Мы все обречены на смерть, все без исключения, я это знаю, но, о Господи, иногда Зеленая миля так длинна. Стивен Кинг, "Зеленая миля"
Тёплое и безмятежное солнце ранней осени золотит желтеющие листочки на деревьях и заботливо греет крыши небольших домиков Литтл Уингинга. Озорной ветерок носится по улицам, заглядывает в открытые окна, шурша шторами, теребя лепестки цветов, устроившихся в горшках на подоконниках. Погода чудесная, природа, кажется, наслаждается новым днём, желая сделать его как можно лучше и светлее, придавая Тисовой улице очарование, которое может быть присуще лишь тихому местечку, где ничего удивительного никогда не случается. Или почти никогда. Дом номер четыре вообще олицетворяет умиротворенность неизменности жизни и полного отсутствия неожиданных поворотов судьбы, которые могут выпасть на долю человека. Но сегодня – особенный день. Нечто из ряда вон выходящее произошло с утра, когда маленький шестилетний мальчик, живущий в этом доме, открыл глаза, проснувшись в чулане под лестницей.***
Бывают дни, которые, несмотря на ясную погодку, откровенно не задаются с самого утра. Ты выбираешься из кровати с чудовищной головной болью, обнаруживаешь, что проспал, потому что чертов будильник не сработал, потом жена умудряется сжечь твою яичницу, аки ведьму на костре в средневековье, а сын замогильным голосом сообщает, что у него, видите ли, болит зуб и раздуло щёку, поэтому придется везти дитятко к стоматологу. Казалось бы, ничего криминального, никто не покалечился, не умер и даже не наступил случайно на хвост кошки твоей соседки, любящей эту мяукающую тварь больше, чем ты – родного сына. Но маленькие неприятности собираются в один огромный ком дерьма, убивающего желание улыбаться новому дню и вообще сводящего на ноль стремление жить. И тогда в душе просыпается только одна мечта: сорваться на ком-нибудь, выплеснуть агрессию на разумное, но бесправное создание, не имеющее моральных сил сказать что-либо в ответ. У Вернона Дурсля, немолодого мужчины, живот которого обычно приходит на место событий раньше своего хозяина на пару мгновений, как раз был такой день. Поэтому пышные усы мистера Дурсля, с мрачным видом восседающего за столом, грустно обвисли, утягиваемые к полу гравитацией и тяжестью груза проблем, внезапно появившихся в жизни Вернона. Но мужчина знал, на кого излить свою ярость и разочарованность в только что начавшемся дне. Это давало надежду на некое облегчение. Быстро поглощая завтрак, который, даже опаздывая на работу, мистер Дурсль пропустить никак не мог, мужчина предвкушал появление в поле зрения его личного козла отпущения, маленького тщедушного мальчишки, Гарри Поттера, сына погибшей сестры любимой жены Дурсля, Петуньи, которая сейчас была увлечена тем, что пыталась нежным взглядом излечить распухшую щёку их с Верноном маленького ангелочка Дадли. Любимый сынок мистера и миссис Дурсль, несмотря на ноющий зуб, уминал завтрак с таким воодушевлением, словно ему пообещали купить пони, если он уничтожит всё находящееся на столе съестное. - Где этот мозгляк? Он что, до сих пор спит? – недовольно процедил сквозь зубы мистер Дурсль, размалывая зубами в мелкую кашицу бекон, вкладывая в движение мощных челюстей истинные ярость и раздражение. - Я кричала ему, чтобы он выходил и помог приготовить завтрак, но гадкий мальчишка так и не появился, - Петунья скривила тонкие губы, наливая себе чай. – Я даже послала Дадли его разбудить. - Сынок, ты же исполнил мамину просьбу? – с грубой нежностью медведя гризли, только что очнувшегося от спячки, Вернон потрепал по плечу сына, уминающего уже пятую булочку. - Ну-у, я бегал по лестнице, м-м-м, крича-а-ал, - Дадли