Пациент №1822

Себастьян Кастелланос машинально следовал за главврачом психиатрической лечебницы «Маяк». Его сопровождал его лучший друг и коллега Джозеф Ода. Стать доктором — это всё, чего Себастьян когда-либо желал. Оценивать ущерб, помогать работать над проблемой — это всегда казалось ему чем-то очень близким. Сначала он хотел стать хирургом. Эта профессия представлялась ему более притягательной. Помогать людям с физическими повреждениями и болезнями казалось проще, чем исцелять разум. Но ряд происшествий изменил его мнение о психиатрии, и воспоминания заставляли его содрогаться. Его хороший друг Джозеф собирался стать медбратом. Себастьян всегда подшучивал над этим: удачи со сменой горшков и перевязкой голов, говорил он. Один раз он подарил Джозефу пару швабр с надписью «Доктор Чистый Пол». Но потом случилась трагедия. Себастьян перестал улыбаться и шутить, перестал разыгрывать друзей. Он перестал делать слишком многое. Единственное, что он начал делать, это прикладываться к алкоголю, и для разговоров об этом у него был собственный психотерапевт. — Это жилые помещения, — сказал главврач. — Пациенты, которым предписан ночной прием лекарств, перечислены в списке, который можно взять у медсестры на входе… А вот и она. Доктор рассказал Джозефу о его обязанностях, включающих в себя подготовку лекарств. Ему должна была ассистировать красивая медсестра, которая сидела за компьютером и только один раз бросила на них взгляд поверх очков. Ее взгляд сканировал их буквально секунду, каталогизируя, отмечая их присутствие, но на Джозефе он задержался дольше, чем на остальных. — Татьяна ответит на любые ваши вопросы, мистер Ода, — сообщил доктор Хименес. — Доктор Кастелланос, следуйте за мной. — Я ещё не доктор, — поправил его Себастьян. — Мы оба всего лишь интерны. У нас еще шесть месяцев до выпуска. — Пока вы здесь, вас будут называть доктором. И пациенты, и персонал будут обращаться к вам с должным уважением, — строго возразил Хименес. — Я слышал, вы первый по успеваемости в вашей группе. У вас уже есть на примете больницы, в которых вам хотелось бы поработать? Какие-нибудь приглашения? Или вы хотите заниматься частной практикой? — Может быть, центральная больница Спрингфилд. Но они пригласили многих из нас, — ответил Себастьян. — Я еще не решил. А для частной практики у меня слишком мало опыта. — Тогда готовьтесь получить этот опыт, — сказал доктор Хименес. — Потому что «Маяк» готов вам его предоставить. Он дал Себастьяну новый халат с эмблемой больницы на лацкане. Себастьян закрепил на нагрудном кармане новую ID-карту, и после этого Хименес стал рассказывать ему о повседневном распорядке. Он был особенно важен для пациентов, потому что он был одним из источников стабильности. В их мире было достаточно хаоса и без резких изменений в работе кафетерия, в котором каждую среду подавали ланч. Не желает ли Себастьян сходить в большую гостиную, чтобы познакомиться с некоторыми пациентами? Да, да, он желает. Может быть, он найдет кого-нибудь с интересным диагнозом для его статьи. Он захватил с собой маленькую черную записную книжку и ручку, чтобы записывать наблюдения. — Это большая гостиная, или дневная комната, если вам так больше нравится, — сообщил Хименес, позволяя Себастьяну зайти первым. Она не была отвратительной. На самом деле, она была достаточно милой и уютной. Там было много желтых диванов с маленькими белыми цветами, несколько столов с настольными играми и два телевизора, закреплённых на противоположных стенах. На одном был включен спортивный канал. На втором был только белый шум и звук помех, и зрителей здесь было больше, чем у футбольного матча, который транслировали напротив. На полу в углу рядом с низкой полкой сидел молодой человек, который играл с кубиками. Он складывал их, бормоча что-то невразумительное. Он выглядел довольно необычно, у него были очень светлые волосы и бледная кожа. Он был очень худым, что показалось Себастьяну странным. Клиника была вполне приличной, и почему он не может иметь здоровый вес? Хименес подвел его к бледному пациенту. — Добрый день, Лесли, как ты себя чувствуешь? — спросил Хименес. — Чувство, чувство, чувство, — ответил тот, отворачиваясь к кубикам. — Чувство… хорошо. — Лесли, можно сказать, мой пациент-звезда, — с гордостью сказал Хименес. — Верно, Лесли? — Звезда, звезда, Лесли — звезда. — Это доктор Себастьян. Скажешь ему привет? — Привет, привет, привет, — ответил Лесли. — Себастьян, привет. Себастьян изобразил улыбку. Похожий на ребенка Лесли улыбнулся ему в ответ, блеснув неровными зубами, и вернулся к кубикам, перестраивая прежнюю конструкцию в башню. Себастьян достал записную книжку и стал записывать наблюдения. Лесли. Задержка развития. Тёмные круги под глазами. Бессонница. — У Лесли трудности с общением, потому что есть проблемы в развитии его мозга, — сообщил ему Хименес, когда они двинулись к выходу из комнаты. — Он прошел долгий путь с тех пор, как появился здесь. Это было… примерно десять лет назад. Его положение не позволяет ему покинуть лечебницу. Ему будет нужна помощь в течении всей жизни; он сирота. — Это ужасно, — нахмурился Себастьян. — Они… умерли? — О, нет, от него отказались. Может быть, потому что с ним стало слишком сложно. Теперь он не помнит ничего, кроме того, что ему больше не нужно ждать свою семью. — Хименес посмотрел на Лесли через комнату. Тот с радостным видом разбивал башню из кубиков. — Настоящая трагедия. — Видимо, здесь есть много подобных историй. — Себастьян