Скайримская рапсодия

Всё началось с того, что Лларену в очередной раз решили подправить физиономию. Учитывая, сколько историй начиналось — или заканчивалось — для него схожим образом, закономерность тут вырисовывалась весьма невесёлая… но Лларен мужественно её игнорировал. В морозный вечер восемнадцатого Утренней звезды* четыреста пятого года (непревзойдённого года, если речь зашла об урожае топальского красного, но достаточно заурядного во всех остальных отношениях) жизнь Лларена Тирано изменилась резко, и необратимо, и как раз тогда, когда он уже мысленно приготовился расстаться с деньгами, достоинством и парой-тройкой зубов. Впрочем, доведись ему самому говорить об этих событиях, он начал бы свой рассказ немного иначе. Не с описания тёмного переулка, воняющего мочой и кислой капустой, куда его выволокли, точно мешок с тряпьём — такое вступление было бы, верно, слишком туманным и вовсе не вдохновляющим. Не с самого начала — красочными историями из своего сиротского детства Лларен готов был делиться только с мягкими, добросердечными дамочками, что с таким удовольствием одаряют несчастных страдальцев «душевным теплом». И даже не с осторожных намёков на обстоятельства, вынудившие его скрываться в Скайриме — эти рассказы Лларен приберегал для падких на негодяев женщин, желающих то ли спасти его, то ли «пропасть» в компании кого-то поопытней. Нет, сам он был убеждён, что всё началось со взгляда, взгляда из тех, что жизнь научила его чувствовать кожей: внимательного и пристального, нацеленного ему в затылок. Взгляда, что первым прервал привычное течение этого вечера. В «Медвежьей берлоге» не принято было глазеть по сторонам. По рифтенским меркам трактир кривого Бьорна был той ещё дырой: тёмный, сырой, с отвратительной едой и ещё более отвратительной выпивкой. А, впрочем, люди и меры собирались под этой крышей вовсе не для того, чтобы отведать дрянного бьорнова пива, по вкусу и цвету скорее напоминавшего гуарью мочу. Здесь играли в карты. Под чутким присмотром рифтенской Гильдии воров «Медвежья берлога» привечала всех, кто хотел испытать удачу в игре, и за скромную плату на входе обещала честность и справедливость — насколько честными и справедливыми могут быть воры и профессиональные игроки. Так или иначе, но Бьорн и его молодцы пристально следили за тем, чтобы никто здесь не мухлевал (время от времени демонстративно пересчитывая рёбра всем тем, кого удавалось поймать на горячем), а дежуривший на входе гильдейский маг заворачивал всякого, кто вздумал наколдовать себе дополнительную удачу. Лларен Тирано прекрасно умел передёргивать карту и был искренне убеждён, что, захоти он испробовать в Рифтене свои старые трюки, он успел бы порядочно заработать и уехать из города до того, как местные вывели бы его на чистую воду. Вот только зачем? В «Берлоге» можно было найти компанию для почти что любой игры, от «кочерги» до «виндхельмского алкаша», но Лларен приходил сюда ради одной — «чёрного Чонси», «редгарда» или «двадцати одного», как называли её в различных уголках Тамриэля. А чтобы каждый вечер зарабатывать весьма неплохие деньги, жульничать ему было без надобности: достаточно просто считать карты. В «Берлоге» Лларену доводилось играть в редгарда по разным правилам — с одной колодой и с четырьмя, втёмную и с открытыми картами, с раздающими из игроков или из «медвежат», — но были принципы, что оставались неизменными. Каждая карта, от двойки и до хортатора (или «дракона», как принято было у нордов) имела свою стоимость, и для победы нужно было обогнать раздающего, не перейдя заветной черты в двадцать одно очко. Тонкость заключалась в том, что из колоды — или комплекта колод, который местные почему-то звали «ботинком» — делалось несколько раздач, и вышедшие после каждого кона карты в игру не возвращались. Лларену оставалось только внимательно следить за партией, и, даже проигрывая отдельные раздачи, из «Берлоги» он всегда уходил с прибытком. Ему всегда хорошо удавались всякого рода подсчёты. По правде сказать, за это Лларена в банде больше всего и ценили — в те славные времена, когда о переезде в Скайрим он даже не помышлял. Ловко срезать кошельки и бегать от стражи умела каждая крагенмурская* «гончая», ведь в противном случае они быстро расставались или с пальцами, или со свободой, или и вовсе — с жизнью. Но никто не способен был так же быстро и точно подсчитывать и делить добычу, как «мелкий сучёныш Тирано», и за это ему прощали даже паскудный характер. А если порой Лларену всё же перепадало чуть больше положенного, то он был достаточно осторожен, чтобы не попадаться. Осторожничал он и в Рифтене, стараясь не выигрывать подозрительно много — и не засвечивать свой метод. Ничего запрещённого правилами «Берлоги» Лларен, конечно, не делал, но окончательно распрощаться с таким приятным, непыльным заработком ему не хотелось. Впрочем, сам Рифтен, состоящий, казалось, из одного лишь промозглого воздуха да подгнивающей древесины, за эти неполные три недели — двадцать дней, пятнадцать часов и приблизительно сорок одну минуту — данмеру успел порядком поднадоесть. Поэтому в городе он рассчитывал задержаться не больше, чем на два-три дня. Следом можно отправиться на юг или юго-запад, чтобы перезимовать в местечке потеплее, будь то Нибеней, Хартленд или даже столица — он пока не определился. В Рифтен стоило бы вернуться, скажем, весной, когда местные успеют подзабыть и заезжего данмера, и его удивительные успехи. С каждым прибыльным вечером Лларен всё чаще ловил на себе косые, недобрые взгляды товарищей по игре и бьорновых медвежат и уже вполне с ними свыкся… Но этот взгляд был другим, прямым и тяжёлым, точно ладонь на плече. Лларен вздрогнул, шумно втянул в себя затхлый трактирный воздух. Лениво шлёпнулась о стол чистенькая игральная карта; Асмунд, один из племянников Бьорна, на мгновение замер, вперился в Лларена своими маленькими круглыми глазками и, не заметив ничего подозрительного, продолжил раздачу. До нового кона времени было вдосталь — примерно девять секунд, — и бывший член крагенмурских никс-гончих опасливо обернулся. Нужного типа Лларен подметил сразу. Наблюдатель обосновался за одним из дальних столов, где обычно заливали горе неудачливые игроки — удачливые шли праздновать в заведения поприличнее, вроде «Пчелы без жала», — и неотрывно следил за игрой. Эта часть «Медвежьей берлоги», как и всегда, тонула в густом полумраке (Бьорна заботило только хорошее освещение игорных столов), и Лларену удалось разглядеть немногое… Но увиденное ему не особо понравилось: тип оказался данмером. Не то чтобы соотечественники Лларена Тирано встречались в Рифтене так уж и редко — в конце концов, город был расположен на перекрестье путей между Сиродиилом, Морровиндом и Скайримом. Здесь всякого народа хватало, попадались и данмеры. Но этот, с его любопытным и наглым взглядом, был среди завсегдатаев «Медвежьей берлоги» явно не на своём месте. Кто он, охотник за головами, присланный по лларенову душу? Но Морровинд он покинул больше двух лет назад — два года четыре месяца одиннадцать дней и где-то девять часов назад, — и, верно, вряд ли о мелкой сошке вроде Лларена Тирано вспомнили бы сейчас, спустя столько времени? Конечно, он старался подальше держаться от границы с Морровиндом (и каждый раз возвращался в Рифтен вовсе не из-за какой-нибудь там бабской тоски по родине, а ради одной из своих подружек), но если бы уцелевших гончих принялись серьёзно искать… Начало нового кона вернуло Лларена к реальности: восемнадцатое Утренней звезды, четыреста пятый год, Рифтен, запах горелого масла и бородатые лица товарищей по игре — Асмунд, и Талвальд, и Гуннар, и Харальд, и этот заезжий имперец, чьего имени данмер так и не удосужился запомнить. Талвальд, сведя на переносице свои брови, напоминавшие Лларену жирных мохнатых гусениц, бросил отрывисто: – Хорош в облаках летать, серый. Мы здесь не сопли размазывать собрались, а играть. – Ну, если уж ты решил расстаться с ещё одной сотней септимов, мешать я не стану, – и Лларен, сверкнув зубами, взялся за карты. Он неожиданно для самого себя сумел навариться на этой раздаче, пусть даже колода была ещё «холодна»: две пятёрки и восьмёрка дали ему восемнадцать очков, но раздающего он обошёл, а у остальных рука оказалась хуже. По-хорошему стоило бы на этом завязывать, тем более что тот странный тип никуда не исчез, а новые ллареновы победы не добавляли соседям по столу дружелюбия. Но колода как раз начала хорошенько «разогреваться», и заставить себя соскочить Лларен просто не мог. И лишь когда они добили этот «ботинок», обогатившийся на шестьдесят восемь септимов данмер решил, что пора заканчивать. – На сегодня я всё, – заявил он во всеуслышание, споро сгребая в кошель своё серебро. – Не буду больше испытывать удачу. – Как, уже слился, тёмный эльф? – спросил, кривя губы, Талвальд. – Выхватил горсть монет и бежишь, поджав хвост? Лларен в ответ осклабился и издевательски протянул: – Да ты за последних четыре дня за одним редгардом спустил четыреста тридцать один септим, сэра. На твоём месте я бы и вовсе завязывал с картами… пока тебе меч закладывать не пришлось. Хмыкнул Харальд, и нервно хихикнул пока остававшийся в плюсе имперец — Лициний, кажется? — а Лларен, торжествующие ухмыльнувшись, поднялся из-за стола. – Доброго вечера, парни. Удачной игры! – бросил он напоследок и, направившись к выходу, старательно избегал смотреть на подозрительного «соотечественника», что всё ещё ошивался в трактире. Лларен не видел, как Асмунд многозначительно переглянулся с дядюшкой Бьорном и, получив его молчаливое одобрение, шепнул что-то красному, точно рак, Талвальду. Не углядел он и то, как в компании Гуннара Талвальд отправился прочь из «Берлоги» — и как по пути к нему присоединилось ещё двоё нордов. Впрочем, не замечать остального было уже невозможно: как только Лларен переступил порог, тяжёлый нордский кулак впечатался ему в затылок… В себя Тирано пришёл в одном из тех узеньких, тёмных проулков, из которых Рифтен, казалось, состоял больше чем наполовину. Вокруг воняло мочой и кислой капустой, и снег своим цветом и запахом