принялся размазывать по тосту джем, экстатически облизываясь. – Но он не вышел чего-то. Мне надоело его звать, и я пришел завтракать. - Умница ты моя, - прощебетала Петунья, с сожалением смотря на раздувшуюся щёку дитяти. – Лучше покушай, а потом поедем с тобой к доктору. - А Гарри? Он что, не поедет? Если мне будут рвать зуб, то я хочу, чтобы ему тоже вырвали, - блеснул истинным гуманизмом Дадли, взирая на мать с невинностью Ганнибала Лектера. - Он у меня, в первую очередь, получит за то, что не соизволил выйти, когда его зовут, - прорычал мистер Дурсль, плавно меняя цвет лица с персиково-розового на насыщенный красный, этакий оттенок помидора в лучах закатного солнца. – Уж я этому мальчишке покажу! Тихий, робкий, лишенный способности спорить и возражать, Гарри Поттер был идеальной грушей для морального битья. Вернон уже даже принялся прикидывать, какие оскорбления пустит в ход сегодня. Он придумал пару особенно красивых фраз, хлёстких и колких, как показалось тучному мужчине. От осознания собственного остроумия у Вернона поднялось настроение. Может, он и проспал, отчего пришлось сократить драгоценнейшее время на завтрак и чтение газеты с двух часов до одного, но отчитать чертового мальчишку за непослушание Дурсль успеет. Отведет душу и пойдет на работу полным сил и задора. И вот, дверь открывается, и в светлую комнату, обставленную по последней моде, неторопливо входит Гарри Поттер. Что-то сразу не нравится в нём Вернону. Да, всё тот же сиротка, такой же мелкий и тощий, лохматый, в глупых очках, донашивающий одежду за Дадли. Но, несомненно, что-то изменилось в несчастном шестилетке. Вернон присмотрелся, щуря маленькие глазки, встревоженно шевеля усами, и заметил, что выражение лица у Поттера стало каким-то другим. Замухрышка смотрел на Дурслей слишком спокойно и уверенно, с, о боже, пренебрежением и скепсисом в зелёных глазах, лениво-медленно моргая, будто обдумывая что-то. Вернону больше всего не понравилось то, что он не видел в лице мальчишки детской покорности и готовности слушать великих и могучих старших. - Ты чего, паршивец, не выходишь, когда тётя приказывает тебе помочь? – рявкнул мистер Дурсль, вглядываясь в глаза поганца, вставшего у стола с таким невозмутимым видом, будто он тут хозяин. – Останешься без завтрака! - Так ему и надо! - внес свой вклад Дадли. - Я был занят, - спокойно ответствовал Поттер, с неописуемо наглым спокойствием протягивая руку к оставшимся булочкам, уютно лежащим на тарелке и беря одну, самую пышную и красивую. – Мирился с новыми обстоятельствами, если можно так выразиться, милейший дядюшка. Петунья пораженно уставилась на мальчика, инстинктивно схватив своего дорогого сыночка за пухлое запястье, измазанное джемом. - Чего ты делал?! Был занят? – взвизгнул Вернон, сжимая вилку в руке так, что костяшки его пальцев тут же побелели. Поттер тяжело вздохнул, дернул уголком рта и пожал плечами. - Я пытался осознать, что не успел переписать завещание и большая часть моего имущества достанется Ариадне, - протянул маленький мальчик, разочарованно рассматривая булочку, словно увидел в ней неоплаченные счета семейства Дурслей. – Почему она вообще фигурировала в моем завещании? Надо было вычеркнуть её ещё двадцать пять лет назад. Как можно было так сплоховать? - Что? – промямлила Петунья, не донеся до чашки чая ложечку с сахаром, продолжая левой рукой притягивать к себе Дадли, который даже перестал жевать от того, что его кузен вёл себя так чудно. - Ты совсем спятил, что ли? – взревел Вернон, одним движением срывая с мощной шеи салфетку, которую совсем недавно любовно повязал, чтобы не испачкать любимый джемпер за завтраком. – Какое, к