Скайримская рапсодия

Выйдя за городские ворота, Лларен Тирано сделал тридцать четыре шага, прежде чем встать, развернуться и с наслаждением помочиться в сторону Рифтена. Выразив этим жестом своё отношение к городу и его обитателям — излив, так сказать, душу! — он оправил одежду и с чувством глубокого удовлетворения произнёс: – Ну всё, можно идти дальше. Индри, все эти семьдесят две секунды державшийся от него на почтительном расстоянии, отчётливо хмыкнул. – С твоей стороны было весьма нелюбезно не объявить об этом намерении заранее, – проговорил он негромко и сухо, следуя за Ллареном — и крагенмурец, успевший сделать четыре широких шага по направлению к тёплой постели, не сразу сообразил, что тот имеет в виду. – Окстись, Индорил! Не знаю, к чему ты там у себя привык, – протянул, ухмыляясь, Лларен, – но глашатаев с трубами можешь не ждать. Где и когда бывает мой член – это моё личное дело, приятель. – Но не когда ты размахиваешь им у меня перед носом, – всё так же бесцветно прозвучало в ответ. Лларен невольно поёжился, — холодно, мать его, правда ведь холодно! — замедлил шаг и взглянул направо. Растущая половинчатая луна, достаточно яркая, чтобы можно было обойтись без факелов, высветила на лице у рыжего мера насмешливую полуулыбку — и Лларен почувствовал странное облегчение от того, что шутка в чужих словах ему не почудилась. – У тебя не тот комплект причиндалов, чтобы я вдруг решился совать тебе в рожу свои, спи спокойно, – тут же ляпнул он — и сам же поморщился. Индри моргнул, помолчал без четверти три секунды и, пожимая плечами, бросил короткое: – Как скажешь. И, не обмениваясь больше словами, они продолжали идти — сначала по обочине имперского тракта, что связывал Рифтен с Виндхельмом, а потом на запад, по еле заметной стёжке. Шли небыстро, надвинув на глаза капюшоны; по скайримским меркам зимы в Рифте обычно бывали мягкими, малоснежными, но когда уходило солнце, даже слабенький ветерок пробирал до костей. Впрочем, дорогу к ферме Лларен нашёл бы даже во сне. За последние два года четыре месяца девять дней и где-то тринадцать часов он пробыл в Рифте, пожалуй, около ста шестидесяти восьми дней — и ровно сто девятнадцать ночей провёл под крышей своей любовницы. Что в это время творилось в голове его спутника — мера с закрытым, немного деревянным лицом, — для Лларена оставалось загадкой. Сам же он тщетно пытался высчитать, как шесть неполных пинт мёда и один незнакомый мужик, без спроса записанный в гости, скажутся на его шансах перепихнуться. – Ты, главное, с курами там поосторожнее, Индорил. Лады? – рассеянно бросил он, включая в свои расчёты неделю назад иссякшую лунную кровь. – Что, прости? – Ну, куры… – Лларен неопределённо взмахнул руками. – Такая помесь бантам-гуаров со скальными наездниками, мерзкие мелкие твари в перьях… – Я знаю, что такое «курица», Лларен, – мягко перебил его Индри. – Я просто не понимаю, почему ты решил завести о них разговор… и что это значит, «быть с ними осторожнее»? Что ты имеешь в виду? Рыжий говорил медленно, тщательно выговаривая слова — что, наверное, должно было бы раздражать, но здесь и сейчас Лларена вполне устраивало. Спущенные на выпивку двадцать четыре септима не прошли для данмера даром: по правде сказать, сосредоточиться ему было трудновато. – Сольвейг разводит кур, – взялся он за объяснения, – какую-то новую породу, или что-то вроде того. Живучие, мясистые и с большими яйцами, – и при этих словах, показавшихся ему самому невероятно забавными, Лларен едва не прыснул от смеха — но всё-таки сумел удержаться. – Ну, то есть, несут они большие яйца… или больше яиц? – он пожевал губами, раздумывая над этой проблемой, но вскоре махнул рукой и подытожил: – Короче, наглые твари ни хера не боятся, ходят повсюду, лезут под ноги… пялятся этими своими злобными глазками… но если ты вдруг случайно одну из них зашибёшь, то Сольвейг с тебя шкуру спустит, так и знай. Так что поосторожнее с курами, Индорил, целее будешь. – Да, хорошо… – немного растерянно прозвучало в ответ. Лларен сделал ровно одиннадцать шагов, прежде чем его догнал негромкий, несмелый вопрос: – Ты сказал, «Сольвейг»… так твоя, хм, дама… что, она нордка? – А ты думал, что фермой в Скайриме управляет порядочная данмерская девица? – Почему бы и нет? Рифт – это ведь пограничные земли, и данмеров здесь немало, – отозвался рыжий. – Но я не о том... Твоя нордская подруга, она... привлекает тебя? Сексуально? – Ну, иначе бы я с ней не трахался, – Лларен пожал плечами. – Даже за бесплатный ночлег. Индри повернул голову и вперился в крагенмурца взглядом — прямым и тяжёлым, пробирающим до самых костей. – И ты считаешь её привлекательной... несмотря на то, что она – человек? – спросил он, старательно проговаривая каждое слово. – Ну а что? Баба – она баба и есть, – глубокомысленно изрёк Лларен. – Щёлка на месте, сиськи на месте — чего ещё нужно? А в темноте они все на одно лицо. – Но человеческие женщины, они же... волосатые? И тут-то Лларен не выдержал — встал и заржал, почти что согнувшись от смеха. Ему вдруг всё стало ясно. – Да ты же пьян в дупелину, а, Индорил! – воскликнул он, наконец отсмеявшись. – А я-то купился!.. Из тебя получился бы охрененный игрок в «кочергу», блефуешь ты знатно... Смотри только, ты при Сольвейг не ляпни подобной херни — а не то спать тебе у собачьей будки! – Мерам, обложенным хворостом, не стоит бросаться огненными шарами, сэра, – любезно заметил едва заметно покачивающийся Индри. Лларен