походил здесь на лужицы застарелой блевотины. Лларена и самого очень сильно мутило — но скалящаяся рожа Талвальда, что маячила перед глазами, придавала стойкости. – Что, теперь не такой ты смелый, а, выродок эльфячий? – поинтересовался тот, заметив, что Лларен пришёл в себя. – Языком потрепать теперь не такой охотник? Данмер моргнул, разгоняя багровую пелену, сплюнул себе под ноги и сипло проговорил: – А мамка твоя-то не жаловалась, а, Талвальд! Ни на язык, ни на член, ни даже на то берёзовое поленце... До чего же отчаянная она бабёнка, сам просто диву даюсь! Учитывая, что на ногах он держался только благодаря двум талвальдовым подручным, заломившим ему кверху руки, а в переулке маячил ещё и здоровяк Гуннар… В сложившихся обстоятельствах Лларен поступил не слишком-то мудро, раскрывая рот: да он и сам это понял, едва лишь договорив последнее слово. Но вовремя затыкаться за все свои двадцать четыре года семь месяцев и одиннадцать дней сэра Тирано так и не научился — и его четырежды ломанный нос, смотревший, казалось, во все стороны света разом, служил тому явным свидетельством. – Ну всё, сука, сейчас ты у меня за всё рассчитаешься, – пророкотал багровый от злости Талвальд. – И за мухлёж, и за пиздёж. Мало не покажется! Держите его покрепче, парни, – обратился он к своим головорезам. – За такие деньги — всё, что захочешь, – ответил тот, что был слева; правый только угукнул и ещё сильнее выкрутил данмеру руку. И тут Лларен, успевший разглядеть в пшеничной бороде своего неприятеля четыре седых волоска, отчётливо осознал: кое-кому сейчас в пятый раз сломают нос, а денежкам можно уже помахать на прощание ручкой — и это если повезёт! При неудачном раскладе труп Лларена Тирано к утру будет плавать в озере Хонрик. Он подобрался, готовясь встретить первый удар, но тут же вздрогнул и выплюнул зло: – А вчетвером на одного все вы, блядь, храбрецы… Впрочем, это уже мало что изменило. Лларену Тирано в очередной раз решили подправить физиономию, и если учесть, сколько историй начиналось — или заканчивалось — для него схожим образом, финал вырисовывался печальный, но предсказуемый. Однако в этот раз всё обернулось иначе: Талвальд только-только засучил рукава, как Гуннар, не проронивший до сей поры ни единого слова, коротко бросил: – У нас гости. – Плевать. Иди, разберись с ними сам, – с раздражением отозвался Талвальд. Но загодя отвадить ненужных свидетелей Гуннар всё-таки не успел, то ли замешкавшись, то ли заметив их слишком поздно. – Доброго вечера, господа, – донеслось откуда-то из темноты. – Мне искренне жаль, что я вынужден навязать вам своё общество… – Вали-ка лучше отсюда, серый, – перебил его Гуннар. – Пока и тебе не прилетело. – Только после того, как вы отпустите моего соотечественника. Поняв, что вмешаться решил всего-то лишь одинокий тёмный эльф, Талвальд с готовностью обернулся и вышел гостю навстречу. Лларен и сам с любопытством вытянул шею, пытаясь хоть краешком глаза увидеть того кретина, что по доброй воле решился влезть в эту историю. Он даже ни капли не удивился, узнав в нём любопытного данмера из «Берлоги». Это было так… ожидаемо? Как в дурной, затёртой трактирной байке, с каждым пересказом обраставшей всё большим числом чудес и удивительных совпадений. Впрочем, не в обычае Лларена Тирано было упускать подвернувшуюся возможность, за каждую он привык хвататься обеими руками. Вот и нынче он напряжённо высматривал хоть какую-нибудь лазейку. Может быть, странный тип сумеет отвлечь от Лларена нордов? – А ты у нас дерзкий, да, тёмный эльф? – усмехнулся Талвальд, шагнув к пришельцу. – Что, тоже рожа кулака просит, а? Или у вас там все такие пришлёпнутые? – Нет нужды прибегать к бессмысленному насилию, – мягко проговорил тот, будто бы не услышав талвальдовых вопросов. – Просто отпустите мера, которого вы так необоснованно обвиняете в нечестной игре, и мы разойдёмся с миром. В нестройных смешках, ставших ему ответом, голос Талвальда слышен был громче прочих. Но отвлеклись, повеселели и его подручные, державшие Лларена. Тот на пробу повёл плечами — хватка и правда немного ослабла. Это значительно повышало шансы на благоприятный исход. – Я не знаю, ты правда такой тупой — или притворяешься, – сказал, отсмеявшись, Талвальд. – Я бы тебе показал, как в Рифтене поступают с эльфами, забывшими своё место… Даже ты бы всё понял, серый, пусть у тебя и дерьмо вместо мозгов. Но… – он развёл руками, а следом достал вдруг из ножен свой меч и наставил его на данмера, – одного серокожего дерьмоеда с меня на сегодня будет довольно. Так что или пиздуй отсюда, или присоединяйся к нему — по-быстрому, сразу и наверняка. Лларен не слишком хорошо разбирался в оружии, но очень неплохо – в ценностях, и клинок этот ему уже доводилось видеть. Полуторник Талвальда, доставшийся тому в качестве наёмничьего трофея, был ценным, красивым мечом, тянувшим на добрых пять сотен септимов. Рисуясь, норд держал его одной рукой, левую уперев в бок, — и даже его затылок выглядел донельзя самовлюблённо. – Право, не стоит опускаться до