чертовой матери, завещание? Какие двадцать пять лет, мелкий ты псих?! - Господи, господи, - забормотала Петунья, её глаза заслезились, она принялась нервически стучать пальцами по столу. - Это я так шучу, - уныло протянул Поттер, лениво обводя взглядом комнату и пораженных родственников, сидящих за столом. – Разряжаю атмосферу, дорогие мои родственнички. М-да. - Что это за тон?! – вышел на новый уровень ярости мистер Дурсль. - Я по вам скучал, как по профессору Амбридж. Может, даже больше, - обреченно покивал мальчишка, кладя надкушенную булочку на место и не обращая внимания на то, что дядя Вернон выпучил в приступе ярости глаза так, что стал похож на усатую жабу, увидевшую голодную цаплю. - У Гарри крыша поехала, - радостно воскликнул Дадли и разразился веселым и искренним смехом, явно забыв про больной зуб. – Его теперь можно сдать в психушку! - Это не смешно, Дадли, - пробормотала Петунья с выражением крайнего испуга на вытянутом неприятном лице. – Что скажут соседи? Боже, как отреагирует миссис Коффи на новость, что этот мальчишка тронулся! - Трогается поезд, а у меня просто когнитивный диссонанс, - заявил шестилетний мальчик и, опустив очки на кончик носа, устало потёр переносицу. - Какого черта?! – заорал Вернон, бросая вилку и вскакивая со стула. – Да, у меня абсолютно тот же вопрос, - спокойно махнул рукой Поттер, качая головой. - Жизнь слишком непредсказуема. И в этом Вернон Дурсль не мог с ним поспорить.***
Гарри Поттер сидел во дворе дома номер четыре, взирая на Тисовую улицу с радостью и воодушевлением человека, только что приговоренного к казни через повешенье. Ветерок ерошил его волосы, солнце посверкивало на стеклах сломанных очков. До мальчика доносились осатанело-громогласные вопли дяди Вернона и заунывные причитания тёти Петуньи, которые обсуждали в гостиной произошедшее с утра. Гарри несколькими минутами ранее убедительно и доходчиво объяснил родственникам, что про завещание он шутил и это всё – проблемы взросления, детские заскоки, но Дурсли всё равно впали в истерику. Дядя Вернон не пошёл на работу, а тётя Петунья не повезла Дадли к стоматологу, и теперь они вместе предавались драматически-маразматической панике по поводу того, что случилось с шестилетним мальчиком, потерявшим за одну ночь совесть, робость и сдержанность в речах. Дадли же уже строил планы на то, как изменится его жизнь, когда дражайшего кузена заберут в психушку. Поттер страдальчески закатил глаза, недовольно поглядев на беспечно-яркое солнышко и кудрявые белоснежные облачка, деловито бегущие по синему-синему небу. Слишком хорошая погода не соответствовала его настроению. Вообще-то, Гарри мог строить из себя шестилетнего мальчика и не обрекать дядю и тётю на безрезультатные попытки узнать, что в их жизни пошло не так. Но он не мог удержаться от небольшой шалости, позволив себе общаться с Дурслями так, как общался со всеми окружающими его людьми последние лет двести. Слишком хотелось посмотреть на лица Дурслей, когда шестилетний забитый мальчик перестанет вести себя так, словно он в этом доме выполняет обязанности слуги. А почему, собственно, тощий мальчонка должен строить из себя ребенка, когда ему, на минуточку, шесть лет и по документам, и по виду? На этот вопрос мальчик, сидящий на начавшей желтеть траве, имел, увы, неполный ответ. Итак, только вчера Гарри Поттеру, великому волшебнику, Избранному, победившему самого Лорда Волан-де-Морта, бывшему главе Аврората, скептически взирающему на мир человеку, было пятьсот лет. Когда живешь на свете так долго, поневоле перестаешь чему-либо удивляться и ожидать от судьбы чего-то поразительного. Последние двести лет (плюс-минус