Сильнее истинных

Когда закончился карантин, то нас с Лелей подвергли еще одной процедуре. Отчего-то все психологи свято верили, что марийцы без длинных волос жить не могут. То, что у меня раньше всегда была короткая стрижка, никого не интересовало. Вернее, я сам активно поддерживал версию о том, что мариец. Леля же, и вправду, обрадовалась. И как только нам нарастили волосы, малышка стала просить заплести ей косы, да покрасивее. А я-то и не умею. Повезло, что теперь у нас были личные коммы. Отыскал информацию и начал тренироваться. Увлекательное оказалось занятие. Самому себе было сложно. Но Леля старалась как могла, помогая. Так что развлечений у нас прибавилось. Потом еще прибыл грузовой корабль. Навезли игрушек, одежды и прочего, что психологи считали нужным дать детям. С одежкой мы зависли надолго. – Будем, как две сестрички, – убеждала меня Леля, выковыривая из контейнера одинаковой расцветки брючки и туники. Я согласился. Подобрал несколько комплектов идентичных фасонов и цвета, но разного размера. Цвета, конечно... мда... такое я раньше не носил... Розовенькие футболочки, украшенные серебряными звездами. Туники с яркими цветами и прочая «девичья радость». Скорее всего, наряды, прически и то, что Леля упорно называла меня сестрой, стали причиной той ошибки, что произошла при нашей отправке в пансион. Мало того что мое имя могло трактоваться как мужское, так и женское, но и медицинских служб, что нас опекали, оказалось чересчур много. Те врачи, что проверяли кровь, ДНК и брали анализы, никак не пересекались с психологами, а те, в свою очередь, с вирусологами. Каждая служба делала свое дело. А заполняли анкеты воспитатели. Тем совершенно было без разницы, какое ДНК у их подопечного. Главное, что здоров и не заразен. Меня записали марийцем, и никто не усомнился в моей расовой принадлежности (по глазам судили). Мало того, я по документам еще оказался и женского пола. Честно говоря, я эту ошибку и сам не просек. Той группой, что была в плену, мы отправились в пансион. То, что с нами не полетели мальчишки-тасийцы, было и так понятно. Они почти рядом с Тасией и вернулись на родную планету. Девочки-землянки к моему присутствию давно привыкли. А болтливых особей у нас после плена не осталось. Так что в пансионе, куда нас переправили, я умудрился скрывать свой пол почти пять недель. Все вскрылось, только когда врач решила устроить очередную проверку нашего здоровья и подкорректировать меню. Девочки заходили по очереди в кабинет и располагались в большой медицинской капсуле. Я сразу сказал, что Лелю одну не отпущу и буду рядом сидеть, пока аппарат будет делать ей сканирование. Врач не возражала, только попросила игрушки и лишние предметы в капсулу не тащить. Впрочем, Леля у меня послушный и спокойный ребенок (если я рядом). Так что в капсулу легла и все вытерпела. А потом настала моя очередь. Быстро скинул с себя одежду и попросил Лелю посидеть в сторонке. Малышка забралась на стул и замерла в ожидании. Зато я произвел впечатление на доктора. – Ты что, мальчик? – охнула дама, разглядывая мои скромные причиндалы. – Мальчик, – не понял я её претензий. – У нас же женский пансион! – повторно ахнула дама. И чего? Я что, тех девочек насилую или как-то притесняю, не понял я сути претензий. В общем, медицинская проверка на том и закончилась. Воспитатели забегали, засуетились. Снова откуда-то прислали психологов. Я как мог терпеливо пояснял, что, вероятно, ошибка возникла из-за того, что я похож внешне на девочку. Плюс одежда и волосы. Но с сестренкой нас разлучать нельзя. Марийцы очень ранимые, а у Лели и так никого родных не осталось. С этим все согласились. – Андри, в пансионе вы вполне смогли адаптироваться, – вызвала меня на беседу старший психолог. – Есть большая вероятность, что смена обстановки не станет для вас критичной. – Не станет, – заверил я. Психолог к нашей проблеме подошла со всей душой. Честно говоря, меня такое внимание искренне удивило. Даже не ожидал, что у нас столько льгот будет. Но Содружество выделяло на реабилитацию