кровопролития, сэра, – стоявший напротив данмер миролюбиво вскинул перед собой руки. – Уверен, мы сможем обойтись без ненужных... Присутствующим не довелось узнать, что бы ответил Талвальд на этот призыв — его собеседник, не довершив своей фразы, рванул наискось, обеими руками ухватился за голый клинок и, вывернув меч из хозяйской руки, ударил норда навершием в челюсть. Тот рухнул вниз, как подкошенный. Дальше за ними Лларен уже не следил, ему и своих забот хватало — ведь его сторожам явно недоставало сосредоточенности. Правый головорез дёрнулся было вперёд и застыл, не зная, вмешаться ли в драку или продолжить следить за пленником. Левый и вовсе практически выпустил его руку… Другого шанса Лларену не потребовалось. Он крутанулся на пятках и резко ударил «правого» в печень, а когда тот со стоном стал оседать на землю, добавил лбом в переносицу. «Левый», опомнившись, развернулся и потянулся было к мечу — но Лларен оказался проворнее. От души саданув противника в пах коленом, он тут же кинулся прочь, мимоходом вмазав «левому» локтём по уху. Вся потасовка заняла примерно пять с половиной секунд. Лларен искренне полагал, что лучшая защита – это своевременное бегство. Поэтому, перескочив через распластанного на снегу Гуннара, он, не сбавляя хода, ухватил своего спасителя за рукав и крикнул: – Рвём когти, пока они не очухались! И они побежали. Лларен быстро сориентировался — восточные задворки Рифтена, в паре улочек от «Медвежьей берлоги», — и рванул на северо-запад, в сторону городского рынка. Безропотного незнакомца он тащил за собой, словно жена, спешащая с состоятельным мужем в ювелирную лавку: не мешкая, не оглядываясь и не обращая внимания ни на какие препятствия. Погони Лларен не слышал, но он продолжал бежать и петлять, заныривая во дворы и проулки, распугивая бродячих кошек и редких прохожих. Им повезло отбиться от Талвальда и его приятелей, но Лларен привык полагаться не на везение, а на голый расчёт. И если четверо мужиков с мечами и топорами сойдутся в открытой схватке с двумя, из которых один – ушибленный на всю голову доброхот, а второй – практически безоружен… нет, на себя в такой ситуации он бы ставить не стал. Лларен бы предпочёл, чтобы между ним и его нордскими «приятелями» оказалась парочка городских кварталов и как можно больше свидетелей. Прилюдно они не решатся сводить с данмерами счёты, да и страже им предъявить нечего. И уж тогда, в относительной безопасности, можно будет и дух перевести, и подумать о том, каким образом лучше покинуть Рифтен. Как оказалось, Лларен и без того задержался здесь слишком надолго. Перевести дух он позволил себе лишь тогда, когда впереди показались мостки, соединявшие Сухую сторону с рыночной площадью. Наскоро оглядевшись, Лларен завёл своего спутника в первый подвернувшийся переулок, выпустил наконец рукав его куртки и без сил привалился к холодной бревенчатой стене. Он вымотался и взмок, и от недавнего страха, и от отчаянного побега, растянувшегося примерно на четыре минуты с четвертью. Зверски болела правая рука, хоть вывиха вроде не было, и горела грудь… Впрочем, до денег — кошеля на поясе, мешочка на шее и вшитых в подкладку куртки золотых дрейков — норды не добрались, а это уже неплохо! Он моргнул, разгоняя мерцавшие перед глазами цветные круги, и взглянул наконец на товарища по забегу. Тот стоял напротив, безмолвный и неподвижный, точно гранитная глыба, и выжидающе смотрел на Лларена — смотрел сверху вниз, склонив лохматую рыжую голову к правому плечу. Только сейчас крагенмурец вдруг осознал, какой же он здоровенный для данмера: видя его среди рослых нордов, Лларен об этом и не задумывался. Но рыжий был примерно одного роста с немаленьким даже по меркам своих соотечественников Талвальдом, а уж в сравнении с самим Ллареном… И, конечно же, первым, что он сказал меру, спасшему его задницу и, возможно, жизнь, стало изумлённое: – Твоя мамка что, чпокалась с орком? Договорив последнее слово, Лларен и сам захотел свернуть себе набок нос. Рыжий же только моргнул, дёрнул уголком рта и произнёс, бесстрастно и ровно: – Доброго вечера, сэра. Берегите себя. Сказав это, он коротко кивнул, как бы отсекая всякое продолжение этой встречи, и повернулся в сторону канала. – Хэй! Постой! – Лларен, согнав с себя оцепенение, ринулся вперёд и схватил его за руку. – Подожди! Тот замер, крутанулся вполоборота и мазнул Тирано каким-то пустым, невидящим, даже жутким взглядом. Лларен, будто обжёгшись, спешно разжал пальцы и, с трудом подбирая слова, попробовал снова: – Послушай, сэра… ты мне помог, а я повёл себя, как последний мудак. Я не… я и сам порой охреневаю от того, что несу! Ну, ты… прости меня, что ли, а? – неловко закончил он и лишь полторы секунды спустя уронил наконец свою повисшую в воздухе руку. Рыжий вновь развернулся к Лларену и, тряхнув головой, отчётливо фыркнул. – Да, ваша ремарка была столь же остроумна, сколь и оригинальна — но мне доводилось выслушивать и куда более любезные комплименты, – сказал он всё тем же бесцветным голосом. – Можете спать спокойно, сэра, я не держу