— Ты просто себя жалеешь. — А кто еще меня пожалеет?
Вновь он смотрит на ночное небо, сложно осознать то, что ты остался абсолютно один на один с собой. Главный страх Бенволио поглотил его полностью — одиночество, именно оно вечно пугало, отталкивало, наводило ужас. Смешно, что такой взрослый человек боится этого, но это было так, просто слишком многое для Монтекки значили его лучшие друзья — Ромео и Меркуцио, которых нет уже месяц, а может и больше, просто юноша не хотел считать эти дни. С недавнего времени проявился еще один страх детства Бенва — темнота, никогда ранее он не вспоминал об этом глупом страхе, но не сейчас. Темнота пугает, заставляет бояться наступления ночи. Юноша смотрел на луну, вжимаясь в стену спиной… Взгляд его сейчас был устремлен куда-то сквозь ночное светило, как будто юноша впал в транс, так и было. С недавнего времени молодой человек начал ненавидеть ночь за ее темноту, холодность… одиночество. Лучшие друзья мертвы, нет больше веселого смеха в доме Монтекки, а мать Ромео вообще стала обходить стороной Бенволио, будто винила его в том, что он жив, а ее сын гниет в земле. Если бы она знала, что племяннику живется не лучше, но женщина делала вид, что Бени просто не существует в этом доме. Удар в спину, который он никогда не ожидал получить от нее, неужели ей было не понять одного — Ромео был не только ее сыном, он был лучшим другом и братом Бенволио. Братом, который просто умер от любви к Джульетте. Не знал никто о том, что умри в тот день и девушка, то число жертв увеличилось бы еще на одну, пусть она бы была не так явна, но значима. «Она жива, это должно меня хоть как-то подбадривать, но я не могу жить, когда на меня смотрят как на белую ворону, когда тетя винит меня в том, что я не уследил… » — думал юноша, кусая нижнюю губу, внезапно облако заволокло луну и стало абсолютно темно. Бенволио вздрогнул от шороха, просто ветка за окном, не более… Невероятный ужас обуял сейчас Монтекки. Сердце замирало в груди от страха… Темно, почти не видно ничего, даже обстановка в комнате пугала. Бенв крепко зажмурил глаза, но легче не было, ему казалось, что сейчас он проснется и рядом будет Ромео, Меркуцио, а на улице будет как всегда ясно и солнечно. Тибальт, даже его было жаль, вообще молодой человек жалел всех, кто пал от жестокой вражды. «Джульетта, несчастная Джульетта…» — думал Беня, когда в голове возник образ прекрасной девушки, он давно ее не видел, но говорили о том, что она была одной ногой в могиле из-за потрясения и горя. Он боялся её увидеть, просто девушка могла поступить, так же как и леди Монтекки, хоть парень в это не верил, но было страшно услышать, или подслушать где-то такие слова: лучше бы умер Бенволио, а не Ромео. Блондин почувствовал, что сердце его опять разрывается от невыносимой боли и горечи, как же он устал… Нелюбимый, нелюдимый, единственный из троих выжил, не смог помочь друзьям, уберечь их от смерти. Бенволио было бы легче умереть, нежели жить так, как сейчас. «Невыносимо! Просто, не могу…» — думал он, выдыхая отрывисто. Он не хотел верить во все слова про его вину, но с каждым днем камень на сердце тяжелел. «Я убил их, я…» — неслось в голове, молодой человек встал с кровати и побежал вниз… Куда-нибудь подальше от этого дома, который в последнее время стал для него тюрьмой. Куда бежать, когда на дворе ночь? Идея пришла сама собой, ведь единственное место, где его не будут искать Монтекки — территория Капулетти. После примирения кланов вражды не стало, но все равно красные и синие остерегались друг друга. Беня бесшумно присел в саду Капулетти, стараясь позабыть о страхе, который овладел им в комнате… Тут было светлее, свежее и легче… Где-то рядом была Джульетта, пусть не его, но была. Давно ли юноша полюбил дочь синьора Капулетти? Он увидел ее до Ромео, но девушка не заметила блондина, лишь Ромео смог завоевать ее внимание, что чуть не сгубило ее тоже… Когда Бенв узнал о том, что его брат влюблен в Джульетту он не стал говорить о своих чувствах к ней, просто решил молчать, пусть и было больно. Она жива сейчас, но что стало с ней после смерти возлюбленного? — Я не должен быть жив… — проговорил он тихо, кусая губу до боли… Опять сердце сжалось, а на глаза накатились слезы отчаяния и невозможности закричать от чувств, которые раздирали юношу изнутри… Не должен он был показать всем, что почти сломлен под всем этим. Вдох, выдох, опять непонятные волны холода окутали его… — Почему вы оставили меня одного… здесь… — прошептал он тихо-тихо, будто разговаривал с друзьями. — Я был бы счастлив там, с вами… Там нет боли… Вообще ничего нет… — закончил блондин и обхватил себя руками, стало холоднее.***
