Don't touch me.

      Чимину снится сон.       Довольно странный для него, потому что обычно Пак ничего хорошего во снах не видит, либо они остаются ему непонятны, но сейчас Чимин явно ощущает какой-то подвох, потому что всё слишком солнечно. Он свободно ходит по городу, редко, но искренне улыбается, везёт рядом с собой велосипед и чувствует ужасную лёгкость. У него во сне закат, прохожих вовсе нет, а на улице тепло-тепло, что идти так хочется вечно. Чимин себя чувствует прекрасно, как давно себя не чувствовал вовсе, и жмурится от уходящих лучей солнца, наслаждаясь моментом. Но на повороте он видит сутулую, знакомую фигуру, и вот тут внутреннее беспокойство берёт верх.       Чимин разворачивается, садится на велосипед и старается как можно быстрее отсюда уехать, боязливо оборачиваясь и замечая движение в свою сторону. Он крутит педалями и набирает скорость, уезжая от этого места на другой конец города, не жалея себя и собственных сил. Чимин мчится, обгоняет появившихся прохожих и машины, бежит от себя и своих воспоминаний и надеется, очень надеется, что убежит.       Он останавливается в незнакомом дворе, прерывисто дышит и пытается прийти в себя от быстрой езды. У него щемит бок и гудят ноги, отчего он садится прямо на асфальт и жмурит от боли глаза, ожидая, когда она уйдёт. Он слышит рядом тихие шаги и чувствует прикосновение к плечу, от неожиданности вздрагивая, но не задыхаясь. Во сне у него этой дурацкой фобии никогда нет, но вот страх, отвращение и боль он чувствует, как наяву. Его плечо сильно стискивают, заставляя вскрикнуть и испуганно вскинуть голову, а затем подхватывают под руки и хватают за запястья, чтоб не вырвался и не убежал. Чимин каменеет и не может пошевелиться, видя обидчика и внутренне хороня себя.       — Поиграем, Чимин?       Чимин просыпается весь в поту со сбившимся дыханием и расшалившимися нервами. Он кладёт руку на колотящееся сердце и дышит ртом, озираясь по сторонам и пытаясь успокоиться. Он понимает, что это только сон, всего лишь сон, ничего этого не было и не будет, но ему ужасно страшно, ужасно хочется перестать видеть эти сны и жить прежней жизнью. Но он понимает, что никогда её уже не приобретёт. Один день сумел изменить всё. И Чимин вряд ли сможет жить без этого самого дня.       Из-за кошмара Чимин целый день ходит рассеянный и хмурый, не идя на контакт со своими родителями абсолютно. Он прячется в своей комнате и отвечает односложно, когда мама пытается его растормошить. У него внутри всё ещё леденящий ужас, а отвлечься не получается никак. А ещё ему сегодня снова на приём к Юнги, и он не знает, как заставить себя выйти из дома.       Себя он не заставляет никак, зато заставляет мама, кое-как вытаскивая его из комнаты. Чимин снова забывает благодаря ей перчатки и ворчит всю дорогу, прижавшись к стенке в автобусе и слушая в наушниках тишину. Чимин без перчаток чувствует себя уязвимым, потому что прикосновения через вещи — ещё куда ни шло, а вот кожа к коже — не для него. Ему холодно и плохо даже через ткань, какой бы толстой она ни была, но в большинстве случаев он может обойтись без приступа и стерпеть, если касание мимолётное. Но не всегда. Сегодня ему крайне тяжело, а в горле застряла истерика, так что забытые перчатки лишь усугубляют положение.       Чимин заходит в здание и облегчённо выдыхает, зная, что здесь лишних прикосновений он не получит. Он поднимается на нужный этаж и в дверях чуть не врезается в Чонгука, быстро извинившегося и убежавшего куда-то по своим делам. Чимин тогда ждать не стал и без приглашения вошёл к Юнги в кабинет, получая приветственный кивок от блондина и садясь на своё место.       — Ого, второй раз без перчаток. Неужели послушался меня? — Юнги щурится и хмыкает, видя гримасу недовольства в ответ, чему немного удивляется.       — Я просто забыл их, — Чимин раздражается всё больше и прячет кисти в широких рукавах, зажимаясь сильнее. — Давайте начнём, пожалуйста.       — Давай, — Юнги жмёт плечами и устало разминает шею, придвигаясь на стуле ближе к столу.       — А Чонгука сегодня не будет?       — У него какая-то работа в универе завтра, вот он и носится целый день с ней, готовясь. Так что сегодня, видимо, без него, — Юнги опять жмёт плечами и сразу переходит к основной части их сеанса, замечая, как Чимин заметно расслабляется без присутствия здесь Чонгука. Он прекрасно видит то, как Чимин его секретаря боится, но толкает к знакомству именно с ним, потому что, преодолей Чимин свой хотя бы один страх, всё стало бы проще. Юнги видит и интерес к Чону, но его совсем мало и только тогда, когда Чимин называет новое качество, в остальном же там много недоверия и боязни, что брюнет может сделать что-то не так. Но Юнги знает, что Чонгук не сделает, даже если будет очень-очень хотеть. Тот, конечно, любопытный и несносный, но команду «нельзя» понимает, а главное, её слушается. Поэтому Юнги и спокоен, когда отправляет их двоих каждый раз после занятий до остановки пройтись. Чонгук даже защитит, если нужно будет, а ещё всегда готов помочь в силу своей немного детской, наивной натуры и открытого, доброго характера.       Чимин прикрывает за собой дверь и переводит взгляд на стоящий рядом стол. Чонгук что-то смотрит на компьютере, морща лоб и постукивая пальцем по вытянутым губам. Чимин думает, попрощаться ему или просто уйти, а потом вспоминает, что Чон в прошлый раз сильно ударился, и решает всё же поинтересоваться, а не быть бесчувственным совсем.       — Как твоя спина, Чонгук? Болит?       Чонгук вздрагивает, не заметивший Чимина, и поднимает на шатена вопросительный взгляд, тут же расплываясь в своей широкой улыбке.       — Уже закончили? Быстро вы, — Чонгук выпрямляется на стуле и вздыхает, улыбаясь уже только кончиками губ. — Болит, но уже не так сильно.       — А сотрясение не получил?       — Не-а, обошлось без этого. Если б получил, то был бы дома сейчас, наверное, хотя Юнги меня мог всё равно на работу вытащить.       — Ну и хорошо, что без серьёзных травм, — Чимин мягко улыбается в ответ, действительно немного радуясь, что с Чоном ничего серьёзного не случилось, и не знает, ждать ли Чона или он сегодня идёт без него. Но Чонгук будто читает его мысли, кидая взгляд на время и возвращая его обратно Паку.       — Подожди минутку, я сейчас, — Чонгук виновато смотрит на шатена и быстро старается закончить работу. Чимин кивает, думая, что мог бы и без Чона сегодня пройтись, но решает не перечить, осторожно присаживаясь в кресло.       Чонгук укладывается в пять минут, успев предложить Чимину чай или кофе и получить отказ, а затем подскакивает с места, хватает ключи и кивает в сторону выхода, сам направляясь туда. Чимин встаёт и идёт следом, проскальзывая в проём и кивая в благодарность за придержанную дверь, и привычно бредёт к лифту.       — Всё нормально было? Юнги сегодня ворчливый немного, не доставал? — Чонгук встаёт рядом и интересуется, жалея, что сегодня сеанс вынужден был пропустить.       — Как обычно, — Чимин жмёт плечами и не понимает, зачем Чонгуку это. А ещё его немного раздражают все эти вопросы, отчего он темнеет резко и пытается с внутренним недовольством справиться.       Они заходят в лифт, как всегда сначала пропуская Чимина первым, и спускаются на первый этаж, неожиданно замирая и слегка пошатавшись. Чимин недоумённо моргает, жмёт ещё раз на кнопку, но лифт не двигается, оставаясь в своём неподвижном состоянии. Чонгук вздыхает и вызывает диспетчера, недовольно вслушиваясь в гудки и прислоняясь головой к стенке. Девушка на том конце устало и тоже недовольно говорит, что инженер уехал по срочному делу и скоро должен вернуться, и пусть они теперь ждут его, а затем отключается. Чонгук обречённо закатывает глаза и спускается вниз, садясь на грязноватый пол и вытягивая ноги.       — Садись, Чимин, мы тут надолго, — Чонгук хмыкает, видя раздражение на лице шатена, и прислоняется затылком к стене, следя за Паком взглядом. Чимин мнётся на месте пару секунд, а затем вздыхает и садится на пол в другом конце, поджав к себе ноги и уместив на колени подбородок. Паку везёт, что лифт грузовой, отчего места между ними много и соприкоснуться с Чоном гораздо меньше шансов. — Ты, надеюсь, закрытых помещений не боишься?       — Очень смешно, Чонгук.       — Я вообще-то забочусь, а не смеюсь, — брюнет фыркает и отворачивается, прикрыв глаза.       — Не боюсь, — Чимин всё ещё раздражён, Чон слышит это по его голосу, отчего решает пока Пака не трогать. В тишине они вряд ли сидеть будут, но ближайшие пару минут можно.       Чимин чуть расслабляется, когда не чувствует на себе прожигающего взгляда и не слышит от Чона никаких достающих вопросов. Злость и нервозность немного рассеиваются, оставаясь ещё в нём, но уже в малом количестве, и на их место приходит обычная неуверенность. А ещё у Чимина всё ещё истерика где-то глубоко, которую он затыкает с самого утра, и Пак снова глушит её, потому что та начинает бурлить и подниматься из-за новой неудачи Чимина.       Чонгук действительно молчит какое-то время, сам успокаиваясь, потому что раздражение Пака передалось и ему, а затем начинает скучать. А ещё его мучают некоторые вопросы, и пока они с Паком заперты в одном помещении, то самое время попытаться получить на них ответы.       — Чимин? — Чонгук поворачивает к нему голову и негромко зовёт, обращая на себя внимание. — Почему ты боишься прикосновений? Почему именно их?       — Разве вы с Юнги уже не получали ответ на этот вопрос? — Чимин отвечает неохотно и голову к брюнету не поворачивает, продолжая лежать подбородком на коленях.       — Да, но он был с другой целью задан тогда.       — И что ты хочешь услышать от меня сейчас?       — Объяснение. Почему ты их не переносишь?       — Потому что мне противно. Потому что мне не нравится, когда до меня кто-то дотрагивается. Потому что это больно и обжигающе холодно. Тебе хватит? — Чимин снова начинает заводиться, и Чонгук это чувствует, но продолжает гнуть своё. Раз уж он начал, то не время прекращать.       — И всё из-за того случая?       — А его мало?       — Ну, неужели есть что-то, что заставляет вот так вот бояться обычных контактов? Я просто не понимаю этого. Неужели нельзя перетерпеть и отпустить?       — А ты бы смог? — у Чимина ломается голос и слёзы подступают к глазам. Он медленно поворачивает голову и смотрит точно Гуку в глаза, пусто и безжизненно. — А ты бы смог вытерпеть предательство от близкого тебе человека? Ты бы смог спокойно жить после того, как над тобой надругался твой родственник? Ты бы смог, Чонгук?! — Чимин чувствует, как теряет контроль, потому что истерика подбирается к горлу и сжимает его в болезненных спазмах. У Чимина медленно скатывается слеза, и он еле удерживает поток остальных, рвано дыша и не давая себе разрыдаться перед посторонним человеком.       — Но ведь раны заживают, Чимин…       — А шрамы остаются, Чонгук.       — Хочешь сказать, что будешь жить с этим всю жизнь?       — А я могу по-другому? Что было, то было — этого из памяти не выкинешь.       — Он сделал тебе больно, Чимин? — Чонгук спрашивает это после небольшой паузы, понимая, что заходит туда, куда не должен. Понимает, но всё равно продолжает давить, зная, что Паку от этого будет только хуже. И заткнул бы его сейчас кто-нибудь, запихал любопытство куда подальше и дал бы сначала Чимину оправиться и вылечиться, а потом уже на вопросы Гука отвечать. Но Чонгук лезет в личное, запретное и скрываемое. В то, что Чимина изменило кардинально, не имея на этого права.       — Он изнасиловал меня, Чонгук. Он просто взял и изнасиловал меня, понимаешь? Собственный дядя, который с тобой с самого детства, который тебя на руках катал и втайне от родных сладости приносил. Он напился и изнасиловал меня, заперев меня в таком виде, в котором всё закончил. В каком именно догадываешься или мне тоже рассказать? — Чимин вздёргивает голову и сверкает мокрыми глазами, расходясь на полную. — Всего в крови и сперме, Чонгук, с разодранной одеждой и страхом перед ним. Приятно было бы тебе, Гуки? Приятно?!       — Чимин, успокойся, я не хотел…       — Нет уж, раз начал, то слушай со всеми подробностями! — Пак хлюпает носом и не держит в себе больше слёз, давая им скатиться по пухлым щекам. — Он запер меня в таком виде в грязном подвале дома среди пыли и забытых вещей, такого ненужного больше и использованного. Знаешь, как мне страшно было издать хоть звук? Знаешь, как мне страшно было просто дышать?! Я ждал, что он вернётся, что он снова накинется на меня, но он не приходил, а звуков снаружи я не слышал. Я понимал, что прошли уже сутки, потому что трясся от холода на ледяном полу ночью, и не ждал помощи. Я мог бы попытаться выбраться, но мне было страшно и больно, как физически, так и морально. Но меня нашли родные, случайно спустившиеся в погреб за продуктами. Ты даже не представляешь, что я пережил тогда… — Чимин всхлипывает, обхватывая себя руками и забиваясь в угол. Ему плохо, снова плохо от этих воспоминаний, его трясёт и душит изнутри, потому что Чимин в жизни бы никому это никогда не рассказывал. Но его несёт от слишком долгого молчания, от скрывания своих эмоций и от волнения в постороннем голосе, который Паку совершенно чужой.       — Но ты же ходил потом к психологу, он же помог тебе через это пройти. Что не так сейчас? — Чонгук себя мысленно за это ругает ещё сильнее, потому что остановиться бы, а не продолжать давить. Но он чувствует, что Паку тоже нужно многое сказать, отчего немного уверен в том, что делает всё правильно, что не зря рискует.       — Помог, он действительно помог мне. И если бы не тот случай, у него, наверное, всё бы получилось, — Чимин глотает ртом воздух и пытается набраться смелости, которой нет у него совсем. — Я говорил уже вам, что меня ограбили один раз после его сеанса. И если бы просто ограбили, то я бы переступил через это как-нибудь, забыл и продолжил восстанавливаться, но тот парень… Он решил, что просто отобранного мобильника и бумажника ему мало, я ему, видимо, понравился даже, отчего он решил тоже мной воспользоваться. Как дядя тогда, только этот был мне незнаком и абсолютно трезв. Он насильно заставил меня отсосать ему, избивая и угрожая убить, а затем кончил мне на лицо и хотел продолжить, но мимо проходил мой психолог и поспешил помочь. Он тогда успокаивал меня, обнимал и стирал своим платком сперму с моего лица, а мне было плохо и мерзко от самого себя, отчего я сразу замкнулся, стал задыхаться после этого и сделал своё состояние ещё хуже. Круто, да, Чонгук? — Чимин горько усмехнулся, чувствуя, как новый поток слёз постепенно начинает выходить наружу, и поднял на Гука уставший и забитый взгляд. — Это я тоже должен равнодушно забыть и начать верить людям заново? Не хочу! Я не хочу этого, понимаешь! Катитесь вы все к чёрту со своим добром и помощью! Вы ничего не сможете сделать, вы не измените то, что было, вы только зря тратите время! Боже, как я хочу иногда умереть из-за этого всего… Ненавижу себя.       Чимина трясёт всего от эмоций, и он плачет навзрыд, задыхаясь в собственных слезах. Он отворачивается от Чона, утыкается головой в угол и очень хочет, чтобы был здесь один. Он корит себя за то, что всё-таки кому-то всё рассказал, и надеется, что вдруг реально задохнётся от слёз и не проснётся никогда. Чонгук же чувствует, что, видимо, немного переборщил. И ему неистово сильно хочется Пака обнять, прижать к себе и успокоить, а не безучастно смотреть на то, как тот мучается. Ему хреново тоже, ему очень жалко Чимина и внезапно хочется ему помочь как можно скорее. Если раньше ему было просто любопытно, то теперь Пак вызывает сочувствие и желание его спасти. Чонгук проклинает себя за доведённого Чимина и предчувствует то, как его будет душить за это Юнги.       — Чимин, слышишь меня? Чимини, успокойся, слышишь, успокойся, не плачь… — Чонгук подползает ближе и никак не может заставить себя сидеть в стороне, наблюдая за истерикой шатена дальше. Он садится совсем близко и прижимается лбом к Паковой спине, всё ещё борясь с желанием Чимина обнять. Чимин же от прикосновения вздрагивает, но не обращает на него должного внимания, всё ещё находясь во власти эмоций. Чонгук аккуратно, еле ощутимо гладит спину старшего кончиками пальцев, успокаивая, и опирается на него уже щекой, вздыхая и продолжая что-то шептать.       