Игрушка

Я смотрел на свое отражение в заляпанном зеркале с отбитым краем, висевшем над раковиной в туалете. Вода подтекала, прочерчивая в изуродованном налетом фаянсе ржавую дорожку. Кто-то явно забыл спустить, сходив по большому, и по сортиру распространялась специфическая вонь. Это даже хорошо – так я не чувствовал собственного запашка, смеси чужого пота, кончи и хрен его знает, чего еще. С волос у меня капало – пришлось смыть склеившую их сперму. Изгвазданную футболку закрыла капюшонка, обслюнявленный ворот – платок: хорошо, я таскал его, чтоб ошейник скрыть. Вытер челку полой кофты. Странно, такое ощущение, будто все это со мной уже было – насилие, сортир, зеркало… Будто все в моей жизни идет по замкнутому кругу, и что бы ты не делал – стрелку не перевести, поезд не остановить. Просто будет все каждый раз немного жестче и унизительней, чем в предыдущий. Но ничего, Пупсик. Ты же сильный, ты справишься. Водичкой в морду поплескаешь, жопой поссышь, рот прополощешь – и снова огурцом. Вдруг я понял, что туалет, в который забился, тот самый, на третьем, где мы с Великим дули. Вон на двери краска ободрана там, где в нее швабра упиралась. Около петель щепки – наверное отлетели, когда трудовик внутрь ломился. Я отлепился от раковины, зачем-то подошел к окну. Надо же, раму забили. Наверное, чтоб другие умники по трубе не лазили. Прикольно. Но тут все равно низковато. Только ноги переломаешь, потом жалеть будут. Лучше сразу на чердак. Поскакал вверх по лестнице – откуда-то легкость в теле появилась. Будто вот-вот решится все. Не надо будет думать, что сказать Великому. Как держаться от него подальше, чтобы мой позор не унюхал. Не надо будет трястись в ожидании повестки и новой встречи с инспектором. Не надо будет мямлить про Леху и отсос в зале суда. А Великий только счастливей станет. Я же кражу на себя взял, его искать теперь никто не подумает. Он чистым выйдет из этой дурацкой истории, в которую я его впутал. А за свою глупость я сам отвечу. За все отвечу. Вот и лестница на чердак. Дверь решеткой забрали, чтобы любители посмолить не лазили. Но решетка до самого потолка не достает – просвет там остался. Узкий, но малогабаритный чел вполне пролезет. Такой, как я. Я торопливо вскарабкался наверх – хотел до перемены успеть, чтоб не спалил никто. Удивительно, что ебля в директорском кабинете заняла так мало времени. Казалось, я там сутки кувыркался, а по часам выходит – не более тридцати минут. Проем между решеткой и потолком оказался уже, чем я рассчитывал. Видел, как пацанва туда лазила – так то малолетки были, из младших классов. Пришлось оперативно стягивать капюшонку, чтоб не цеплялась. Бросил ее внутрь, потом кое-как сам протиснулся, ободрав лопатки. Поздно обнаружил, что башкой вперед падать не айс, но кое-как по решетке сполз, потом жопой книзу перевернулся. Рванул дверь – не подается. Надавил, ручку подергал – нефига, заперто! То ли тех пацанов замели, и замок поставили, то ли он там и всегда был, а мелочь просто так через решетку лазила, для прикола. Вот так, Денечка, везучий же ты по жизни. Даже самоубиться по-человечески не можешь. Да что ты можешь, вообще, ты – блядь малолетняя, мелкий хулиган, а теперь еще и вор, со специальностью трусы мужские? И смех, и грех… Ты только жопы вонючие лизать и способен. Так всю жизнь и проведешь, выживая, с языком в чьей-то заднице. И охота тебе пресмыкаться? Великий вон пытался из тебя человека сделать – ничего не получилось. Даже в школе учат: Рожденный ползать… Я горько усмехнулся собственным мыслям. Да, полетать у меня даже перед смертью не получится. А ведь хотелось… уйти красиво – в окно, безудержным потоком. Как в песне. А остается что? …потом свою смерть Ждать до самой смерти Нести, не вынести груз Приспущенного флага Он у меня всегда приспущен, флаг-то, да так, что по самой грязи волочится. Вот даже сейчас – звонок дребезжит по всем этажам, значит, надо лезть назад через решетку. А то найдут