эту народную мудрость радостно проигнорировал. – Волосатые!.. – он хрюкнул от смеха и смахнул проступившие на глазах слёзы. – Ты что, ни разу голую людку не видел? – Ну, иначе бы я об этом не спрашивал, – индорилец пожал плечами. – Даже задавшись целью тебя рассмешить. Хотя зачем я вообще об этом спросил? Не иначе как по наущению Шигората... – Ладно, учись, пока я живой, – наставительно проговорил Лларен. – А то так и помрёшь невеждой. Шерсть, и хвост, и шершавый язык – это всё к хаджиткам, людки поближе к дому. Мохнатка у них и правда мохнатее, чем у данмерок… – при этих словах Индри аж поперхнулся, а его «ментор» мстительно продолжал, активно жестикулируя, – да на теле волос побольше. Но если баба весёлая да ласковая, то на такую хрень внимания как-то не обращаешь. А, впрочем, многие их выводят, – вдруг припомнил он. – Лишнюю, так сказать, шёрстку. Имперочки там, бретоночки иногда. Нордки реже. Но, помнится, была у меня как-то раз одна кучерявенькая редгардка, так у неё прямо... – Хватит! – полузадушенно просипел Индри. – Хватит, – повторил он нормальным голосом. – Я всё понял, спасибо. Где и когда бывает твой член – это твоё личное дело, и пусть так остаётся и дальше. Лларен и сам уже понял, что его занесло куда-то совсем не туда — что и без выпивки с ним приключалось достаточно часто, — но раскаяния он не испытывал. Смущать индорильца оказалось невероятно забавно, и упустить такую возможность было бы преступлением. Впрочем, остаток пути данмеры прошли в молчании: мороз всё крепчал, Лларен — трезвел, и рот лишний раз открывать не хотелось. А рыжий в ближайшие восемь-десять часов и так никуда не денется. Собачий лай они услыхали ещё до того, как в темноте проступили очертания фермы. Лларен уже подзабыл, какой голосистой бывает собака Сольвейг: он потратил немало колбасных шкурок, чтобы задружиться с Волчком, и знакомого данмера тот обычно встречал с ленивым безразличием. Но неизвестный запах заставил цепного пса серьёзно отнестись к своей службе, и его лай вполне был способен пробудить ото сна даже самых несвежих покойников. Лларен ни капли не удивился, что Сольвейг вышла встречать гостей с масляной лампой в левой руке и топором — в правой: жёсткая и прямая, она могла рубануть с плеча, но не в её обычае было действовать втёмную. Разглядев пришельцев, женщина цыкнула на собаку — Волчок послушно умолк, — убрала за пояс топор и окинула Лларена хлёстким, внимательным взглядом. – Слухи ходят, что кое-кому в городе рёбра решили пересчитать, – произнесла она вместо приветствия. – Но видится мне, что ты жив и здоров, Лларен Тирано, и врать я не буду, мне это не неприятно. Тебя я ждала, пусть и дольше, чем думала ждать. Однако изволь же сказать, кого ты привёл к моему порогу? Лларена совершенно не удивило, что Сольвейг было известно о его неприятностях у «Берлоги». Эта женщина знала намного больше, чем положено было знать молодой вдове, одиноко живущей на маленькой ферме под Рифтеном — осведомлённостью она вполне могла потягаться с агентом имперской разведки. Впрочем, пусть Лларен и сам частенько этим пользовался, лишних вопросов он всё же старался не задавать. В Рифтене говорили, что покойный муж Сольвейг очень любил совать нос в дела своей благоверной… ну и где сейчас этот муж? Недооценивать Сольвейг было небезопасно. – Здравствуй, хозяюшка, – сказал ей данмер. – Я тоже соскучился. Позволь представить тебе… – и он обернулся к своему спутнику, делая ему знак подойти поближе. Чему Лларен по-настоящему удивился, так это тому, что рыжий, выйдя вперёд и учтиво поклонившись хозяйке, бегло заговорил с ней по-нордски. По крайней мере, это звучало как нордский для ллареновых ушей: на языке Скайрима он помнил лишь числа, названия некоторых продуктов и длинную вереницу цветистых ругательств. В конце концов, в этой провинции практически все худо-бедно знали сиродиильский… а с упрямыми баранами, что не говорили на нём из принципа, Лларен прекрасно обходился десятком известных ему нордских фраз про «вонючих скайримских овцелюбов» и «пялево с твоей мамашей». Из того, что произнёс индорилец, Лларену удалось разобрать одни только имена — его, своё собственное и Сольвейг. Но что бы тот ни сказал, хозяйке эти слова пришлись по душе: она улыбнулась и что-то доброжелательно проговорила в ответ. Индри поцеловал ей руку. Сольвейг покачала головой и, встретившись с любовником взглядом, сказала с усмешкой: – Что же, обычно твои знакомцы воспитаны куда как хуже, Лларен Тирано. Кормить вас, я думаю, нет нужды? Вы, верно, успели озаботиться этим в Рифтене? Хорошо, – нордка кивнула, прочитав на их лицах согласие. После она развернулась, отперла дверь и бросила через плечо: – Я постелю тебе на чердаке, Кериан Индри. Проходите в дом. И данмеры охотно воспользовались её приглашением. А примерно двадцать четыре минуты спустя, когда они с Сольвейг снова оказались наедине, Лларен спросил у любовницы: – Что он тебе сказал? – Узнай у приятеля сам, если неймётся, – отозвалась Сольвейг. – Но выговор у него чудной, я такого, наверное, и не слыхала. Можешь спросить и об этом, если дойдёт черёд… Но зачем ты привёл его, Лларен, зачем рассказал обо мне? Никто ведь не должен узнать, где ты спишь? Или где тебя стоит искать, если кто-то захочет с тобой поквитаться? Сольвейг сидела к нему спиной, переплетая на ночь свои пшеничные косы, но Лларен знал, что она улыбается — губами, и голубыми глазами, и ямочками на круглых щеках, — и эта улыбка