Пропахшие ненавистью четыре утра

***

У грусти лицо Стайлза. Его наглые глаза, вздернутый подбородок, изогнутый в кривой неискренней ухмылке рот. Он был бы похож на волчий оскал, если бы волки умели улыбаться так горько. Стайлз подвижный и дерганый, и порой, когда он смеется, Дерек гадает, это действительно смех или тщательно сдерживаемые всхлипы. Его движения оборванные. Словно уверенность в том, что он делает, истончается до нитки за те мгновения, пока калькулятор в его голове просчитывает логический исход события. У него тревожно-опущенные уголки губ, и Дерек мог бы поклясться, всего годом раньше они растягивались в улыбке куда чаще, чем сейчас. У Стайлза на обратной стороне век наверняка написано слово «отчаяние», и каждый раз, когда он открывает глаза, ему нужна секунда, чтобы тоска исчезла где-то в бесконечной черноте его радужки. И у Дерека есть всего минута, чтобы попытаться это исправить. До того, как Стайлз разомкнет губы и скажет то, о чем они оба будут вспоминать утомительно долго. Что, скорее всего, ляжет огромным камнем на пути их прощения. На часах четыре ноль-ноль, и по прошествии этой минуты их история закончится. У грусти лицо Стайлза. У него очаровательно выразительные брови, и у Дерека беспокойно ноет сердце, когда они бесцветно опускаются, не выражая ничего. От Стайлза почти перманентно пахнет азартом и желанием жить. И сейчас, втягивая носом его запах, Дерек с горьким смирением замечает, что пахнет болью и невыплаканными слезами. Он умен. Умен настолько, что порой Дерек трусит заглядывать ему в глаза. Сейчас Дерек смотрит и, пожалуй, он не намного глупее, раз видит за глухой стеной все то, что Стайлз так тщательно пытается от него скрыть. В его черноте, где-то за тоской и сожалением, плещется нежность. И Дереку в жизни не было так больно. Потому что у него всего ебаная минута до того, как Стайлз повернется к нему спиной, и ему нужно успеть сделать хотя бы что-нибудь. На часах четыре ноль-ноль, и у Дерека в ушах гулко щелкают прошедшие секунды. У ненависти лицо Стайлза. Открытое и эмоциональное. Блестящее от первой скатившейся к уголку губ слезы. Бледное и молчаливо говорящее «съеби из моей жизни». У него звенящий от напряжения голос. Тихий, шипящий как у обозленной гадюки. Дрожащий, когда он все-таки говорит это вслух. У Стайлза невероятно красивые глаза, и Дерек очень часто забывает то, что хотел сказать, когда смотрит в них. Они очаровывают и пугают его до дрожи. Как смотреть в ебучий космос. И когда Дерек смотрит в них, он видит отчетливое «не уходи». В космосе черные дыры и бесконечный вакуум без признаков кислорода. Поднявшись над уровнем атмосферы без надлежащей защиты, человек еще целых десять секунд будет сохранять трезвый ум и способность к активным действиям. Затем падение внешнего давления вызовет расширение воздуха в легких, и их разорвет беззвучным щелчком. Сердце продолжит биться еще минуту, а затем космос поглотит свою безжизненную жертву как обломок астроида. Его последний крик никто не услышит в безвоздушном пространстве. Дерек смотрит Стайлзу в глаза и чувствует то же самое. На часах четыре ноль-ноль, и как только стрелка закончит свой бег по кругу, Дерек испустит последний вздох перед тем, как провалиться в пустоту. У ненависти лицо Стайлза. И когда он на мгновение прикрывает тоскливые глаза, его брови, наконец, страдальчески искривляются. Дереку хочется провести по ним пальцем, исправить неправильный излом. Стайлз хрупкий, и Дерек порой боится нажать на него чуточку сильнее, чтобы потом услышать треск кости. В такие моменты он старается игнорировать тот весомый факт, что душа у Стайлза изломанная, как бумажный человечек, сделанный неумелыми детскими ручками. Он порой улыбается сам себе отстраненно, блаженно, так, что становится страшно. У Стайлза в голове наверняка звучит голос когда-то сломавшего его лиса. Скрипуче и с помехами, как старая виниловая пластинка. Дерек хотел бы уметь настраиваться на этот эвентуальный радиосигнал, но не уверен, что выдержит и не сойдет с ума. Сейчас Стайлз бессмысленно моргает, медленно, как совенок, и Дерек знает, о чем он думает. На часах четыре ноль-ноль, и по прошествии этой минуты Стайлз останется лишь в компании своих демонов. У счастья лицо Стайлза. Когда он улыбается по-настоящему, растягивая уголки губ едва ли не до ушей, Дерек чувствует себя ебаным господом богом. Сейчас Дерек смотрит на стянувшую щеку влажную от слезы дорожку и хочет прижать фонящего тоской Стайлза к себе. Забрать фантомную, сдавливающую грудную клетку боль. Взять на себя часть того дерьма, которое Стайлз ежедневно пытается потопить, но с крахом проваливается. Стайлз слишком юн. Мал. В его выстроенную эволюцией палитру проблем не должно входить то, что входит сейчас. Нечестно, что сбой произошел именно в его системе. У него, на самом деле, очень красивые глаза, и Дерек мог бы повторять это часами напролет. Космос – холодное безжизненное пространство, и это не то, что подходит под описание Стайлза, его умного отважного мальчика. Дерек предпочел бы видеть в его глазах, скорее, пьянящий виски, чем показательно красивую пустоту. Его губы сладкие и чувственные, привыкшие к долгим кусачим поцелуям. Дерек не готов оставить их вот так, с грустно опущенными уголками. Стайлз – это жизнь. Его жизнь, черт возьми. Дерек чувствует запах его ненависти и боли, но он готов испытать последнюю сам для того, чтобы получить прощение. На часах четыре ноль-ноль, стрелка завершает бег. Дерек тянется к Стайлзу, как утопающий – к спасительному кругу. Прижимает безвольного, мгновенно расслабившегося в его руках Стайлза к себе и целует-целует-целует. Чувствует соленый вкус слез и терпкий запах щемящей сердце нежности. Ощущает чужие руки, что неуверенно обвивают его шею, и улыбается. На часах четыре ноль-ноль. По прошествии этой минуты им станет легче.