тут, снова к директору отволокут. Я представил, как пытаюсь протиснуться в отверстие под потолком, застреваю там без адреналиновой инъекции – с моим везением просто норма, что это случится. Повисаю жопой наружу, по-дурацки дергая ногами, а вокруг собирается толпа школоло, включая одноклассников: сыплют шуточками и дурацкими советами, как Винни-Пуха вытащить или назад в норку Кролика пропихнуть. Кому-то остроумному наверняка придет в голову стянуть с меня штаны – а там голая жопа с хвостом. Все это, конечно, увидит Лера. А Великий придет мне на помощь – но будет поздно, слишком поздно. Мысль о Великом помогла мне решится. Я снял с шеи платок, быстро сделал петлю, накинул на горло, другой конец привязал к ручке двери за спиной. Кусок ткани был не очень большой, так что пришлось встать на колени, почти прижавшись спиной к крашеной стали. Теперь оставалось только сесть и повиснуть в удавке. Наверное, будет больно. Но не долго ведь, правда? Может, я даже снова увижу что-то… чего никто больше не видит. Чтобы хоть так вышло красиво. Я присел на корточки. Думалось почему-то, что надо выдохнуть весь воздух из легких – так быстрее будет. Но как выдыхать – забыл. Наоборот, дыхание сперло где-то в горле, ни туда, ни сюда. А потом по лестнице загрохотали шаги. Я резко вытянул ноги вперед, петля врезалась в горло. В ушах запищало, словно кто-то крутил настройки радиоприемника. Великий выплыл из танцующих красных пятен, бросился к решетке. Его рот открывался и закрывался, но за писком и колокольным звоном ничего не было слышно. Сильные руки вцепились в крашеные желтым прутья, затрясли. Шею жутко сдавило. Я попробовал сказать что-то, поднять руку – но мышцы не слушались, будто их парализовало. Все, что я мог – смотреть на Великого, прямо в его горящие золотом глаза, пока их не поглотила темнота. Мне показалось, что я снова маленький и проснулся дома, где лежу с ангиной. Горло дерет, но мамино плечо такое теплое и уютное… Стоп-стоп! А чего это от мамы мужским парфюмом пахнет и потом – остро так, чувственно. Это же Великого запах, мой любимый. Выходит, я у хозяина на плече щечкой расположился, а его руки меня обнимают? Ну да, так, примерно, я себе все и представлял. Кашлянул, проверяя голос, и спросил, не открывая глаз: - Я уже умер? - Надеюсь, что нет, - голос Великого звучал глухо. – Потому что тогда, значит, и я коня двинул, а я этого не собираюсь делать еще лет эдак сто. Глаза распахнулись сами собой. Блин, выходит, Великий по тут сторону решетки мне не привиделся?! Ну да, ограда-то – вот она. Мы сидим спиной к двери на чердак, хозяин почему-то голый – штаны и футболка по ту сторону решетки валяются. Я отлепил щеку от теплой кожи. Блин, как он ободрался! Грудь вся располосована, ссадины набухли кровью и синевой. На бедрах тоже царапины. Конечно, Великий же массивней меня. Как он в эту щель протиснулся, сохранив шкуру на теле, - просто чудо! - Больно? – я провел пальцем по висящему лоскутку кожи. - Он спрашивает! – Великий взял мое лицо в дрожащие ладони, развернул к себе. Я утонул в его глазах, где переливалась, искря, золотая лава. – Если бы не ошейник, трындец тебе, Пупсик. Я лез слишком долго, застрял там наверху нахуй. А из-за этого, - он осторожно поддел пальцем стальной обруч на горле, - платок затянуться как следует не успел. Везунчик ты. С серебряной ложкой во рту родился. Я отвел взгляд. Больше похоже, что, если я с чем во рту и родился, то с хуем. - Зря ты это, - тихо сказал я, пытаясь высвободиться. – Надо было оставить все, как было. Авось и задохся бы вконец. - Ты что такое гонишь? – Великий встряхнул меня легонько, заглядывая в глаза. – Знаю, я во всем виноват. Перегнул палку, потерял контроль… Видел же, даже у Мишки срыв был. А ты же неопытный еще совсем, да еще и чувствительный. Я не хотел, а вышло, что довел тебя до такого, - он махнул на платок, все еще болтающийся на дверной ручке. - Но хозяин, - я вцепился обеими руками в его