Обида

Ричард просыпался медленно, тягуче и невнятно… Он с трудом лениво разлепил тяжелые веки, совсем чуть-чуть, чтобы убедиться в том, что лежит в кровати, в своей комнате на улице Мимоз. На всем вокруг уже лежали закатные тени, предметы были окрашены в неповторимый вечерний оттенок, медово-оранжевый. Вечер… Почему? Дик снова закрыл глаза, и постарался вспомнить, какие события привели его к тому, что он сейчас оказался в кровати. Последнее, что Ричард помнил было… Острой вспышкой память, услужливо и безжалостно, показала Дикону маленькую, уютную комнату борделя, а еще, красивую улыбку Антуана ласкающего разгоряченную и жаждущую этих ласк кожу Дикона, уплывающий туманный рассудок, и злое лицо Суавеса. Закатные твари! Ричард не сдержался и застонал, размыто припоминая, как Хуан, ругаясь, вырвал его из рук Антуана и, прикрыв плащом бесстыдную разомлевшую наготу, понес прочь. Потом темнота, а сразу за ней… вечер, обнаруженный по пробуждению. Создатель… Да что же это такое? Он опустился до того, что слуги Ворона выудили его, герцога Надорского и Человека Чести (правда, в далеком прошлом), из постели кого-то очень похожего Леворукого, куда он, Повелитель Скал, забрался, оплатив это удовольствие золотом маршала! Да, Ричард мог бы собой гордиться, в порочности он переплюнул своего эра. Теперь Дикон вполне заслуживал слов брошенных ему Алвой тех, что сломали ему жизнь и помогли разуверится в любви. Теперь, герцог Окделл раздвигал ноги не только перед убийцей отца, но еще и перед бордельной шлюхой, желая унять сжигавшую его страсть к убийце отца. Ричарду казалось, что он сейчас скончается, от нахлынувшего на него стыда. Но хуже всего было то, что его застали на месте преступления, взяли тепленького и почти скулящего от похоти. Проклятый Хуан, ну кто его просил вмешиваться? Однако понятное дело кто — проклятый Ворон! Дик застонал еще громче, и на этот раз, его стон был полон отчаяния замешанного на презрении к себе. Жизнь его уверенно летела к кошкам, на дно, где уже покоилась поруганная Честь. Рядом послышался шорох, совсем тихий. Ричард вздрогнул, и заставил себя опять открыть глаза. Прямо над ним стоял… Рокэ, кошки его задери, не Ворон, а именно его Рокэ. Стоял, бледный, внимательный и встревоженный… Именно таким был Алва прежде, когда Дикон попадал в беду, что случалось довольно-таки часто. Именно за этот вид, за взгляд полный заботы, внимания и скрытой нежности, которую мог заметить только близкий маршалу человек, когда-то давно, в жизни полной счастья и надежд, Ричард полюбил своего эра. Сердце Дикона болезненно сжалось, губы задрожали. Рокэ глядел на него молча, что было куда хуже, если бы Алва кричал. Хуан наверняка передал своему соберано все подробности вчерашнего происшествия. Разрубленный змей…. От этого молчания и этого взгляда, Ричард остро почувствовал себя потаскухой, печальная нежность в синих глазах была во сто крат хуже злого огня. Дикая обида на любовника была забита чувством отвращения к себе самому. Ричард почувствовал, что совершенно запутался. Рокэ молчал. — Господин маршал… — выдавил из себя Дикон не в силах переносить больше этого молчания. Собственные слова были неприятны, но обратиться к Рокэ, как прежде, до всего этого кошмара, Ричард не мог. После вчерашней, отчаянной в своей глупости выходки — это было невозможно. Сейчас он ненавидел обоих: Рокэ за то, что тот своей вопиющей грубостью пошатнул их отношения, лишив Дика в первую очередь уважения к самому себе, а себя же за глупость и порочность, подтолкнувшей к этой глупости, а так же за бесхребетность и трусость, не позволяющую признать эту самую глупость и покаяться. Лицо Алвы вмиг напряглось и слегка посерело. Выражение не изменилось, лишь поджались красивые тонкие губы. Спустя долгие десять секунд он, наконец, сказал. — Пора заканчивать с этим, юноша. Дик замер. С чем с этим? Неужели маршал