался от стен, он часто не вписывался в повороты и врезался в углы. Страшно. И причину своего животного страха Тсуна не мог объяснить. Он остановился только на третьем этаже, упершись рукой и переводя дыхание. Кровь пульсировала в ушах, бешеный стук сердца, казалось, было слышно во всем особняке. Страшно. Десятый замер, прислушиваясь. В коридорах царила оглушающая тишина. Или стоп. Шаги? Внезапно Тсуну вдавило лицом в стену, горячие руки больно сжали запястья. Тяжелое дыхание раздавалось над ухом. Страшно… Каждый человек в мире помнит наизусть несколько дат. Кто-то больше, кто-то меньше, но знаменательные моменты своей жизни многие почему-то стараются запечатлеть на календаре, что бы потом вспоминать. Датами. Набором цифр, которые почему-то очень много значат для людей. Занзас ненавидел даты, которые помнил. Помнил он их и не так-то много, и даже самые яркие моменты своей жизни никогда не запоминал в цифрах. Можно сказать, что была лишь одна дата, которую Занзас запомнил навсегда и люто ненавидел. Десятое октября. В наше время все люди помнят дату своего рождения. А как же, это ведь праздник, еще один день, когда можно с чистой совестью напиться и никто тебе слова против не скажет. День, когда тебе дарят подарки, день, когда ты появился на свет. Хотя, по сути, день рождения – таймер, который отсчитывает прожитые тобой годы. Вот и все. Но Занзас не любил эту дату не поэтому. К дням рождения он относился нейтрально, ему было пофиг, сколько он прожил и сколько ему осталось. Жизнь вообще никогда его не волновала. Занзас не любил десятое октября из-за воспоминаний. Гребанных воспоминаний, которых и каленым железом не выжжешь из головы… Он не помнил, как праздновал свой день рождения с мамой. Тогда он был еще очень мал. Зато он прекрасно помнил свои дни рождения в доме Девятого… Много красивых подарков в блестящей бумаге. Стол, заваленный разными вкусностями – ешь, не хочу. И Девятый, который стоит рядом и улыбается доброй, отеческой улыбкой… В такие моменты хотелось отрубить себе голову или застрелиться – только бы не вспоминать, не вспоминать… Занзаса мучила не совесть – ненависть. Воспоминания пробуждали пламя Ярости, заставляя плавить металл и сжигать мебель, только бы забыть, забыть… Забыть ненавистное улыбающееся лицо. Он не помнил, как давно появилась эта привычка, наверно, сразу после освобождения из ледяного плена. Привычка пить с кем-то в десятого октября. Нет, он никогда никому ничего не рассказывал, не жаловался, обычно даже не удостаивал собутыльника взглядом. Ему просто нужно было, что бы рядом кто-то был. И все. А в это десятое октября рядом никого не оказалось. Все куда-то свалили, оставив Занзаса в компании бутылок виски. Сначала он пытался напиться в одиночестве, но ничего не выходило. С каждым выпитым стаканом воспоминания прошлого становились все отчетливей, заставляя глухо рычать от ненависти. Убить. Убить. Хотелось убить кого-либо. Он пошел бродить по особняку в компании парочки тех же бутылок виски, надеясь, что движение хоть как-то поможет ему. Это было как ломка. Хотелось крови, жестокости и криков, а вокруг была тишина и темнота пустого дома. Убить. Чьи-то неуклюжие шаги приятным бальзамом пролились на душу. Он тут не один, тут есть еще кто-то, тот, на ком можно сорвать злость… Он обнаружил его в столовой. Мальчишка стоял, испуганно пялясь на него и сжимая в руках зажигалку. Жалкий мусор - Савада Тсунаеши. Увидев, как Занзас поднимает руку, он упал в обморок. Мусор. Никчемный, ничтожный мусор. Занзас заставил его пить, наслаждаясь присутствием собутыльника. Хмель от ранее выпитого ударял в голову, застилая туманом воспоминания, а пламя внутри разгоралось еще ярче. И, при взгляде на осоловевшего, пьяного в хлам Саваду, начало постепенно скапливаться внизу живота. Больше не хотелось убивать. Хотелось взять и жестоко отыметь Саваду. И Занзас собирался воплотить в жизнь это желание. Страшно. Страшно. Весь путь до спальни Занзаса Тсуна судорожно пытался освободиться, но его держали крепко. Страшно. Хрупкое тело сотрясала дрожь. Его грубо кинули на кровать – носом в подушки, тут же надавливая на спину, препятствуя попыткам подняться. Горячие руки сорвали пиджак и забрались под рубашку, лапая живот и спину, проводя по ребрам. Было неприятно. Было страшно. Было горячо. Сверху наваливалось тяжелое, теплое тело, хриплое дыхание щекотало ухо. Горячо. Жарко. Нос улавливал запах алкоголя и одеколона. Страшно… Тсуна не переставал бороться. После одного особо успешного рывка, Саваду перевернули на спину. Сильный удар по щеке заставил голову мотнутся, запястья до боли перетянули ремнем. Красные глаза Занзаса полыхали ненавистью и желанием, в них не осталось почти ничего человеческого. Лишь пламя, неистовое пламя. Поцелуй - грубый, жадный. Губу больно, до крови кусают, заставляя тихо всхлипнуть – Тсуна не может кричать. Голос отнялся, страх спазмами сжимает горло. Горячо. С него грубо сдергивают штаны и трусы, руками разводит сжатые колени в стороны. В рот толкаются пальцы – надавливая на язык, проникая глубоко, почти что вызывая рвотный рефлекс. Грубая кожа слегка солоноватая на вкус… Эти же самые пальцы проникают в него, сразу два, начиная грубо растягивать изнутри. Тсунаеши орет от боли, сильной боли, но Занзас снова затыкает его поцелуем, второй рукой начиная нежно поглаживать член… Перья щекотно касаются шеи. Боль в заднице почти прошла, только чуть-чуть саднит. Внезапно пальцы находят внутри странную точку, каждое прикосновение к ней очень приятно… Савада сам начинает насаживаться на пальцы, которые двигаются внутри с пошлыми хлюпами. Воздух, раскаленным паром, жжет легкие. Пальцы исчезают из дырочки, и к проходу приставляют что-то горячее. Толчок – и снова боль, дикая боль, а Занзас, не слушая протестующих криков, продолжает двигаться… Тсуна извивается под ним, в тщетной попытке уменьшить боль, своими движениями делая проникновение только глубже… Вскоре сквозь боль начинают просачиваться волны удовольствия: член при каждом движении задевает ту странную точку. Горячо. Сбившиеся от быстрых движений, простыни неприятно елозят под спиной, пальцы судорожно сжимаются. По ступням и голени распространяется странное онемение, Тсуна пытается сильнее сжать торс Занзаса ногами, двигаясь на встречу. Быстрее, еще быстрее, в каком-то рваном, диком темпе, чувствуя, что скоро наступит конец, разрядка… Оргазм буквально встряхивает все тело, заставляя еще податься на встречу Занзасу, в последний раз, глубже, еще глубже… Внутри все наполняется чем-то горячим. Последние толчки Занзаса вызывают протестующие стоны – та точка, что раньше дарила наслаждение, теперь отзывается неприятной болью. Сверху наваливается горячее, влажное от пота тело, которое одуряющее пахнет алкоголем и одеколоном. Свинцовые веки закрываются – Тсуна слишком устал. Последней мыслью было то, что странный все-таки день – десятое октября…