на вас зла. Лларен, поймав себя вдруг на том, что уже в третий раз пересчитывает брёвна стоящего напротив сруба — восемнадцать, восемнадцать и, как ни странно, по-прежнему восемнадцать, — вздрогнул и рассеянно запустил руку в волосы. С каждой минутой он понимал своего собеседника всё меньше и меньше, пусть даже и говорили они на одном (родном, данмерском) языке. На безумца он был совсем не похож, но его слова и поступки с трудом укладывались в голове. – Послушай, сэра… – начал было Лларен, рассеянно разминая замерзающие пальцы, – спасибо за помощь, конечно… но зачем ты вообще за меня вписался? Ты же меня не знаешь? Не знаешь же, да? – переспросил он, чувствуя странную неуверенность. – Такого как ты я бы точно запомнил. – Нет, до нынешнего вечера мы не встречались, – пожал тот плечами, – но это не важно. У меня была возможность сделать доброе дело, и мне самому она ничего не стоила — и я ей воспользовался. Я помог вам, не ожидая вознаграждения, и я не потребую ничего взамен, можете не волноваться. – Да ты и правда к херам отмороженный! – Лларен, встрепенувшись, окинул рыжего очередным неверящим взглядом. – Подраться с четвёркой озлобленных нордов ради какого-то левого мужика — и «ничего не стоила»? Тебя же запросто могли прикончить! Дрогнули на мгновение уголки плотно сжатых губ, и на лице у высокого мера мелькнуло подобие улыбки. – Однако я жив и абсолютно цел, разве нет? – сказал он спокойно и ровно. – Да и сражаться мне выпало только с двумя, причём первого и «противником» называть как-то неловко: он слишком поздно понял, что драка уже началась. Лларен глянул на небо, прикинул, что до полуночи ещё как минимум пять часов, и задумчиво поскрёб подбородок. – Ладно, витязь на белом гуаре, я тебя понял. Ты не можешь ни спать, ни есть, не совершая за день какой-нибудь подвиг... – Едва ли такое... – Постой, не перебивай! – Лларен взмахнул рукой. – Ты говоришь, что я тебе ничего не должен, и, АльмСиВи меня упаси, напрашиваться на долг я не собираюсь. Но, может, я тебе хоть выпить поставлю? Ну, чтобы... Лларен смешался: стоящий напротив мер снова глядел на него, как тогда, в «Берлоге» — прямо и пристально, с плохо скрываемым любопытством, – и от этого взгляда хотелось заслониться рукой. – Я остановился в «Пчеле без жала», – рыжий прервал затянувшееся на четыре с четвертью секунды молчание. – Если вы не боитесь, что ваши друзья могут нам там помешать, я не стану отказываться от вашего предложения. Это заведение достаточно близко, и, если вы не передумали, я бы предложил поскорее туда перебраться. – Ну, значит, решено! – облегчённо выдохнул Лларен. И они отправились к «Пчёлке». Когда данмеры наконец покинули переулок, рыжий вдруг обошёл Лларена со спины и пристроился справа — но на фоне всего остального такой поступок казался почти нормальным. Мужик и правда был странным. Да, крагенмурец вполне отдавал себе отчёт, что откровенно пялится на своего спутника, но как устоять? Манера держаться и речь изобличали в нём мера из «приличного общества», пусть Лларен не так уж и часто с ними пересекался. А если принять во внимание весь этот жутковато-бессмысленный героизм, то можно бы с чистой совестью ставить на Индорил или Редоран: присягнувшие этим Домам, как никто другой, любят подобные жесты. Но что же тогда он забыл в клоповнике вроде «Берлоги»? Да и одет этот приличный индорил-редоранец был в новую, но совсем простую куртку из дублёной овчины, вроде тех, что носили местные. И пусть меча он так и не обнажил, ножны и рукоять производили такое же «бедное» впечатление. Опальный дворянчик? Агент с тайной миссией? Ушибленный на всю голову тип, возомнивший себя героем? Лларен не понимал его и даже представить не мог, что этот мер умудрится выкинуть в следующий раз, и это пугало — но и притягивало. Лларен Тирано часто совал свой нос туда, куда совать его, может быть, вовсе не следовало — и ни один из ударов судьбы не отбил у него этой склонности. – Сколько ты отдал за комнату? – поинтересовался он, когда данмеры уже почти дошли до трактира. Олаф, владелец «Пчелы без жала», относился к числу тех рифтенцев, что с огромным удовольствием взялись бы разбираться с эльфами, забывшими своё место. Однако был он не только редкостным говнюком, но и жадным, как скамп, дельцом — а меры составляли немалую долю его гостей. Потому с эльфийскими посетителями Олаф общался предельно вежливо и лишь молча задирал цены. Весь свой яд он выплёскивал в адрес «людей-ящеров из Чернотопья, что постоянно строят заговоры против всего остального Тамриэля и, помяните мои слова, когда-нибудь отберут у честных людей и дома, и лавки, и даже трактиры!» Аргониане в Рифтене практически не встречались, и поносить их можно было безо всякого вреда для бизнеса. – Семь септимов за одни сутки, – рассеянно отвечал рыжий. – А что? – Хм, не подумал бы, что ты хорошо торгуешься! Обычно меньше чем за десять септимов в ночь старина Олаф эльфам комнаты не сдаёт. Лларен и правда удивился — от этого мера деловой хватки ожидать было странно. Но тот лишь пожал плечами: – А я и