Чимина всё ещё кроет, ему всё ещё от себя противно, но всхлипывает он теперь реже, потому что чужая поддержка ощутима. Он понимает, что на его спине лежит голова Чонгука только тогда, когда истерика почти иссякает, оставляя лишь маленькие запасы невышедшей влаги, но продолжает дышать хоть и неровно, но нормально, не задыхаясь от чужого контакта и не чувствуя холода. Чонгук мягко гладит его по спине, и Чимин с этого лишь судорожно вздыхает, снова не чувствуя ничего отрицательного. Видимо, его истерика затмила все чувства, и теперь внутри он ощущает только остатки от неё и пустоту, как всегда бывает после долгих слёз. Чимин погружается в себя и пытается успокоиться окончательно, стыдясь немного своей слабости перед Чонгуком.       Они не знают, сколько проходит времени, но у Чимина конкретно затекает спина, а у Чона болит шея от неудобного положения, и оба почти по команде не выдерживают и выпрямляются. Они сидят дальше молча, не зная, что стоит друг другу сказать, и теряются немного в своих мыслях. Чонгук глубоко вздыхает, аккуратно дотрагивается пальцами до плеча Чимина и привлекает к себе внимание, видя испуганные и заплаканные глаза.       — Чимин, это останется между нами, обещаю. Я не буду это рассказывать ни Юнги, ни кому-либо ещё. А нам попробуй всё-таки поверить. То, что было раньше, не изменить, но то, что тебя ждёт в будущем — реально. Просто попробуй хоть немного довериться нам. Юнги восстановит тебя, а я помогу тем, чем смогу. Ты только обращайся, ладно? Как что-то нужно, то говори, договорились? — Чимин смотрит на него внимательно в ответ и продолжает молчать, обдумывая что-то своё, а затем медленно кивает и отворачивается, ведя плечом и тем самым прося Чона руку убрать.       — Я не могу ничего обещать, но я вроде как пытаюсь это делать. Может, получается плохо, но я пытаюсь вам доверять. Я не уверен, что это к чему-то приведёт, но раз мама платит за это деньги, то я обязан хотя бы попробовать.       — Всё получится, Чимин, обязательно получится.       — Зачем тебе это? Я понимаю, тебе любопытно, но какой толк тебе с того, что я стану прежним? — Чимин смотрит косо и не поворачивается полностью, не понимая Чонгука совсем.       — Мне? Не знаю… Скорее, я кому-то просто помогу с тобой в будущем, и всем тем людям будет проще, и проще будет тебе самому. Кто-то просто сможет до тебя дотрагиваться, а ты сможешь касаться в ответ. Это ведь классно? — Чонгук слабо улыбается, а затем вздыхает и снова облокачивается головой о стенку, устало прикрывая глаза. — По крайней мере, пока ты плакал, мне очень хотелось тебя обнять. И в будущем, если ты вновь будешь плакать, то это сможет сделать кто-то без вреда для тебя. Разве не круто? Хотел бы я увидеть этот момент.       Чимин нервно выдыхает и отворачивается, думая, что, наверное, это действительно было бы неплохо. Не то чтобы он жаждал объятий, но когда это не вредит тебе и твоему состоянию, это, наверное, приятно. Чимин же раньше мог спокойно обниматься со всеми, но сейчас уже тех эмоций от объятий и не помнит даже. Да и не ценил он их, видимо, по-настоящему.       Лифт неожиданно снова потряхивает, а затем всё та же девушка говорит, что они через пару минут поедут, и просит прощения за ожидание. Чонгук поднимается со своего места, поспешно отряхивается и радуется, что их, наконец-то, отсюда освободят. Чимин тоже поднимается со своего места, вытирает рукавом лицо, а затем стряхивает пыль со штанин, хлюпая носом и желая поскорее оказаться дома. Ему немного легче после вышедшей наружу истерики, но слишком неудобно перед Чонгуком и стыдно за то, что ему это всё рассказал. Лифт снова трясёт, и он двигается с места, спускаясь на давно уже вызванный этаж.       До остановки они идут молча, оставив все слова в том грузовом лифте офиса, и думают каждый о своём. Чонгуку хочется сказать Чимину чего-нибудь ободряющего и дающего веру в будущее, но в голове пусто, да и собраться с мыслями он всё никак не может. Чимин же думает об этом самом будущем, запрещая себе представлять контакты с другими людьми, и не знает, верить ли ему или просто пытаться с тем самым маленьким желанием внутри.       Чимин снова ждёт свой автобус, который уехал, пока они были в лифте, но на этот раз у него ожидание не должно занять больше десяти минут. И он говорит Чонгуку идти обратно, но тот качает головой и остаётся стоять с ним. Чимин в ответ жмёт плечами и не понимает, зачем это Гуку, но ладно, пусть стоит. Он почти привык уже.       