сквозила у неё в каждом слове. – Он выручил меня, и я решился помочь ему, только и всего, – он пожал плечами. – Не ищи здесь скрытого смысла. – Ой ли? – неискренне удивилась нордка. Лларен вздохнул. – Ну, может быть, заодно мне удастся помочь самому себе, – признался он пять с половиной секунд спустя. – Твой деверь по-прежнему собирается на Виндхельмскую ярмарку? – Куда же он денется? – Сольвейг оглянулась через плечо. – Почему ты об этом спросил? Данмер не стал ходить вокруг да около — мысленно подобравшись, он перешёл сразу к делу. – Уговори его нанять нас охранниками, Сольвейг. Септимов этак за восемьдесят, я не жадный… выиграют все, я всё просчитал! – принялся уверять её Лларен. – Ты же знаешь, что скорее Олаф-трактирщик подставит задницу проходящему мимо аргонианину, чем на этой дороге нам попадутся разбойники. А так и мы заработаем лёгкие деньги, и Гейр перестанет нудеть тебе о своих овощах. Сплошная выгода! Сольвейг поцокала языком, перевязала волосы лентой и поинтересовалась негромко: – Ты же хотел уходить на юг? Почему Виндхельм? – Если Талвальд и будет меня искать, то как раз на юге. Так что лучше-ка я откочую пока в Виндхельм, а там уже видно будет… Так ты мне поможешь? – Хорошо. Завтра я поговорю с Гейром, – согласилась она четыре с половиной секунды спустя. – Но обещать тебе ничего не стану. Всё же он сам хозяин своей судьбе — и может меня не послушать. Лларен лишь фыркнул, не удостоив эту нелепицу лишним словом. Сольвейг же откинула за спину косу и плавно встала с кровати. Верно, собиралась затушить лампу?.. Сольвейг ни капли не походила на тех крагенмурских красавиц, что будоражили Лларену кровь большую часть его взрослой жизни. В сравнении с ними из нордки словно бы высосали весь цвет: бледное лицо в обрамлении светлых волос, светлые глаза в обрамлении белёсых бровей и ресниц… Она была выше, шире в кости — и «старше», ведь для человеческой женщины, пусть даже и не рожавшей, двадцать семь лет – это вовсе не то же самое, что и для мерки. Лларену было на всё это глубоко наплевать. Резко поднявшись с кровати, он парой шагов пересёк всю комнату и вырос на пути у Сольвейг, как мстительный дух. Женщина искоса глянула на него и, сложив на груди свои гибкие, сильные руки, промолвила — то ли укором, то ли напоминанием: – Поздно уже, и за день я притомилась. Отправляйся-ка спать, Лларен Тирано, завтрашний день сулит нам много забот. Но он не послушал. Лларен молча опустился перед любовницей на колени. Огладив крутые бёдра, покрытые нежным пушком, задрал подол её свободной рубашки. Наклонился, вдохнул этот сладостный терпкий запах — и медленно, обстоятельно взялся за дело. Его доводы оказались весьма убедительны. Через одиннадцать минут и двадцать девять секунд Сольвейг, повеселевшая, порозовевшая и ставшая намного податливей, согласилась пока позабыть о сне — и не гасить лампу. На её белоснежной груди Лларен сумел насчитать ровно десять веснушек... Впрочем, встречая свежее утро девятнадцатого Утренней звезды, он был уже куда меньше доволен жизнью. Лларен проснулся с сухой, как наждачка, глоткой, тяжёлой головой и острым желанием поскорее отлить, но не здесь заключалась причина его поганого настроения. Во сне он успел позабыть о том, как метким ударом в затылок приятели-норды заставили его сбиться со счёта... и напоминание оказалось не из приятных. Лларен любил числа — в отличие от меров или людей, они были рассудительными, понятными и предсказуемыми, — и числа отвечали ему взаимностью. Они пронизывали весь его мир, мир исчисляемый и измеримый, и проступали в пройденных расстояниях, и пережитых мгновениях, и самых обычных вещах, вроде щербин на старой глиняной кружке (четыре) или палевых пятен на шерсти дворовой собаки (восемь). В этих числах Лларен, бывало, отыскивал и покой, и радость, и утешение — а чувство времени не оставляло его даже во сне. Но из-за талвальдовых друзей он попросту вырубился, — в тридцать четвёртый раз за всю жизнь, — и время, успевшее выскользнуть из его рук, нетерпеливо поглядывало через плечо и с препаскудной ухмылкой твердило о том, что, верно, сейчас уже где-то без четверти девять... или без десяти? Лларен молча страдал. Сольвейг давно уже встала — она всегда поднималась засветло, — и, верно, успела уйти по своим делам, не подумав будить любовника. Но за такое Лларен особо ценил всех вдовушек, ходивших у него в подружках: они были намного свободнее, чем их незамужние или слишком замужние товарки. К чему портить девок и бегать потом от братьев с оглоблями или папаши с дедовской алебардой? К чему таиться в кустах или выпрыгивать через окно, убегая от не ко времени заглянувшего в дом рогоносца? То ли дело весёлые вдовушки, изголодавшиеся по теплу и ласке, отзывчивые и умелые! Найти нестарую и нестрашную людку бывало порой не так уж и просто, но в одном лишь Скайриме у Лларена было четыре таких подруги. Он полагал, что весьма неплохо устроился, и в целом на жизнь не жаловался… но куры и правда действовали ему на нервы. Ферма досталась Сольвейг от мужа. Обчитавшись каких-то странных альтмерских книжек, Эйрик Ледоруб всерьёз взялся вывести новую породу скайримских кур, и его затея оказалась куда более живучей, чем сам мужик. В городе вяло шушукались, что он был отличным пловцом и в озере Хонрик не мог утонуть даже по пьяни, но заикнуться об этом при Сольвейг охотников не нашлось — как и тех, кто вздумал бы оспаривать её наследство. Впрочем, пусть она и вернула себе девичье