не торговался. Сейчас зима, приезжих мало, и постоялые дворы пустуют. Я просто потряс кошельком и сказал, что больше шести монет отдать не смогу — и его алчность сделала за меня всю работу. – Но у тебя в кошельке уж точно не меньше пятидесяти септимов! Как ты его раскрутил на такую цену? Рыжий застыл посреди дороги и спешно полез проверять свои деньги. Не обнаружив пропажи, он развернулся, и прибывающая луна осветила и вопросительно изогнутую бровь, и всё его длинное, вытянутое лицо. – Намётанный глаз, сэра? – спросил он с усмешкой, и Лларен, пожав плечами, молча торжествовал: впервые ему удалось поколебать это каменное спокойствие. – Нет, я просто заранее озаботился тем, чтобы кошелёк, которым мне предстояло трясти, звенел как можно более жалобно… Но, кажется, мы пришли? Они и правда подошли к дверям «Пчелы без жала» — таверны, постоялого двора и главного в городе рынка сплетен. Зимой постояльцев действительно было немного, но жители Рифтена с удовольствием приходили сюда пропустить по кружечке мёда и обсудить последние вести, когда на подобное им хватало и денег, и времени. В «Пчёлке» вкусно и сытно кормили, не разбавляли напитков и не жалели дров на растопку. Переступая её порог, Лларен позволил себе на мгновенье — секунду с тремя четвертями — блаженно зажмуриться… а после сразу взялся за дело. Он выхватил взглядом подходящий свободный стол (у дальней стены, на приемлемом расстоянии от соседних) и, услав туда рыжего, отправился за выпивкой и едой. Лларен чутко прислушивался к трактирному говору, но ничего интересного так и не услышал. Давал о себе знать осенний неурожай овощей — к исходу зимы не помогут даже соленья! Ярл Предела сумел таки замириться с ричменами, но вот надолго ли? Да кто его знает! А где-то на западе, то ли в Хьялмарке, то ли в Морфале, какие-то там селяне якобы видели оборотня. Врут, наверное! Но вот налоги уж точно растут, да не первый год, такое нельзя не заметить. Быть может, всё же не возвращён на престол взаправдашний император, и кровь из народа по-прежнему тянет этот вот самозванец… как там его… Ягрум Трам? В общем, народ толковал всё о том же, что и вчера, и позавчера, так что к своему спутнику данмер вернулся немного разочарованным. Ставя на стол кружки с мёдом, Лларен уже было хотел сказать, что на подходе и хлеб, и баранина в горшочке, но вместо этого выпалил: – Влажная киска Вивека… я ведь даже не знаю, как тебя зовут! Рыжий встретился с ним глазами и серьёзно, почти торжественно произнёс: – Если вам хочется побогохульствовать, сэра, то сделайте мне одолжение, проявите уважение к местным традициям и поминайте какие-нибудь «сиськи Кинарет». Вы меня очень обяжете. Лларен моргнул, переваривая услышанное, а после — хмыкнул и сел наконец за стол. – А чувство юмора у тебя под стать всему остальному, сэра, – с усмешкой проговорил он, притягивая поближе кружку, – такое же ненормальное. Но, может, ответишь всё-таки на вопрос? – А это был вопрос? – рыжий дёрнул уголком рта и потянулся за своим мёдом. – Простите мне мою растерянность, сэра: я уже было решил, что в знакомстве вы не заинтересованы. – Ну, раз ты у нас такой благовоспитанный, – с издёвкой проговорил Лларен, – чего же первым не представился и сам моего имени не спросил, а всё жался, как целка? – Но я-то знаю, как вас зовут, сэра, – прозвучало в ответ. – Имя Лларена Тирано в «Медвежьей берлоге» было сегодня у всех на устах. – А это хреново… – крагенмурец, не слишком довольный своей возросшей славой, задумчиво поскрёб подбородок. – Ты поэтому пялился на меня, как каджит на сахар? – спросил вдруг он, но, не дожидаясь ответа, задумчиво протянул: – Но тогда, в переулке, ты… С чего ты вообще решил, что я и правда не жульничал? Ты же не знаешь меня совсем? – Но я знаком с правилами редгарда, – заговорил, слегка растягивая слова, его собеседник, – и знаю, что вышедшие карты не сразу возвращаются в колоду. Если запоминать их, то каждый последующий кон должен становиться всё более предсказуемым, ведь известно, какие карты ещё в игре. И пусть я не знаю, какая у вас система подсчёта, но она, безусловно, работает. У меня сложилось впечатление, что хозяева «Медвежьей берлоги» пришли к аналогичному выводу, но запрещать счёт карт они не хотят, – заметил он с лёгкой задумчивостью; с каждой произнесённой фразой этот низкий, холодный голос звучал всё оживлённее, рыжий даже начал жестикулировать — и Лларен слушал его, не перебивая. – В конце концов, это бы лишь подтолкнуло остальных игроков к такой арифметике, тогда как устроителям было бы достаточно сложно следить за исполнением подобного запрета. Ваши приятели действовали с их молчаливого благословления, сэра: вас хотели вывести из игры, не подорвав репутацию заведения у остальных игроков. Лларен невесело усмехнулся и уставился в свою на две пятых пустую кружку. – Да, если б не ты, сэра, меня бы точно вывели из игры… вперёд ногами, – сказал он, избегая встречаться глазами с сидящим напротив мужчиной. – Возможно, они бы просто избили вас, отобрали деньги и посоветовали бы никогда туда не