Воспоминания Кошки

Ветер путает, цепляется за длинные шерстинки, пытается догнать черную кошку, что тенью скользит меж ветвей, но тщетно: меж кучевых облаков из мелких цветов умэ и сакуры мелькает лишь ее юркий хвост, да еще быстрые лапы вызывают за собой лепестковые снегопады. В Японии вместе с порой Ханами приходит весна. И в Обществе душ она не менее прекрасная. Всех оттенков розового. Пленяющая палитрой ароматов. Заметно пригревающая все живое. Солнце роняет водопады света на землю, заставляет изумрудиться шелковую траву и переливаться бликами бархатную шкурку спрыгнувшей с ветки кошки. Маленькое создание сразу же съедают широченные просторы дикого Рукона, такого же бескрайнего, что и океан небесной сини над головой. От ясности погожего дня кошачьи глаза, привыкшие к ночи, жмурятся, а также прячут в своем золоте деланное недовольство: каким бы ни был дом, возвращение в него вызывает ностальгический трепет даже у самых непритязательных. «Предательница…» — Сейрейтей маячит полуразрушенным Сокьоку, а ассоциируется все равно с этим ложным прозвищем. Впрочем, Шихоин Йоруичи не привыкать к смене образов. Богиня скорости и грома. Высокородная шинигами и принцесса аристократического клана. Капитан-легенда, глава Омницукидо, убийца пустых и мятежников. Наставница для будущих героев, а еще подружка одного гениального ученого. В ее душе граней больше, чем складок в веере неизменного друга. У нее и жизней больше, чем у кого-либо, как и положено кошачьим. И все они неповторимые, неугомонные, неординарные, неподвластные забвению. — Сестра, постой! — Йоруичи-сама, Вы вернулись! — Госпожа Шихоин, рады приветствовать Вас! Кошка раздраженно осаживает каждого, кто случается ей по дороге до конечного пункта данного путешествия. В мгновенном шаге оказывается на верхушке нужной ограды, спрыгивает в сад, что опоясывает густой зеленью роскошный белый особняк с островерхими крышами, и незамедлительно торопится к любимой сливе, ветвь которой по-прежнему упирается в окно кабинета главы клана. — Киске, чтоб тебя! И дала ж себя уговорить на подобную скукотень! — кошкой фыркает смуглая нагая девушка, приземлившись на татами уже стопами, а не лапами. — Киске! — Ее недовольство растет и скрещивает в сердитости руки на груди. — Выходи, чертов хитрец! Фамильную ширму мне пробивать совершенно не хочется, но вот вытащить тебя оттуда за ухо — завсегда. — Знаешь, Йоруичи-сан? — шляпник выглядывает из укрытия с ожидаемой масляной улыбочкой. — Некоторые вещи не меняются столетиями. — Это ты о своем не проходящем детстве в мягком месте или о непробудном занудстве? — Ну-ну, Йоруичи-са-а-ан, все великие аристократы нашего мира пишут жизнеописания. Война окончилась. Время думать о будущем. Поэтому, будь хорошей девочкой и перестань упрямиться. — А ты перестань пялиться на мою задницу! — бросает она едко через плечо по пути к рабочему месту, подозрительно быстро послушавшись. Сев за низкий столик, как есть, бывшая глава клана Шихоин без какого-либо стыда скрещивает ноги, ерзая на дзабутоне. Зрелище краснеющего Урахары засчитывается как компенсация за предстоящее неинтересное занятие, и принцесса уже куда охотнее подтягивает к себе листок и тушницу с кистью. Закусив кончик той, Йоруичи походит на девочку, которая полтораста лет назад здесь же, в кабинете отца, училась каллиграфии вместе с верными друзьями детства. Вот только злится грознее: — Ну и ерунду ты выдумал, Киске! Если ты думаешь, что у меня получится что-то вроде велеречий Кучики, то ты просто тупица! Я совершенно не знаю, о чем писать! — Тогда, почему бы тебе не вспомнить, к примеру, о дне нашей первой встречи? — шепчет шляпник ей на ухо, накидывая на плечи свой хаори и пробегаясь кончиками пальцев по смуглому атласу кожи, вызывая в кошке невольное мурлыканье и мурашек побольше, чем мартовская прохлада. Йоруичи скашивает глаза на Киске, суживает их, прячет расширенные зрачки и расплавленное золото за ресницами, не давая понять, то ли она рада такой заботе, то ли наоборот. — Что ж, не буду мешать. Схожу-ка я, пожалуй, к Маюри-сану. — Бывший капитан Двенадцатого решает не испытывать судьбу и ретируется от греха подальше. — Ну, сходи-сходи, — Йоруичи провожает друга скептическим взглядом и позволяет себе осклабиться только после шороха закрывшихся фусума. Она кутается в черную накидку, мимолетом вдыхает знакомый до ужаса сколько лет аромат, берет снова кисть в руку, окунает в тушь цвета своих волос и проводит первый штрих по шероховатому рису бумаги: — А первой моей историей будет…