прозвище, но с роднёй покойного мужа Сольвейг ладила преотлично, а деверь и вовсе смотрел ей в рот. По правде сказать, Лларен подозревал, что к курам его подруга испытывает не больше приязни, чем и он сам. Но пернатые твари приносили ей неплохой доход, и ради своей мечты — выкупить семейную медоварню, отданную отцом в уплату долгов, — Сольвейг готова была терпеть и не такое. Лларен даже не сомневался, что ей вполне по силам распространить своих птиц по всему Скайриму, и эта мысль внушала ему тихий ужас. Он был искренне убеждён, что правильные куры должны безвылазно сидеть в этих своих куриных загонах и быть как можно более незаметными. Но куры Сольвейг, не боявшиеся ни снега, ни холодов, свободно ходили по ферме, сердито кудахтали и не спускали с Лларена своих злобных маленьких глазок. Он не мог отделаться от мысли, что птицы следят за каждым его шагом, и стоит Лларену Тирано хоть как-нибудь в их глазах провиниться, так они тут же кинутся жаловаться хозяйке. А если учесть, что Сольвейг уже продавала своих чудовищ фермерам в Истмарке, Фолкрите и Вайтране, то шансы случайно наткнуться на них всё росли и росли… и это совсем не радовало. Особенную любовь пернатые стукачи испытывали к протоптанным дорожкам и входным дверям, и Лларен на горьком опыте выяснил, что ненароком на одну из них наступить намного проще, чем казалось на первый взгляд. Крутились они и у дома, и рядом с конюшней, и возле нужника. Последнее раздражало Лларена больше всего, эти их грёбаные гляделки, мелькающие в щелях между досками. Поэтому малую нужду он частенько справлял где-нибудь за дровяным сараем — туда проклятые птицы обычно не забредали. Закончив орошать снег, Лларен привёл себя в условно-пристойный вид и на четырнадцать долгих секунд застыл, бездумно всматриваясь в годовые кольца на забытом у сарая поленце: восемь, восемь, восемь... Он не сразу обратил внимание на странный шум, доносившийся откуда-то из-за ограды, и ещё девять секунд потребовалось ему, чтобы принять решение... но любопытство предсказуемо перевесило интерес к древесине. Так Лларен и стал невольным свидетелем того, как упражняется его индорильский знакомец. Наблюдать за Индри оказалось на редкость захватывающе, пусть даже от одного его вида — без куртки, с налипшим на штаны и рубашку снегом — крагенмурцу сделалось холодно, как в заднице у ледяного атронаха. Дело было даже не в том, что Лларен, ни даэдрота не смыслящий в фехтовании, чужое мастерство вполне был способен и распознать, и оценить. Выросший на крагенмурских улицах, он сносно орудовал и кинжалом, и кастетом, и кулаками и побывал — свидетелем или участником — во множестве схваток, сшибок и потасовок. Да, Лларену недоставало умения (а ещё – осмотрительности, сноровки, выносливости, удачи, способности находить союзников, таланта не вляпываться во все подряд неприятности…), чтобы из каждой драки выходить победителем. Но в этих стычках, жёстких и грязных, крагенмурец успел повидать самых разных бойцов: и ветеранов с солдатской выучкой, и крещённых огнём наёмников, и матёрых «быков» из уличных банд. Последних на полутёмных, узких улочках нижнего Крагенмура стоило опасаться особо. Однако даже они попадали в ловушку привычек, двигаясь в ритме, который легко можно было просчитывать, в каком-нибудь простеньком раз-два-три, раз-два-три, ррраз! Кериан Индри не поддавался таким расчётам; движения этого мера и завораживали, и сбивали с толку. Вот он солнечным зайчиком скользит по свежему снегу, стремительно и легко, точно и не касаясь земли, и кончиком своего меча чертит в воздухе причудливые фигуры... И вдруг бросается в сторону, таранит плечом пустоту и вспарывает незримого врага, словно дохлую рыбину — или с оттяжкой бьёт кулаком в живот, или ребром ладони коротко хлещет по горлу, или подсечкой сбивает с ног… или падает вниз, уклоняясь от невидимого удара, и перекатывается, взвивается на ноги, рубит наотмашь — и застывает как статуя, или отскакивает назад, или выписывает мечом всё те же восьмёрки и петли… Это ни капли не походило на муштру крагенмурской стражи, которую Лларену довелось повидать примерно семь лет, девять месяцев и четырнадцать дней назад: на старательное — или не слишком старательное, если стражник попадался ленивый — повторение заученных, однообразных приёмов. Не напоминало это и танец, пусть даже такое сравнение липнет к умелым бойцам, как дурные болезни – к дешёвеньким шлюшкам. Слишком яростными, непраздными были движения рыжего мера, чтобы казаться танцем. Но не смахивали они и на жёсткие, грязные, в чём-то даже уродливые стычки жителей «нижних» улиц. Да, зрелище, что разворачивалось перед ллареновыми глазами, было и дико, и жутковато, но всё равно – красиво, как красивы бывают счастливые женщины, круглые числа или пожары в трущобах. Острая, волнующая, мимолётная красота. Красота, затаившаяся во времени. Шесть минут и где-то шестнадцать с третью секунд Лларен Тирано смотрел на своего таинственного знакомца, не думая ни о чём, кроме здесь и сейчас… пока индорилец резко, без всякого перехода вдруг не застыл — замерев на одной ноге, с занесённым над головой мечом. Секунды две Лларен молча пялился на его рыжий затылок, прежде чем тишину всколыхнуло негромкое: – Доброго утра, сэра Тирано. По вашему наущению ваша дама предложила мне поработать наёмным эскортом? – «Лларен», – перегнувшись через плетень, поправил его крагенмурец. – И на «ты», мы же вроде договорились? Давно заметил, что я тут