возвращаться? – Херовый расклад, как ни глянь,– Лларен дёрнул плечом. – Видимо, зря я считал себя самым умным, а всех остальных – конченными идиотами… самым большим идиотом здесь оказался я сам. Рыжий, искоса глянув на собеседника, слегка подался вперёд. – Я считаю, что вы не совсем правы, сэра Тирано, – произнёс он проникновенно. – Вы обладаете удивительными способностями и острым умом, и было бы очень прискорбно, если б ваш жизненный путь прервался в одной из здешних подворотен. Нежданная похвала сбила Лларена с ног верней, чем удар под дых. – Да ладно, херня всё это. Ничего особенного я не придумал, – сказал он, как бы оправдываясь. – Когда выходит мелочь, колода греется, крупные карты – остывает. Минус один за хортатора, грандмастера, кузена, законника или десятку, половина за девятку, ничего за восьмёрку, половина в плюс за семёрку…* Лларен осёкся, поймав себя на том, что его несёт, как запившего вяленую скрибятину молоком простофилю, и встретился взглядом со всё ещё безымянным мером. Тот, склонив голову к правому плечу, доброжелательно произнёс: – Вы не обязаны делиться со мной вашим секретом, из благодарности или каких-то других побуждений. Я всё равно не смогу воспользоваться этим методом — в карты я не играю. – Нет? – удивился Лларен. – Чего это? Какого скампа ты тогда вообще припёр в «Берлогу», если не ради карт? Только не говори, что за выпивкой! – Ох, даже не напоминайте, вкус того мерзкого пойла до сих пор стоит у меня во рту, – и рыжий, поморщившись, хлебнул мёда. – А что касается моих отношений с картами, – заметил он три с половиной секунды спустя, – то я, по правде сказать, далеко не самый везучий мер. Азартные игры пагубно сказываются на моих и без того невеликих финансах, но мне было интересно взглянуть на притон игроков изнутри. – Ха! И как тебе? – За редкими исключениями, излишне благопристойно, – с прискорбием прозвучало в ответ. – В заведении с такой красочной репутацией я надеялся встретить что-то… более колоритное. Лларен коротко хохотнул, взглянул на свою почти что пустую кружку и быстро прикинул, что Эльза — а вместе с ней и еда, и новая выпивка — уже задержалась на три минуты и двадцать девять секунд, если сравнить с её средней скоростью… Шумно вздохнув, данмер устало потёр переносицу. – Может, сделаем всё по правилам, а? – предложил он негромко. – Лларен Тирано, к вашим услугам. И Лларен замер с рукой, протянутой через стол — на две с половиной секунды, — пока его рыжий приятель наконец не оттаял. – Кериан Индри, – представился он, и его уверенное, жёсткое рукопожатие слабо вязалось с нервным, каким-то даже затравленным взглядом. – Индри? Знакомо звучит, – сказав это, крагенмурец подумал было, что «Кериан» больше похоже не на данмерское, а на бретонское имя... но эту мысль он не стал озвучивать. Хоть Лларену уже приходилось шутить о вкусах мамаши рыжего, однако, даже несмотря на необычный для данмера рост, на полукровку он был совсем не похож. Те хоть и наследуют расу матери, но намётанный глаз всегда может различить примесь чужой крови: по глазам — цвету и форме, расположению по отношению к переносице, — по очертаниям щёк и лба, даже по мочкам! Но этот был данмером, каких поискать: разрезом глаз, надбровными дугами, скулами, формой ушей… – Скорее всего, такое впечатление создаётся у вас из-за созвучия этого родового имени с «Индорил», – заметил, едва заметно нахмурившись, рыжий. – И это неудивительно, если учесть, что и возникло оно как бастардизированное имя Дома. – Эм... Чё? Индри вздохнул, откинулся назад, и на его длинном худом лице приступило что-то похожее на обречённость. – Бывают случаи, когда данмеры не пользуются родовыми именами, – заговорил он размеренно и деловито, – и чаще всего в этом решении есть определённый символизм. Когда мы заводим речь о «Хлаалу Барензии», а не «Барензии Ра’атим», мы подчеркиваем, что эта женщина представляет не столько свой род, сколько весь Дом. В первую очередь она будет блюсти его интересы… По крайней мере, именно такое впечатление леди Барензия, вслед за несколькими поколениями своих предков, стремилась поддерживать, – медленно, веско прибавил он. Лларен хмыкнул; Индри, сцепив пальцы в замок, негромко продолжил: – Или же другой пример — «Неревар Мора», который, возглавив свой Дом, вошёл в историю как «Индорил Неревар». Его наследники... не по крови, элита дома формировалась в основном из родственников леди Альмалексии, – уточнил он, точно опомнившись. – Наследники, преемники Неревара на посту грандмастера, стремясь подчеркнуть и высокое родство, и право на власть, не нуждались в родовых именах — обычно они обходились одним лишь именем Дома. – Как, например, вот этот… как там его… Танвал Индорил? Который воевал с акавирцами? Это был первый подходящий индорилец, который пришёл Тирано на ум: в истории он разбирался довольно слабо, и кроме обрывочных воспоминаний о битве у Стоунфоллза в его голове находилось место лишь Войне Первого совета и Договору о Перемирии. – Да, верно, – Индри согласно кивнул, – «Индорил» служило мерам из