лет двадцать пять) мистеру Поттеру было скучно. Скучно до безумия, до странного раздражающего состояния, когда в голове клубится густой туман, а всё тело начинает зудеть так, что хочется нервно стучать пальцами по любой попавшейся поверхности или остервенело выбивать ритм какой-нибудь песенки носком ботинка по земле. Гарри постоянно пребывал в безнадежной прострации, время для него тянулось бесконечно медленно, он не жил, а существовал. Какой бы тоскливой и однообразной не казалась жизнь людям, их существование делится на этапы, прохождение которых всё равно вносит разнообразие в бренное бытие. Детство, когда понятие «скука» вообще редко возникает на горизонте человеческого восприятия мира. Юность, когда мысли переполняют смелые и не очень надежды, мечты о светлом, сокрытом от людей будущем. С возрастом появляются новые цели. Старея, многие пересматривают приоритеты, но у них всё равно остается что-то, ради чего они не дают потоку жизни нести себя безвольной соломинкой. Но Гарри это всё уже давно стало чуждо. За пятьсот лет он, кажется, успел познать все радости и прелести долголетия: потерю интереса к вещам, которые нравились, угасание любви, казавшейся когда-то вечной, смерть женщины, когда-то бывшей его женой, смерть детей, близких друзей, товарищей. Поттер испытал на себе всепоглощающую заботу многих поколений внуков, истово мечтающих о наследстве, пережил предательства тех, кому верил, познал неповторимый комфорт пребывания в Азкабане. Видел, как стареет и теряет краски мир вокруг, разъедаемый войнами, катастрофами и природными катаклизмами. Да, Мистер Поттер немало может вспомнить о минувших годах, которых было много. Даже слишком. Старость волшебник встретил без горечи и страха, она должна была подвести к логичному итогу: смерти человека, бывшего когда-то Мальчиком-который-Выжил, а теперь ставшего Человеком-который-чертовски-устал-от-жизни. Легендарный маг и волшебник думал, что его уже ничем удивить нельзя. Но Поттер никак не ожидал, что однажды утром откроет глаза и увидит, что он снова находится в чулане под лестницей и ему опять шесть лет. Это даже Гарри несколько выбило из колеи. - Не сиди на траве, малыш, простудишься, - участливо улыбнулась ему какая-то женщина, проходившая мимо с огромными пакетами, полными продуктов. - Дожили бы до моих лет, - вздохнул Гарри, насмешливо приподнимая бровь, смотря на женщину снизу вверх. – Перестали бы бояться простуды, мэм. - Эх, ты, юный шутник, - заулыбалась та, сунула руку в сумку и достала оттуда большой, ярко-красный леденец. – Держи, угощайся. - Спасибо, - грустно усмехнулся Гарри, взяв леденец и повертев его в руках. Он не видел таких уже много лет. Поттер задумчиво сдвинул брови, провожая женщину рассеянным взглядом. Внезапно настроение у него чуточку улучшилось. Гарри развернул шуршащую обертку и бодро сунул леденец за щёку, звонко щелкнув им по зубам. В принципе, теперь в его жизни всё не так уж и плохо. Поттер снова в молодом, ещё полном красок мире, где люди могут быть добры к нему, просто потому, что он - ребенок. Пока ещё те, кто ему дорог, живы и полны надежд и веры в будущее, а ошибки, которые нельзя было исправить, не совершены. Да, ситуация странная, но разве она ужасна? За пятьсот лет волшебник успел чертовски сильно устать от самого существования, но сейчас, когда умудренный годами маг оказался в своем собственном юном теле… Сколько всего Гарри Поттер сможет сделать иначе, насколько легче ему будет взрослеть! Нет, он не рад тому, что ему снова шесть, но теперь у Гарри есть шанс расшевелить себя самого, прожить совершенно другую жизнь. И, конечно, выяснить, почему после смерти нет ни Рая, ни Ада.