торчу? – Лларен, – согласился, так и не обернувшись, рыжий. – Полагаю, что заметил тебя чуть раньше, чем ты меня, пусть и не берусь утверждать это наверняка. Но слух у меня неплохой, а ты и не думал скрываться. – Лааадно… Так что там с Сольвейг? Ты согласился понянчиться с Гейром до Виндхельма? – Да, – коротко ответил Индри. – Я не в том положении, чтобы отказываться от денег, – промолвил он три полновесных секунды спустя. – Да и подобный способ заработка видится мне много привлекательней, чем колка дров, тем более что госпожа Сольвейг прекрасно справляется с этим без всякой помощи. А сопровождать караваны не гнушался когда-то и лорд Неревар. – На караван можешь и не рассчитывать, Индорил, – усмехнулся Лларен. – Будет только одна зачуханная телега — а ещё до скукоты безопасный тракт и неприлично лёгкие деньги. Но я рад, что ты отправишься с нами, – признался он. – Ты явно умеешь махать мечом, такого неплохо иметь в команде. Индорилец молчал без четверти шесть секунд, прежде чем с удивлением в голосе отозваться: – Спасибо… Ты не фехтуешь? – спросил он вдруг — и единым движением развернулся, убрал в ножны меч и стянул закрывавшую глаза повязку. Лларен мотнул головой. Меч у него имелся, и то был отличный меч — короткий клинок из «серебряного» сплава, что достался ему в счёт последней добычи Гончих. Однако продать его крагенмурец так и не успел: оружие было довольно приметное, а после того, что случилось с бандой, от скупщиков он шарахался, как от корпруса. Ну а потом он как-то привык к этому мечу и даже начал считать его своим талисманом, пусть даже обращался с ним довольно-таки неумело. Вот, стоило оставить клинок у Сольвейг, как Лларен тут же попал в передрягу! Было странно осознавать, что от приготовленного судьбой елдака лларенову задницу уберёг один только этот мер… Чудила, что заявился в «Медвежью берлогу» якобы из любопытства. Сорвиголова, за здорово живёшь влезший в драку с четырьмя бугаями. Совсем не простой индорилец, охотник до мудрёных слов и показушных жестов. Знаток нордского языка, ни разу не видевший голую нордскую бабу. Любитель шутить с серьёзным лицом и тренироваться с завязанными глазами. Долговязый парень в линялой синей рубахе, рыжий настолько, что любая морковка при виде него удавилась бы от зависти. Кериан, мать его, Индри, который рассеянно проронил: – Жаль, я бы не отказался от спарринга. За то, как Лларен его рассматривал — долго и пристально, перебегал взглядом от одной детали к другой, — можно было бы запросто схлопотать по морде. Примерно так многострадальный лларенов нос и заработал второй перелом (а Банор Сальвани заработал себе неприятеля, который два года четыре месяца семь дней и где-то девять часов спустя навёл на него патруль городской стражи… но это уже совсем другая история). Рыжего же подобное любопытство, казалось, вовсе не беспокоило, и данмеры преспокойно пялились друг на друга. За ночь чудес не случилось, и Индри был точно таким же, каким запомнился Лларену прошлым вечером — огроменный рост, неопределяемый возраст и острый, тяжёлый взгляд. Но кое-что стало заметным только сейчас. Читать внешний вид и повадки «клиента» учился всякий карманник, мошенник или игрок, и исключением Лларен не был. Но индорилец путал ему все карты. Для такого бойца у него был преступно дешёвый меч; да и практически все его вещи были добротными, новыми, но совсем простыми. Выбивалась одна рубашка, хорошая, пусть и ношеная рубашка из крашеного шёлка, которая висела на нём мешком. Выглядело это так, словно рыжий снял её с трупа поверженного врага — что это, пятна не отстиравшейся крови на рукаве? — или подрастерял фунтов десять весу. Впрочем, при свете дня он и правда казался каким-то осунувшимся, и запавшие глаза вкупе с ввалившимися щеками вовсе не красили его узкое, бледное лицо. Не было видно у индорильца и стоящих цацок, хоть Лларен и насчитал три полузаросших дырки в его левом ухе и одну – в правом. Под рубашкой намётанный глаз крагенмурской гончей угадывал и перстень на тонкой витой цепочке, но в открытую рыжий носил только одно украшеньице. То было простенькое кольцо с узнаваемой гравировкой, из тех, что за сотню септимов сбывали в Гильдии магов — зачарованное на сопротивление холоду. А вот его ладони… Лларен точно видел вчера индорильского мечника без перчаток, но эти татуировки совершенно выпали из памяти. И это было странно, ведь узоры на его руках не походили ни на родовые знаки, ни на символы принесённых обетов, ни на метки уличных банд. Проглядывалось в них что-то будто бы даэдрическое, но ничего подобного Лларен за всю свою жизнь никогда не встречал. – Интересные у тебя наколки, – сказал он свои первые за сорок три с половиной секунды слова. – Где набил? Рыжий растерянно моргнул, чуть нахмурился и только без четверти восемь секунд спустя проговорил в ответ: – Ты про это? – он вскинул ладони вверх, и Лларен согласно кивнул. – Нет, это не татуировки, а… якоря для заклинаний. – В смысле? Индри, задумавшись, склонил свою рыжую голову набок и медленно, тщательно выбирая слова, произнёс: – Подобные метки могут помочь заклинателю сэкономить силы и время… ибо, как и в случае с магическими свитками, фактически заклинание произносится именно в момент начертания. При необходимости знак расплетается почти мгновенно, что иногда приходится весьма кстати. Впрочем, это вымирающая магическая дисциплина, и рисунки большинства якорей нынче утрачены. Однако мне посчастливилось наткнуться на