Все в твоих руках

Этой ночью никто из них так и не уснул. Они не выясняли отношений, не вели долгих задушевных разговоров, не строили планов. Они, не сговариваясь, предпочли тягучее молчание романтической болтовне. Двое людей лежали, тесно прижавшись друг к другу в ночной тишине, и думали каждый о своем, изредка переговариваясь обо всем и ни о чем. Брагин понимал, что она поддалась порыву и может в любой момент передумать и выставить его вон, как уже бывало раньше. Марина думала, что завтра, когда наступит утро, он соберется и уйдет к жене. В ночном небе над крышами домов ярко светила луна. Через не зашторенное окно лунный свет проникал в комнату, и, благодаря ему, можно было хорошо разглядеть все окружающие их предметы, комод, тумбочки, циферблат часов, ее детские фотографии на стене, одежду, разбросанную вокруг кровати. Время от времени он прижимал ее к себе еще крепче, зарывался в ее волосы, или целовал ее, когда она приподнимала голову с его плеча. Тем самым вознаграждая себя за пережитую боль, ревность, бессилие и, давая ей почувствовать, что это уже не просто так и, что она больше никогда не будет случайной женщиной в его постели. Для него сейчас было чем-то совершенно невероятным иметь возможность вот так просто быть с ней рядом, прикасаться к ней, обнимать, чувствовать ее ответную нежность, понимать, что он ей тоже не безразличен. Марина вслушивалась, как ровно и уверенно бьется его сердце под ее щекой. Они понимали, что чем дольше это затянется, тем сложнее им будет потом отлепиться друг от друга и делать вид, что ничего этого не было, возвращаясь каждый в свою жизнь. — Мы так кофе и не выпили с тобой. — Мечтательно произнес Брагин.  — Ты вообще вчера ел хоть что-нибудь? — Спросила Марина, до которой, наконец, начало доходить, что, неплохо было бы покормить этого горемыку с разбитым носом.  — Да, кажется. Или нет. Не помню. Какая разница? — Он придержал ее порыв. Ему не хотелось отпускать ее ни на минуту, и даже маячащая перспектива полакомиться бутербродом не убедила его.  — Понятно. — Отозвалась Марина и все же села в кровати, не смотря на его руки, которые пытались удержать ее. — Сколько уже времени?  — Без двадцати пять. — Брагин потянулся к телефону, который, как оказалось, только этого и ждал, для того, чтобы начать вибрировать и светиться в его руках. Марина вздрогнула, от ее прежней безмятежности не осталось и следа, замерев, она ждала пока он ответит человеку, который сам того не ведая и не зная, осмелился нарушить их долгожданное единение.  — Да, Нина?  — Михалыч, ты не спишь? — Нина была явно удивлена его молниеносной реакции. — Так быстро ответил.  — Поспишь тут с вами. — Он посмотрел на испуганное лицо Марины и улыбнулся, перекладывая телефон в другую руку, а свободной привлекая ее к себе. — Что там у вас стряслось?  — Михалыч, а ты там еще свой выходной не начал отмечать, нет? — Нина начала издалека задавать интересующий ее вопрос.  — Давай только без прелюдий, подруга. Я не пил, если ты об этом? Случилось у вас что?  — У нас ДТП тяжелое, муж с женой. Боюсь, что Салам сам не справится с мужиком-то, у него внутреннее кровотечение, плюс хроническое что-то до кучи. А Хромов женщину взял, там не лучше.  — Сорок минут мне нужно. — Сказал Брагин, вылезая из-под одеяла.  — Шейнман сказал, через час будет. — Отозвалась Нина, обрадованная, что так легко все решилось.  — Хорошо. — Он отключил телефон, надел штаны и футболку и посмотрел на Марину.  — Иди в душ. — Она уже завязывала пояс халата. — Я кофе сварю. Когда он вышел из ванной, на столе в гостиной его ждала кружка с кофе и тарелка с горячими бутербродами. Марина, как и минувшим вечером, стояла около окна и курила. Раньше ей казалось, что она уже окончательно избавилась от этой привычки, но сегодня она не могла удержаться, сигареты манили невероятно, помогали привести в порядок мысли и заглушали ноющую боль растревоженного сердца. Она стояла лицом к нему, опираясь о подоконник, и смотрела, как он ест, отмечая каждую мелочь. Она понимала, что это все, что больше никаких совместных пробуждений не будет, что сейчас он соберется и уйдет в предрассветное утро, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Прежде всего, она сама этого не позволит, потому, что это очень больно. Намного больнее, чем она думала с самого начала, принимая решения вернуться в его больницу и вернуться в его жизнь.  — Иди, я сама. Тебя ждут там. — Она остановила его движением руки, предупреждая его желание убрать грязную посуду, и отвернулась к окну, чтобы не видеть, как за ним закрывается дверь. Он несколько секунд стоял в нерешительности, думая, что ему делать, сказать спасибо и молча уйти, или поцеловать ее и пообещать принять какое-то решение в ближайшем будущем. Наконец, решившись сказать правду, он неслышно подошел к ней и стал у нее за спиной.  — Я люблю тебя. Очень. — Прошептал он в ее волосы, сжимая руками ее виски. Признаться в этом самому себе, даже не ей, оказалось самым трудным в этой ситуации. Марина перестала дышать, на мгновение ей показалось, что она ослышалась. Но его дыхание за ее спиной и его пальцы в ее волосах, убеждали ее в реальности происходящего. Ей безумно хотелось обернуться к нему, или хотя бы запрокинуть голову назад, чтобы увидеть его глаза, но она понимала, что если поддастся и позволит себе поверить в искренность его признания, то больше никогда уже не сможет отпустить его.  — Иди, Олег. Иди. — Прежде чем освободиться, она на мгновение прижалась щекой к его руке. — Мы позже поговорим. Он, нехотя, убрал руки и отступил. Она даже не обернулась, услышав шум захлопывающейся двери. Она так и осталась стоять у окна, сжимая в дрожащих пальцах тлеющую сигарету. Через несколько минут она заметила и проводила взглядом одинокий серый опель, который быстро мчался безлюдным московским проспектом, увозя своего хозяина туда, где он сейчас был нужнее всего на свете, где от него зависело спасение человеческой жизни.