запястья, - это не твоя вина! Дело не… - Не называй меня так больше, - перебил Великий и отпустил мою голову, отворачиваясь. – Я потерял на это право. Ты теперь свободен, - он сглотнул, дернулся кадык. – Давай открою ошейник, - он потянулся к моему горлу. Я отпрянул, но тут на лестнице послышался топот. Мы оба вздрогнули, как по команде разворачиваясь к источнику шума. Великий попытался прикрыть меня своим телом, хотя это он сидел на лестнице в одних труселях и носках, а не я. На площадке возник запыхавшийся Метр. Увидел товарища, облокотился ладонями о колени: - Фух, бля, всю школу с Антохой оббегали, даже на улице были – нету его нигде… - тут взгляд парня уперся в мою морду, выглядывающую из-за плеча Великого. Рожа Метра расплылась в улыбке. – О, ты его нашел! – Улыбка меркла пропорционально тому, как мозг парня регистрировал увиденное. Голый окровавленный приятель, выглядящий так, будто его кошки драли. Его новоявленный брательник, тоже основательно взъерошенный и помятый. Голубки на ступенях – картина маслом. Разве что, кто кого заголубил, еще не очень понятно. - А чего это вы тут?.. – растерянно озвучил напрашивавшийся вопрос Метр. - Не то, что надумали твои спекшиеся от спермотоксикоза мозги, - ответил Великий. А дальше на парня посыпались приказы в стиле древнего тезки. – Давай, вертухаем поработай. Встань на четвертом и никого наверх не пускай. Только не маячь, ажиотаж не создавай. - Да понял, не тупой. Антохе дать отбой? – Метр потянулся за телефоном. - Не, гони его к завхозу. Надо ключ от этой золотой клетки раздобыть, да побыстрее, - Великий кивнул на желтую решетку. – Если надо, пусть его хоть в подсобке запрет – мне пофиг. Хочу выбраться отсюда до начала урока. - Сделано, - Метр приложил мобилу к уху и поскакал вниз по лестнице. Блин, вот это я понимаю, организация труда! Великий повернулся ко мне, потянулся к ошейнику. Я схватился за стальное кольцо, как за спасательный круг: - Не надо! Ты тут не причем! То есть как бы немного причем, но… - я сбился и отвел глаза. – Я сам во всем виноват. Потому что был таким идиотом – и тогда в магазине, и потом. Но ты не волнуйся, - я чуть оживился и с надеждой поднял на Великого взгляд. – Тебя они не тронут. Я во всем признался, и в краже тоже. А про тебя вообще никому неизвестно, кроме директора, но он молчать будет. - Директор? – Глаза хозяина сузились, превратившись в сверкающие обоюдоострые клинки. – Вот с-сука… Я так и думал, что у него рыльце в пушку. Глаза-лезвия скользнули по мне, будто срезая одежду и кожу, пронизывая до самой жалкой, дрожащей от унижения и стыда душонки. Пальцы Великого коснулись заскорузлого ворота футболки, мерзких белесых пятен, провели по влажным волосам… - Это он сделал, да? Я отвернулся, сжавшись в комок. Ожидая наказания – незамедлительного и жестокого. Даже хотелось, чтобы хозяин ударил меня, размазал кровь по лицу. Так будет правильно. Справедливо. Кончики пальцев коснулись моих искусанных губ. Я вздрогнул, из горла сам собой вырвался всхлип. - Денис, - он прижал меня к себе, крепко, но осторожно. Судорожно выдохнул куда-то в макушку. – Пупсик, ненаглядный мой. Ни в чем ты не виноват. Это я – дурак. Совсем дурак… А потом он целовал меня – так невесомо и нежно, будто уха касались мотыльковые крылья. Мягкие губы передвинулись на висок, потом на скулу, обдавая теплом дыхания. Коснулись влажного века, из-под которого выступили слезы. Он слизал их языком, будто и не было. Прочертил носом линию ресниц, спустился по щеке к губам, нежно тронул каждый воспаленный, растянутый уголок. Поцеловал каждую маленькую трещинку. Его рука аккуратно поддерживала мой затылок, другая обнимала за плечи – не притягивая, но и не отпуская, как бы говоря – ты волен оттолкнуть меня или остаться. Я ни к чему тебя не принуждаю. Ты сам решаешь – наконец решаешь сам. И я решил. Прижался к нему всем измученным телом, вдохнул его запах так глубоко, как только мог, и растворился в поцелуе.