некоторые в старых книгах по Колдовству. – Так ты ещё что ли маг, получается? – Нет, вовсе нет, – и рыжий, улыбнувшись краешком рта, покачал головой. – Любой дурак при желании может выучить парочку заклинаний — и изредка их использовать, если хватает сил. Просто в моём случае это чуть более экзотические заклинания, чем те, что известны среднему меру. Это звучало вполне разумно: Лларен и сам при желании мог запалить руками свечу или бросить в лицо противнику ворох искр. Но о подобных метках слышать ему никогда не доводилось. – И как это работает? Ты щёлкнешь пальцами, и какого-нибудь бедолагу мигом поджаривает огненным шаром? – недоверчиво поинтересовался он. – Не совсем, – осторожно прозвучало в ответ. – Наверное, проще было бы показать, но наново нарисовать якоря я сегодня уже не сумею. По словам твоей дамы, Гейр Ледоруб окажется здесь к полудню, однако в дороге времени у нас будет вполне достаточно. И если завтра ты по-прежнему захочешь узнать, как это работает, то я охотно всё продемонстрирую. По-хорошему, стоило бы здесь разговор и заканчивать, а потом идти в дом, чтобы перекусить и спокойненько дожидаться Сольвейг или её деверя. Но Лларен, глянув ещё раз на разрисованные ладони своего собеседника, вспомнил о кое-каких интересных деталях случившейся возле «Медвежьей берлоги» стычки — и отвлёкся, точно собака, учуявшая колбасные шкурки. – А ты, часом, не с помощью этих херовин... удумал выбить у Талвальда меч, ухватившись прямо за лезвие? – вкрадчиво произнёс крагенмурец. – От стали они, случайно, не защищают? – Талвальд – это предводитель тех неприветливых нордских господ? Высокий, светловолосый, с полуторником? – переспросил индорилец. Лларен кивнул, и тот, неожиданно усмехнувшись, ответил: – Нет, это совершенно здесь ни при чём. Просто у сэры Талвальда был чудеснейший меч-бастард, а мне всегда хотелось опробовать мордхау. – Эм... Чё? Рыжий окинул Лларена добродушно-насмешливым взглядом, который не очень вязался с его сухим, отстранённым тоном. – Наверное, это тоже проще было бы показать, – ответил он, – но в данном случае обстоятельства нам скорее благоприятствуют. Ты всё ещё хочешь узнать, как это работает? И так Лларен Тирано, вооружённый воображаемым полуторным мечом, оказался напротив столь же хорошо снаряжённого индорильца. – Длинные западные мечи, допускающие и одноручный, и двуручный хват, – это оружие, сочетающее в себе и мощь, и манёвренность, и удобство, – размеренно говорил рыжий мер. – А теперь представь, что мы оба – бездоспешные бойцы, вооружённые неплохими полуторниками. Самые уязвимые точки, как, например, голова или верхняя часть туловища, оказываются совершенно не защищенными. Первая же атака, достигшая цели, способна убить или серьёзно покалечить, – заметил он. – А мощным рубящим ударом можно запросто рассечь противника от плеча и до паха. Проговорив это, он вдруг обеими руками взялся за свой невидимый полуторный меч, прыгнул Лларену навстречу и «рубанул его», от плеча и до паха. Крагенмурец шарахнулся: выглядела атака пугающе правдоподобно. Индри, чуть усмехаясь, отскочил назад и продолжил, собранно и деловито: – Аналогичным образом мощные рубящие могут отсечь конечности, перерубив и кожу, и мышцы, и кости. Точные уколы в, скажем, голову или область сердца нанести бывает непросто, – заметил он, делая в этот раз выпады в пустоту, а не в Лларена, – однако каждый из них способен соперника либо убить, либо надёжно вывести из строя. Но даже скользящий удар по руке или предплечью может решить исход боя, лишив противника быстроты и манёвренности. Поэтому «голое фехтование» требует скорости, ловкости… и осмотрительности, – вкрадчиво проговорил индорилец. Он улыбнулся, резко и хищно, и заскользил вокруг слушателя, словно скальный наездник, почуявший одинокого, усталого путника. – И поэтому мы стремительно атакуем, – прозвучало у Лларена за спиной. Но он не успел обернуться — индорилец вынырнул слева и, по широкой дуге огибая приятеля, почти что пропел: – Держим дистанцию, уходя из-под вражеского удара — скрещивая клинки, мы лишь растеряем скорость. Не упускаем возможностей, что ошибки врага нам дарят — и создаём их сами, когда вынуждаем врага ошибаться. Быть может, если бы воображаемым полуторучником размахивал кто-то другой, то всё это представление вызывало бы только смех. Но рыжий выглядел на удивление убедительно, и тяжесть несуществующего меча проступала в каждом его движении. По правде сказать, это было и увлекательно, и довольно-таки жутковато. И когда Индри сделал выпад куда-то в сторону ллареновой печени, тот, не думая, резко дёрнулся влево… и неожиданно схлопотал два с половиной локтя невидимой стали в сердце. – И происходит что-то подобное, если противника удаётся застать врасплох, – негромко произнёс индорилец, не поленившись изобразить, как непросто бывает извлечь из тела засевший по крестовину клинок. – Или, если противник обучен и держится настороже, — чуть более долгий и замысловатый танец. Лларен искоса на него глянул, натянул слетевший с головы капюшон — и тут же повеселел, припомнив давешних «волосатых человеческих женщин». – Ладно, сэра выпендрёжник, а что же тогда такое этот ваш в-морду-хер? – с ухмылкой поинтересовался он, сложив на груди руки. – Мордхау, – в ту же секунду поправил его индорилец, – но всему своё время. Представь теперь, что на нас — полный эбонитовый доспех, и отменного качества. – Как скажешь, – Лларен пожал плечами. – И что дальше? – Рубящие