бывших пленников совершенно сумасшедшие средства. Дама-психолог подобрала нам действительно отличный вариант. На Научке, кроме известного университета, располагалось еще много чего. Пансион для детей тоже был. Там проживали одаренные дети или те, за кого платили родовитые родственники. – Уклон обучения в пансионе врачебный, – объяснял нам с Лелей психолог. – Но на самом деле это очень обширная область. Вам будут доступны все самые престижные биологические факультеты университета. – Университета? – не понял я. – Да. На каждого из вас выделен специальный грант. И учебу, и прочее будет оплачивать Содружество. Леля из нашего разговора мало что поняла. А я сообразил, какие перспективы ждут нас впереди. Тот самый университет, где обучение стоит немерено дорого, станет для меня доступным уже через пять лет. Мало того, психолог очень рекомендовала потом выбрать факультет «Лицевого омоложения». На Маре это всегда популярно, и такая профессия станет залогом хорошей жизни. – Андри, я перешлю файл с вашими данными начальнику пансиона. Но код доступа будет только у него, – пояснила психолог. – О том, что вы побывали в плену, никто не узнает. Зачем вам лишнее напоминание? С этим я согласился. Мы еще раз подробно оговорили нашу «биографию». Для всех мы с Лелей просто дети, оставшиеся сиротами после войны, но имеющие богатых родственников, что платят за пансион. Стремление психолога как можно меньше подвергать нас стрессам послужило продолжению прежней ошибки. Сам начальник пансиона личные дела если и читал, то согласно коду доступа больше никого к ним не допускал. Остальной же персонал пансиона имел о нас лишь общие сведения. А именно: дети-марийцы в количестве двух штук, имена, возраст, число прививок и прочая медицинская дребедень. Одежда на мне была девичья, мордашка «омежья», плюс косички, ленточки... Что могли подумать воспитатели, глядя на нас с Лелей? Естественно, двух сестричек Лист поселили в отдельных комнатах. «Наши родственники» оказались настолько богаты, что смогли оплатить десятикратное содержание обычного ребенка пансиона. И если остальные воспитанники имели более скромные помещения, да и количество детей в одной спальне варьировало от пяти до десяти человек, то у нас с Лелей были две спальни и личная игровая. Отчего-то это сразу стало предметом зависти всех пансионских воспитанников. Друзьями или просто приятелями мы не обзавелись ни через месяц, ни через полгода. Честно говоря, не очень-то и стремились. У нас были другие проблемы. Леля категорически не желала оставаться одна. И то, что мне нужно учиться в школе, ее не останавливало. Воспитатели тихо перешептывались потом, как неразумно представителей Мара отправлять в пансион, да еще таких маленьких. Как это неправильно влияет на тонкую и ранимую психику детей. В результате для Лели в учебных классах поставили небольшие раскладные кресла. Леля, разместившись в креслах, тихо играла или листала книжки. Если уставала, то там же, в кресле, и засыпала. Учителя вскоре привыкли к её присутствию и не обращали внимания. А еще согласно секретной рекомендации психолога нам был назначен особый реабилитационный курс. И даже средства выделили немалые. Никогда не думал, что посещение магазинов можно включить в программу лечения. Для всех служащих пансиона доводилась информация о том, что родственники, присылающие нам деньги, требуют… хм... их тратить. Каждый выходной кто-то из воспитателей вел нас с Лелей на первый орбитальный уровень. Именно там располагались магазины, рестораны и прочие заведения, где можно было потратиться. Неожиданно меня этот шопинг увлек. Может, мы и не тратились особо, но по магазинам гуляли долго. Можно точно сказать, что и на Лелю, и на меня такая терапия действовала успешно. После выходных я с большим энтузиазмом погружался в учебу. Но когда Леле исполнилось шесть лет, мне стали намекать, что пора ребенка отдавать в школу. Мол, смысл этого пансиона - выпускать будущих студентов с повышенным уровнем интеллектуального развития. Со всеми этими доводами я был согласен