правящих семей и как родовое имя. Однако семейное древо всё разрасталось, и со временем боковым ветвям требовалось… отделиться. Однако же мои предки оказались не слишком оригинальны — отсюда и «Индри». – Значит, я угадал, и ты всё-таки индорилец, так? – решил уточнить Лларен. – По праву рождения, только и всего. Само по себе это имеет немного веса. Лларен хотел было возразить, что брехня это всё, и «индорильскость» прёт у Кериана Индри из всех щелей, и уж наверняка он… Но тут подоспели и мёд, и хлеб, и слабосолёная сельдь, и баранье жаркое — и на какое-то время о родословных голодные и усталые меры совсем позабыли. Расправившись с едой, они перекидывались словами расслабленно и неспешно, не задерживаясь подолгу ни на одной из тем. Они говорили о Крагенмуре, где Индри бывал пару раз — но свой родной город в его рассказах Лларен узнал с трудом. Упомянули и королевскую семью, пусть даже крагенмурцу не сразу вспомнилось, что нынче на морровиндском престоле сидит «Хлаалу Атин Ллетан из Ра’атим». Прошлись по местной погоде, которую невзлюбили оба — но Лларена между тем занимало другое. Было похоже, что Индри ему не соврал, а если и врал, то пугающе убедительно. Но что привело его в этот не слишком гостеприимный край? Хорошие зубы, отсутствие шрамов и чистая, светлая кожа, за которую половина напудренных данмерских модниц продалась бы хоть Клавикусу Вайлу, хоть Молаг Балу, говорили о жизни, проведённой в спокойствии и достатке. Сколько прошло той жизни, понять было непросто: его лицо, оживлённое алкоголем и лёгкой беседой, казалось совсем молодым, полудетским даже… Впрочем, Лларен встречал достаточно меров, которые умудрялись выглядеть лет на двадцать даже тогда, когда у них пробивалась первая седина — но рыжего выдавал его взгляд, тяжёлый и тёмный. Где-то после четвёртой кружки тот стал обращаться к Лларену по имени и на «ты», а после шестой крагенмурец снова схватил гуара за хвост и небрежно поинтересовался: – И что же ты позабыл в Скайриме, а, Индорил? – Путешествую, – с усмешкой ответил тот. – Куда это? – В Солитьюд. – В Солитьюд? – удивился Лларен. – За каким хреном он тебе сдался? И, усмехнувшись, Индри почти что пропел в ответ: – Рассвет в Солитьюде неспешен и тих, и раскалённое солнце, вздымаясь из волн, расцвечивает небесный свод тончайшими переливами красок. Там синее темноводье и жидкая рыжая медь схлестнутся и схлынут — в тревожный багрянец и мглистую синь, в жемчужный и дымчато-золотой, в застенчиво-розовый и светозарно-лазурный. Нага и открыта душа пред величием жизни, не бойся в неё заглянуть: в ней красок не меньше, чем в самом прекрасном рассвете. Лларен моргнул, открыл было рот... закрыл его, помолчал шесть полных секунд и наконец спросил: – …А почему тогда не на корабле? – Дорого, – пожал плечами Индри. – Ну, если плыть в шикарной каюте, да чтобы и капитан тебе задницу повылизывал, то это дорого, да — но вповалку, на нижней палубе? Куда дешевле, чем проскакать через весь Скайрим... Лошадь-то у тебя хоть есть? – рыжий мотнул головой, и Лларен мученически застонал. – Какой тебе к скамповой бабушке Солитьюд, Индорил? С пол-сотней септимов и на своих двоих? Пока дойдёшь, сдохнешь от голода, и твоим тощим трупом даже вороны побрезгуют! – Представление, что члены моего дома не работают за деньги, в корне ошибочно. Найду себе подработку, если заставит нужда... Дрова там кому-нибудь нарублю, не знаю. – Ты топор-то в руках держал, а, Индорил? – с издёвкой протянул Лларен. – Держал — боевой, – коротко отозвался тот. – Ты что, допрашивать меня взялся, а, Тирано? – Тогда бы я выбрал что-нибудь поинтереснее, – оживился крагенмурец, – например, чего это ты представляешься своим настоящим именем, если так его ненавидишь? Тебя же здесь никто не знает, бреши что угодно! – И с этим вопросом ты бы продешевил, – сказав это, он насмешливо вскинул бровь и уставился собеседнику в переносицу. – Что у тебя на уме, Лларен? – спросил он чуть погодя. – Я вижу, ты что-то уже задумал. – Тебя не проведёшь, Индорил, – усмехнулся данмер, – но послушай! У меня есть приятель в страже, который ночью выпустит нас за ворота без лишних вопросов. А у моей подружки есть ферма за городом — и неплохие связи. Я выбью у Олафа часть твоих денег, сэра, и ты переночуешь у нас. Может, завтра найдём тебе какую-нибудь работёнку... Как тебе такой расклад? Индри выглядел удивлённым и словно даже испуганным. – Ты не обязан мне помогать, Лларен, – проговорил он — медленно, тщательно выговаривая каждое слово. – Ты мне ничего не должен. Лларен осклабился, и его глаза заискрились весельем. – А это неважно, хоть на долги я и не напрашиваюсь! – воскликнул он, подавшись вперёд, упершись локтями в стол. – Просто у меня появилась возможность сделать доброе дело, которая мне самому ничего не стоит... И, знаешь, я не прочь ей воспользоваться! …Быть может, всё началось с бескорыстного поступка? С простой благодарности? Так или иначе, но именно с этого дня жизнь Лларена Тирано изменилась резко и необратимо — и ни на десятую долю секунды об этом он не пожалел.