и режущие удары из нашего прежнего арсенала, равно как и большая часть колющих, теряют свою эффективность, – отозвался рыжий. – Клинок, пусть даже и даэдрический, попросту не способен разрубить эбонит. – Но как-то же можно сражаться против таких бойцов? У любого доспеха должно быть слабое место, разве не так, Индорил? – Да, верно, – мужчина согласно кивнул, – неуязвимости не гарантирует даже самая лучшая броня. Тяжёлые доспехи прочны, но лишены эластичности, и монолитный тяжёлый доспех не позволит бойцу даже тронуться с места, не говоря уж о фехтовании. Чтобы обеспечить подвижность, необходимо идти на уступки, – веско заметил он, – и наиболее уязвимыми будут как раз крепления, и сочленения, и зазоры между различными частями доспеха. Впрочем, умелый бронник следит за тем, чтобы все элементы брони были плотно подогнаны друг к другу, – немного задумчиво проговорил индорилец. – Так что бойцам остаётся по большей части метить в суставы, или в забрало, или, скажем, в щель между нижней кромкой шлема и верхней частью кирасы. Он добросовестно показал на себе все эти уязвимые точки; Лларен только хмыкнул. – Не шибко богатый выбор, как я погляжу, – сказал он три с половиной секунды спустя, покачав головой. – Поэтому такого противника надёжнее всего будет просто поджарить какой-нибудь чародейской молнией, – с усмешкой отозвался рыжий. – Или щедро попортить доспехи магией Разрушения. Или парализовать, повалить на землю, неспешно прицелиться в одно из крохотных уязвимых местечек и сделать выпад, вложив в единый удар всю свою силу. – А хотелка не треснет, а, Индорил? – насмешливо протянул Лларен. – Будь у меня настолько упитанный кошелёк, чтобы позволить себе эбонитовую броню, я бы неслабо потратился и на защитные амулеты. Индри вскинул рыжую бровь и ответил, слегка растягивая слова: – И вот по этой причине против подобных бойцов наиболее действенными являются быстрые колющие удары. Будь у меня выбор, то в подобной ситуации из всего конвенционного вооружения я предпочёл бы копьё… – Какого-какого вооружения? – Конвенционного, – повторил данмер. – Это оружие, согласующееся с условиями поединка — незачарованное, если речь идёт о неписанных правилах нашего дуэльного кодекса. – И ты бы выбрал копьё, сражаясь с закованным в эбонит грязекрабом? – Скорее всего, – Индри пожал плечами. – Классические кимерские техники копейного боя не утратили актуальности и после Войны Первого совета, пусть и заточены были во многом против двемеров, – заметил он и, на две с половиной секунды прикрыв глаза, продолжил, размеренно и словно бы даже мечтательно: – Поясница – ось Срединного мира, источник силы и мост для атак. Разум – спокойный и ясный, дыхание – непринуждённое и свободное, движения – лёгкие, быстрые, чёткие, удары – ловкие, яростные, внезапные. Копьё выбрасывается так, словно из воды выпрыгивает лосось, а возвращается, словно свирепый воин квама входит в пещеру. Это оружие правящих королей и богов в мире, край которого сделан из отсекающих чувства мечей, и наконечник его окрашен словом истинной славы. Ибо под мечом я понимаю благоразумие. Ибо под словом я понимаю смерть… – он вдруг замолчал, и Лларен вздрогнул, освободившись из-под власти этого звучного и густого голоса. Индри и сам тряхнул головой, точно отгоняя непрошенные мысли, и отчеканил: – Но вместо копья у нас только меч-бастард. Рубящие удары скорей изломают клинок, чем пробьют доспех, а колющие требуют намного большей силы и точности, чем при голом фехтовании. В такой ситуации стандартный двуручный хват, – сказал он, сжимая ладони на невидимой рукояти, – не позволяет полуторному мечу сравниться по эффективности со средним копьём… Воображаемый меч сменился в его руках на не менее воображаемое копьё, и неожиданно Лларен стал кое-что понимать. – Если обе руки в одном месте… получается, меч будет больше вихлять, чем копьё, ведь так? – Да, что-то вроде того, – улыбнулся индорилец. – Поэтому знающие бойцы обычно не затачивают весь клинок, а иногда и специально затупляют его нижнюю треть. Тогда против врага в тяжёлых доспехах можно использовать «укороченный меч», если собственная броня позволяет без страха переходить к контактному бою. – Так, я снова тебя потерял, Индорил, – Лларен поскрёб подбородок. – Какой тебе к скамповой бабушке укороченный меч? Как его укорачивать-то, без кузнеца? И нахрена вообще его укорачивать, чем это вообще поможет? – Зеркальные схватки в полном тяжёлом доспехе обычно сочетают в себе как фехтование, так и борьбу, – проговорил его собеседник, — и укороченный меч – это и хват, и приём, также известный как «полумеч», и техника боя, что используется для рингеншверта, борьбы на мечах. Обычно правая рука остаётся на рукояти, а левая – свободно перехватывает клинок, – сказал он, сопровождая свои слова уже привычной Лларену демонстрацией на воображаемом оружии. – Так колющие удары приобретают большую силу и точность, а сам меч может послужить рычагом... чтобы обезоружить врага — или просто повалить его на землю и быстро добить, тут уж как получится. И Лларен, ни даэдрота не смыслящий в фехтовании, поймал себя на весьма неожиданной мысли. Всегда разносящий события своей жизни во времени, он всё никак не мог вспомнить, когда подобное происходило в последний раз... когда чужие слова и рассказы, не затрагивающие собственно ллареново благополучие, настолько сильно его увлекали? – Что касается мордхау, – продолжал между тем индорилец, – то в каком-то смысле