Чону звонит Юнги, интересуясь, где того носит и почему он не брал трубку, а затем, после короткого объяснения Гука, интересуется, как там Чимин и не наделал ли Чон каких глупостей. Чонгук в ответ фыркает, говорит, что ничего он Чимину не сделал и обещает скоро подойти, недовольно отключаясь.       — Вы давно дружите? — Чимин не знает, зачем спрашивает, но почему-то вдруг стало интересно. Чонгук и Юнги кажутся хорошими друзьями, связанными многими годами дружбы, и Чимину, наверное, просто любопытно, правда это или нет. Ведь у Чимина друзей уже давно нет.       — Со школы ещё. Познакомились, когда я в Сеул переехал. Юнги был в десятом, я же в седьмом классе, и мы вместе ходили в одну спортивную секцию. С тех пор и дружим.       — Значит, вы лучшие друзья?       — Наверное, да, — Чонгук жмёт плечами и неуверенно улыбается, — мы никогда не говорили об этом вслух, но, наверное, ты прав.       — Это хорошо, когда есть лучший друг, — Чимин улыбается в ответ, но Чонгук видит в этой улыбке тоску. Паку тоже иногда хочется быть обычным, но он продолжает забиваться и придумывать причины, чтобы отдаляться. Ему сложно с прикосновениями, но ведь можно же дружить и без них?       — Чимин, а у тебя есть друзья?       — Нет, откуда?! Как школу закончил, так разбежались все. Кому нужен друг с гаптофобией?       — Мне, — Пак удивлённо оборачивается и непонимающе смотрит на Гука, ища в его словах насмешку. — Давай тоже будем дружить, Чимин?       Чимин мнётся с ответом, потому что дружить с Гуком он не планировал, и вообще он как-то думал, что их общение за рамки офиса выходить не должно, и когда у Чимина закончатся сеансы, то они больше не увидятся. Но теперь Чонгук предлагает дружить, и Чимин снова теряется, потому что теперь их общение за рамки выйти может. И надо ли это самому Чимину? Нет. Но и шанса приобрести друга ему, может, больше и не выпадет.       — Давай попробуем, — Чимин неловко улыбается и совершенно не представляет, на что соглашается. Чонгук тоже не представляет, к чему это может привести и получится ли у них подружиться, но чувствует, что Чимину друг необходим. Ему нужна поддержка, нужна забота со стороны, и пока Чимин себе настоящих друзей не найдёт, Чонгук может побыть палочкой-выручалочкой Пака. Если он готов помогать Чимину справляться с фобией, то почему бы им не начать доверять друг другу для этого чуть больше?       — Вот и хорошо, — Чонгук широко улыбается и подмигивает Чимину. — Кстати, твой автобус. Хорошо добраться тебе, Чимини.       — С-спасибо, — Чимин немного нервничает, потому что странно это всё как-то, и даже отчасти рад, что автобус так быстро приехал. — Удачи тебе завтра с работой в универе.       — Спасибо! — Чонгук удивлён, откуда это знает Чимин, но удача ему явно не помешает, потому что он не готов к ней почти. — До вторника.       — До вторника.       Чимин скрывается в автобусе, идёт на своё привычное место сзади и всё ещё удивляется сегодняшнему дню. Ему немного страшно, потому что Чонгук до сих пор его пугает и доверия не вызывает никакого, но внутри совсем еле ощутимо приятно теплится, потому что кто-то захотел с ним дружить. Чимин не знает, было ли это искренне или об этом Гука тоже попросил Юнги, но спрашивать не будет. Он не представляет, как они могут подружиться, но очень надеется, что для этого ему не надо будет чаще выходить из дома и рассказывать Гуку всё, что с ним за день произошло. Чону тогда слишком быстро скучно станет, и нового, единственного друга он потеряет. Хотя и не друзья они всё ещё, а лишь только на пути к этому.       И Чимин немного волнуется, слегка трясущимися руками распутывая наушники, и боится, что мог сильно ошибиться, согласившись на это. Хотя, возможно, он сделал то, что давно было пора. И собственная скорлупа и боязнь мира скоро будет снята, являя всем настоящего Пака, глубоко запрятанного внутри. Чимин не хочет об этом думать: не сегодня и не сейчас. И если у них из дружбы действительно что-то выйдет, то он, наверное, даже будет рад. А если нет, то и не расстроится вовсе. Ну, если только чуть-чуть.