Грусть… Она всегда приходит, когда её не зовёшь. Она всегда врывается в жизнь, в которой ещё вчера было солнечно и ясно. Она никогда не спросит, никогда, никогда не попросит войти, никогда не расскажет причину своего прихода. Она просто придёт и сломает тебя. Сломает, будто ты кукла, будто ты огарок свечи, который больше никому никогда не пригодится. Как там говориться? Беда никогда не приходит одна… Так вот, знайте, грусть и беда — одна сатана. Грусть тоже приведёт с собою кучу подруг, которые, как у себя дома, с радостью, со смехом и бурным весельем, поселяться у тебя в душе. А ты будешь жить… Точнее выживать. Пытаться жить, как положено нормальным людям, но все попытки, поверь, у тебя будут никчемны и безрезультатны. Ты станешь телом. Скоплением костей, без души, без чувств и эмоций. Ты просто тело. Джульетта… Милая Джульетта… Прошло уже столько дней, а ты всё так же сидишь на белоснежной постели и смотришь в одну точку. Ты стала марионеткой. Марионеткой горечи, которая поселилась у тебя в голове. Она говорит тебе: «Плачь» — и ты, безрассудно, подчиняешься. Жаль, что она не говорит тебе спуститься к завтраку, выпить с отцом чашечку чая, поговорить с няней о делах клана. Джульетта этого не делает. Она не делает ничего, что может поспособствовать её выздоровлению. Она больна… Больна тягостной болезнью — безысходностью. Той проблемой от которой хочется взбираться на стены, громко выть по ночам в подушку, а днём делать усталый вид, говорить всем, что не голодна, и проливать слёзы тишине. Джульетта устала от всего этого. Устала находиться под печальными взглядами всей семьи. Устала слышать их заботливые голоса. Она не достойна этого. Она достойна только его. Его, который так эгоистично, нелепо, без сожаления и слёз, покинул его. Просто раз. И Ромео нет. Нет Ромео — нету Джульетты… Острое чувство боли пронизывает её насквозь. В основном болит в груди, за рёбрами, там где раньше находилось сердце. А теперь его нет. Его будто вырвали из груди, когда юная Капулетти открыла глаза, и ей сказали, что Ромео погиб. Нет. Плакать не больше сил, но всё же пару слезинок вновь скатываются по её щеке. Откуда они? Кажется, что за эти недели девушка выплакала всю жидкость, находящуюся в её организме, но нет… Организм так просто не сдается. Он всё ещё борется за её жизнь, но он даже не спрашивает, нужна ли эта жизнь ей? Нужно ли ей это солнце, которое ясно светит на небосводе, нужны ли дни, которые, медленно протекая, скапливаются в копилке жизни. Джульетта даже представить не может, что недели будут идти и идти, жизнь будет проходить… Жизнь без него! Без самого родного, самого любимого, самого нежного и лёгкого. О, как она его любила. Какую радостную, безмятежную жизнь Капулетти планировала рядом с ним. И в один момент всё рухнуло. Все воздушные замки, которые строила девушка, мечтая о сказочной жизни. Ничего больше не будет. И это не имеет никого значения. Джульетта перестала жить… Она не будет больше радовать родителей своим звонким голосочком, не будет помогать няне на кухне. Она повзрослеет. Станет такой же, как и все взрослые — суровой и… Бездушной. Для последнего ей и делать ничего не придется. Просто быть самой собой. Только чуть повзрослевшей. — Джультта, может тебе принести водицы? Освежишься… Кажется, за сегодняшний день ты ничего в рот не брала. — Заботливо поинтересовалась няня, заглядывая в комнату девушки. Джульетта в последние дни перестала следовать своей привычке — закрывать . Вдруг что-нибудь случится, а никто не сможет войти. К слову, мысли о «вдруг что-нибудь случится» сейчас каждую минуту терзали голову Капулетти, и, знаете, она их не боялась. На её лице даже появлялась задумчивая, слегка сумасшедшая улыбка… Девушка отрицательно мотает головой, но кормилица — настойчивая женщина. Она входит в комнату, и самостоятельно отрывает Джульетту от постели, ставя её на ноги, и приговаривая: — Джульетта, пройдут дни, и ты забудешь, поверь. Уйдёт это страшное чувство безысходности и одиночества, от которых тебе так хочется рыдать в подушку. Я понимаю тебя, девочка моя. — Её ласковый голос действует, как бальзам на душу. Но, увы, он заживляет только мелкие рубцы, а глубокие раны оставляет без внимания. Они ему не нужны. Он не сможет с ними справиться. Для них нужно что-то более действующее. Няня завязывает корсет Джульетты, а та, в свою очередь, еле стоит на ногах, чуть покачивая над натиском кормилицы. Ноги стали, будто вата. Они не работают. Не хотят подчиняться. Взяв Джульетту под руку, няня выводит её на улицу. От свежего воздуха начинает кружиться голова, но, Джульетта чувствует, как пространство вокруг неё начинает оживать, словно прощая за долгую разлуку. Из серых красок, постепенно начинают вырисовываться более яркие, жизнерадостные силуэты, которым хочется улыбаться снова и снова. — Оставь меня. Я хочу побыть одна. — Пересохшими губами шепчет Капулетти. Сил на разговор не хватает. Качаясь из стороны в сторону, девушка двигается к саду семейства. К месту, в котором она так любила находиться, любила дышать свежим воздухом и рисовать незамысловатые рисунки на пергаменте, стащившем из кабинета отца. Зелёная трава мягко принимает её нежные шаги. Джульетта идёт тихо, словно пушинка, парящая по воздуху, не создающая никакого шуму. Капулетти — тень. Тень, которую заметит лишь тот, который сам находиться в таком же состоянии, как и она. Заметит и поймёт. Поймёт и не отпустит.