это похоже на «полумеч наоборот», хотя применение у него и пошире. Обеими руками мы хватаемся за клинок... но с противоположной стороны, не у эфеса, – уточнил он, словно опомнившись. – И вот, мы перехватываем двумя руками клинок и используем меч как импровизированную булаву, ударяя противника навершием и крестовиной. – Ну, так я и говорил: «херачить в морду», и все дела, – заметил, осклабившись, Лларен. Рыжий мученически вздохнул — явственно переигрывая и не особенно хорошо маскируя улыбку. – Нет, название произошло от атморского... – начал было он, но тут вдруг осёкся и резко, всем телом вздрогнул. – Что, заряд у кольца истратился, Индорил? – догадался Лларен. – Пойдём уже в дом, Сольвейг наверняка оставила нам что-нибудь на пожрать. А почесать языками нам времени хватит с лихвой и в дороге. И вскоре Лларен в семнадцатый раз за последние три недели завтракал этими блядскими куриными яйцами. Конечно, дарёному рабу зубы не пересчитывают, да и свиные колбаски, гейровы помидоры — при этой мысли данмер не смог удержать смешка, — и густая кислая хрень из козьего молока, что так хорошо снимала остатки похмелья, дело немного скрасили. Но вот яйца... нет, ни яиц, ни курятины Лларен по доброй воле долго ещё не захочет брать в рот! Когда крагенмурец, скормив Волчку то, чем побрезговали данмеры, вернулся в дом, приятеля он нашёл рядом с книжными полками. «Библиотека» досталась Сольвейг от мужа, и от одних названий этих пухленьких серо-коричневых книжек Лларена клонило в сон. Но Индри, казалось, ими заинтересовался и, выбрав одну, уселся возле окна. Лларен, выждав четыре минуты и сорок секунд, пока тот погрузится в чтение, задал давно интересовавший его вопрос: – Ты раньше бывал в Скайриме? – Нет, – рассеянно отозвался рыжий, не отрываясь от книги. – А откуда тогда язык знаешь? Он вздрогнул, болезненно прямо вытянул спину и уставился куда-то сквозь Лларена, не встречаясь с ним взглядом. Пять с половиной секунд спустя последовал и немного смущённый ответ: – Нет, по правде сказать, я толком не знаю нордского. Десяток расхожих фраз, что я почерпнул из книг, брать в расчёт не стоит. – Из книг, значит? – переспросил нисколько не удивлённый Лларен. – А волосатые людки тоже оттуда взялись? – осклабился он. Индорилец встретился с ним глазами — тёмными, наглыми и чем-то необъяснимо тревожащими глазами, — одеревенел лицом и размеренно произнёс: – Ну, что тут можно сказать, сэра Тирано... Ваш богатый практический опыт вызывает у меня неподдельное восхищение. Воистину, я даже не претендую на сопоставимое число любовных побед… Видят АльмСиВи, я намного более переборчив. – Ну да, как же! – фыркнул Лларен — но рыжий только пожал плечами, дёрнул уголком тонкогубого рта и вернулся к чтению. Не зная, чем теперь себя занять, крагенмурец попытался развлечься, поглядывая в чужую книжку. Впрочем, напоровшись на странные схемы из жёлтых и зелёных кружков и разноразмерных сиродиильских буковок, Лларен быстро утратил к ней интерес и забегал глазами по комнате… пока не наткнулся вдруг на краешек легкомысленной розовой обложки, проступавший на полке из-за первого ряда книг. Такова была первая встреча Лларена Тирано с романами Э. Леонар. С первого взгляда истрёпанный томик с цифрой «5» на корешке, который он выудил из-за когорты унылых книжек об отборах и скрещиваниях, особых надежд не внушал. Да и по-сиродиильски данмер читал довольно скверно. Но больше заняться было особо нечем, так что, прихватив с собой «Анжелину Синэ и оттенки пепла», Лларен пристроился рядом с приятелем. Со сдержанным интересом он начал следить за тем, как некая бретонская девица, пережив «чудовищное несчастье» (описанное, видимо, в томе под номером «4»), решила отправиться в Морровинд. А примерно двадцать четыре минуты и сорок девять секунд спустя тишину прервало негромкое: – Кажется, подъезжает наша телега. – Ну наконец-то! – облегчённо выдохнул Лларен, захлопывая свою книжонку. И тут случилось невероятное. – О, всеблагие АльмСиВи, откуда ты взял эту гадость?! – вскричал индорилец. Лларен дёрнулся, чуть было не свалившись с лавки, и осторожно покосился направо. Таким взволнованным — с краской, залившей щёки и лоб, и глазами, что, казалось, смотрели в разные стороны, — видеть Кериана Индри ему ещё не доводилось. – Ты что, про книжонку-то, что ли? – спросил он, взмахнув «Оттенками». Рыжий молча вскочил на ноги, затравлено огляделся, схватил свои куртку, сумку и вылетел из дому, как арбалетный болт. Лларен проводил его недоумённым взглядом. Крагенмурец встал, потянулся, чесанул себе спину под левой лопаткой — и только тогда услыхал вдали скрип тележных колёс и голоса Гейра и Сольвейг. Проводы вышли довольно скомканными. Гейр трясся над своим драгоценным возком, словно вёз не «морозостойкие овощи», а как минимум императорскую казну. Индри, не встречаясь с хозяйкой взглядом, сказал на прощание что-то витиевато-нордское — и попытался слиться с пейзажем, что при его раскрасе и росте получалось довольно скверно. Лларен глянул в смеющиеся глаза своей любовницы и неожиданно для самого себя поцеловал ей руку. – Бывай, Сольвейг Чёрный Вереск, – негромко сказал он ей на прощание. – Береги себя. Он очень надеялся, что Сольвейг не затаит обиды за прихваченную без спроса книжку — ну, а в том, что она сумеет себя сберечь, он даже не сомневался. …Будущее покажет, что в этом Лларен Тирано не ошибся — но вот предстоящее путешествие в Виндхельм преподнесёт ему ещё немало сюрпризов.