устал от Ричарда? Утомился чередой нелепых выходок? Решил, что любовная связь с Окделлом не стоит той суматохи и неприятностей, без которых не обходилась ни одна неделя с того самого момента, как Дикон принес клятву… Это до смешного понятно. Зачем герцогу Алве нужен мальчишка, отдавшийся на милость красавчику из борделя? И дело совсем не в неверности, кто в здравом уме станет ревновать к шлюхе? Уж не Ворон это точно. Скорее Рокэ, глядя на Дикона, теперь чувствует только брезгливость. Может, эту нежность в глазах, Дикон сам придумал, увидел то, чего нет и быть не может? Неужели все вот так и закончится? Он зажмурился и приготовился выслушать свой приговор, вдруг осознав, что, несмотря на все свои страдания и переживания, несмотря на обиду и боль, причиненную злыми пьяными словами Рокэ, он не хочет его потерять, но… Создатель, только теперь до Ричарда дошло то, что хотела ему сказать Марианна. Да, гордость останется довольна, но сердце… этот проклятый орган, будет обливаться кровью и разрываться от подобной потери, сводя с ума своего обладателя. Он понял, но… Похоже слишком поздно. «Ну же, эр Рокэ, — вопили все проснувшиеся разом чувства, — скажите же это и тогда мы действительно со всем покончим». Однако маршал молчал. А на сжавшуюся в кулак руку Дикона легла прохладная ладонь, нежно поглаживая его и входя в полный диссонанс с происходящим. Ричард вздрогнул не веря своим ощущениям и, не выдержав, уставился на покрывающую его кулак руку. — Я умоляю, тебя, Ричард, — раздался усталый и полный горечи голос, совсем рядом, почти над самым ухом, — прости меня… я… не смел говорить тебе ничего подобного, тем более потому, что никогда так не думал. Это было так… глупо. Ричард оторвал глаза от руки Рокэ и заглянул ему в лицо, которое оказалось нереально близко. Что это, Ворон присел около его кровати прямо на пол? Или же… Быть того не может — он опустился на колени! Перед глазами у Дика все поплыло, как после того чудовищного вина, которым его напоил Антуан. — Монс… Рокэ… — прибывая в подобии шока выдавил из себя Ричард, но договорить ему не дали легко коснувшиеся губ, пальцы второй руки Алвы. — Прошу, дай мне закончить, Рикардо... Синие, огромные глаза были совсем рядом. Смотреть в них было так же невыносимо, как пялиться на солнце стоящее в зените. Дикон не выдержал и отвел взгляд, непроизвольно кивнув, все еще не понимая, что это такое сейчас происходит. — Так вот, — после короткой паузы продолжил Рокэ, — я не только прошу у тебя прощения, Дик, я хочу сказать тебе то, что произносил лишь единожды в жизни. Это признание… дается мне с трудом, более того оно может таить в себе угрозу нашим отношениям, я проклят… Но если я сейчас этого не скажу, то я потеряю тебя и… ни одно проклятье не сравнится с этим по тяжести, Дик. Я хочу, чтобы ты знал, мой хороший… я тебя люблю. Ричард рвано вздохнул… То что сейчас сказал ему Рокэ… Создатель, ему еще никто не говорил таких слов! Ричард почувствовал, что бледнеет, мысленно в который раз вознес хвалу Всевышнему, за то, что лежит, в противном случае уже осел бы на пол. Он едва мог дышать, чувствуя лишь то, как напряглись и сжали его руку пальцы Рокэ. Хотелось плакать, очень хотелось. — Рокэ, я… — Ричард не узнал своего голоса. Тот омерзительно дрожал и не слушался, хотелось сказать так много, но Дик чувствовал, что не в состоянии произнести и пары слов. Да что слова… Ведь именно из-за слов Дикон едва не потерял самое важное, что было у него в жизни и это была отнюдь не Честь. Нет, сейчас от него требовалось нечто иное, чтобы передать Рокэ всю глубину того, что он чувствовал. Возможно впервые в жизни Ричард отпустил себя и поддался голосу сердца. Он приподнялся и дотягиваясь до любимых губ, прежде чем коснуться их, уверенно и на удивление твердо, произнес, вкладывая в эту фразу, весь возможный в их непростой ситуации смысл: — Я тебя тоже.