и вечерами уже давно занимался с Лелей. Попутно сам совершенствовал грамматику языка марийцев. Но самым большим моим достижением стало то, что Леля, наконец, стала засыпать одна в спальне. Безусловно, я читал ей перед сном книжки и пел песенки. Но последний месяц Леля уже не прибегала по ночам ко мне. Во многом этот ребенок был разумнее сверстников. Полгода плена у кваи сделали девочку взрослее на несколько лет. Так что, серьезно поговорив с Лелей, в начале учебного года я лично отвел ее в первый класс. Сам, конечно, весь день был как на иголках. После четвертого урока не выдержал и помчался в корпус к малышам. И как выяснилось, вовремя. У них как раз закончились занятия, а Леля, забившись в уголок и прижав к себе игрушку, отказывалась уходить без сестры. Пару месяцев мне пришлось не сладко. Но все же психика у этого ребенка была довольно гибкой. Привыкла Леля и к школе, и к тому, что я не бываю рядом ежесекундно. У меня же появилась еще одна причина для того, чтобы обрести личное пространство. Начали проступать признаки омежьей сущности. О самой тасийской расе я нашел совсем немного информации. В обычном школьном учебнике давались только общие сведения. Про два пола, что внешне все выглядят «мужчинами», про вынашивание детей омегами, и, собственно говоря, все. Но картинку в учебнике анатомии я разглядывал долго. А когда у меня появилась темная полоса над паховой областью, то все сомнения отпали. Я – омега. И снова возмущался тому, что так мало информации. Даже у преподавателя спросил. Тот мне пообещал, что в университете я буду иметь доступ к библиотеке. Пока же, если что интересно, могу у воспитанников поспрашивать. Спрашивать что-либо у молодых альф я не хотел. Да и учились в моем классе всего три тасийца. Вообще большинство воспитанников пансиона были землянами, что в какой-то мере было оправдано. Орбитальный комплекс располагался в пределах солнечной системы Тасии. И смысла отправлять своих детей в пансион тасийцы не видели. Но были в пансионе и сироты. Немного. Как и почему, я не вникал. Знал только, что в классе у Лели всего семь детей. Опять же все они были рождены на орбитальном комплексе. Как правило подростки если и попадали в пансион с других планет, то обычно после четырнадцати лет. Отчего-то это было очень престижно. Да и подготовка к университету у нас велась серьезная. Основные часы занимали химия и биология. Я старался учиться усердно, поскольку понимал, что у нас с Лелей нет никого. Только я сам обеспечу наше будущее. Между прочим, на лицевую хирургию я решил не поступать. В десятом классе нас водили на экскурсию в университет. И я решил, что хочу заниматься реконструктивной хирургией. Безусловно, это был не самый простой факультет. И марийцев на этом направлении вообще не было. Считалось, что им психика не позволяет видеть все те «ужасы». Только я не был марийцем. А зарплаты и прочие привилегии этих хирургов мне нравились. Тот факт, что выпускникам по окончании положено год отработать на военном звездолете, меня не смущал. Зато потом смогу неплохо устроиться. Так что перед выпуском из пансиона я заполнил анкету и переслал на выбранный факультет. И... и получил отказ! Первые минуты не мог поверить. Как так возможно? У меня высшие баллы по всем профилирующим предметам! И только сноска пояснений дала уточнение. На этот факультет из-за особенности мест службы, прохождения практики и прочего не принимали особей женского пола. Самое смешное, что за пять лет учебы в пансионе никто не усомнился в моей половой принадлежности. Пришлось снова отправлять запрос, поясняя, что я «мальчик». Вообще-то на эту тему у меня были сомнения. Копни кто глубже, и всем станет ясно, что я тасиец-омега. Особь, которая ближе к женскому полу, чем к мужскому. Но даже в документах начальника пансиона я числился марийцем. Хлопот и забот у начальника пансиона и без меня хватало. Так что он подтверждение для университета переслал, не особо вникая в мою расовую принадлежность. А я отправился порадовать сестричку своим поступлением в университет.