оглядел комнату и ее обитателей. Сколько несчастливых жизней здесь проходит? Сколько появится в следующем году? Через год? Сколько — через несколько лет? Как он вообще мог оказаться в таком месте?.. — Да, к сожалению, это правда, — Хименес вздохнул. — Идемте со мной. Будете присутствовать на сеансе с одним из моих самых сложных пациентов. Себастьян последовал за ним, уверенный, что они возвращаются в кабинет Хименеса, и что пациента приведут к нему. Однако они прошли мимо кабинета, всё дальше и дальше, в самые глубины лечебницы. Интересно, куда они идут, поинтересовался он. — Мы идем к палатам длительного пребывания, которые предназначены для безнадёжных пациентов или тех, кто противится лечению. Лесли спит в одной из этих палат, в маленькой комнатке, а мы направляемся в апартаменты, — сказал Хименес. В палатах длительного пребывания содержались пациенты, которые находились в лечебнице необычно долгое время. Это были, например, пациенты с крайними проявлениями душевных болезней или те, которые нуждались в постоянном наблюдении или не были способны ухаживать за собой самостоятельно. Себастьян не хотел думать об этом, но это походило на типичный образ психа. Того, который пишет на стенах кровью или кричит на несуществующих чудовищ. Может быть, такие люди существовали в каком-то собственном мире. Его воображение тут же дорисовало для них отвратительные условия жизни. Эта больница была очень хорошей, здесь не было крыс или проржавевшей мебели. Ему нужно перестать думать об этом, если он не хочет заработать себе ночные кошмары. В апартаментах были очень большие комнаты; чаще всего — для особенных случаев. Себастьян не очень хорошо представлял, какими могут быть эти особенные случаи. Может быть, клаустрофобия. Они остановились около двери, на которой висела табличка с именем пациента. Викториано, Рубен. Выглядело словно имя музыканта-виртуоза или члена королевской семьи. Определённо, это было имя высшего класса. — Какой у него диагноз? — спросил Себастьян. — Думаю, я позволю вам самому установить его диагноз, пока я буду разговаривать с ним, — кивнул Хименес. Доктор дважды постучал в дверь, затем открыл ее и зашел. Себастьян последовал за ним. Комната оказалась гораздо темнее, чем он мог ожидать после ослепительно чистого и светлого коридора. Окна были занавешены темно-красными плотными занавесками, не пропускающими свет. Стены были выкрашены в черный, отчего комната казалась еще больше. Стоящая в глубине комнаты кровать с тёмными простынями, насколько ему удалось разглядеть, была красной. Деревянные книжные стеллажи были доверху заполнены книгами, не было ни одного свободного дюйма. Казалось, комната принадлежала кому-то из семейки Аддамс; казалось, дверь была порталом, ведущим из коридора в старый особняк. Также здесь был музыкальный проигрыватель, который сейчас молчал. Единственным ярким пятном в этой комнате был включенный светильник, стоящий в углу. А в кресле, стоящем под светильником, сидел и рисовал на мольберте пациент. Его лицо скрывалось в тени под капюшоном легкой куртки. Он накладывал краску медленными размашистыми мазками. — Добрый день, доктор Хименес, — сказал он. Его голос был холодным, собранным, жестким. Его слова совершенно не напоминали дружеское приветствие. — Добрый день, Рубен, как ты себя чувствуешь сегодня? — поинтересовался Хименес, усаживаясь на стул, стоящий около кровати. Пациент перестал рисовать и быстро сжал подлокотник. — Доктор Хименес, сколько раз я просил вас не называть меня так? — начал он. — Так много, что вы не звали меня Рубеном годами. Полагаю, вы собираетесь вызвать у меня негативную реакцию, чтобы показать ее вашему гостю. Как грубо. Что вы испытываете, когда поступаете наперекор моим просьбам, доктор? Вы довольны? Рубен. Худой мужчина. Средний рост. Вспыльчивый. Защитная реакция. — Мы здесь не из-за меня, а из-за тебя, — Хименес выпрямился. — В таком случае вам стоило начать с представления вашего гостя, — сказал он, возвращаясь к картине. Себастьян посмотрел на Хименеса, тот кивнул в сторону пациента. Себастьян подошел к нему и протянул руку. — Доктор Кастелланос, — сказал он. Рука, которую он пожал, была страшно изуродованной. Вся ладонь была покрыта старыми ожогами, пальцы тоже. Но ничего не могло сравниться с его лицом. Когда он оказался близко, капюшон уже не мог ничего скрыть. Шрамы спускались по шее к груди и покрывали всю правую сторону лица. Немедленной реакцией Себастьяна было отдернуть руку, но вместо этого он другой рукой потер шею, покрывшуюся мурашками. Это было лучше, чем отскочить в ужасе. — Рувик, — голос слегка дрогнул, серые глаза прищурились. — Доктор, хм… посмотрим. Он отпустил его руку, и Себастьян вернулся к Хименесу, пытаясь восстановить пошатнувшееся самообладание. Он нервно сглотнул и опять достал свой блокнот для клинических наблюдений. Хименес задавал стандартные вопросы. Хорошо ли Рувик спал? Какими были сегодня голоса? Как он думает, работает ли торазин*? Он сделал всё, что планировал на эту неделю? Есть ли улучшения после замены снотворных препаратов? Себастьян задумался о том, что могло быть у Рувика в прошлом. Его ожоги были очень обширными. Очень часто жертвы пожаров умирают от кожных инфекций. Чтобы выжить после такого, нужно быть довольно… устойчивым. Ему нужно снотворное… и торазин. Шизофреник, у которого есть проблемы с засыпанием. Его ответы были очень краткими. Рувик больше не произносил таких длинных речей, как в начале, когда они только зашли в комнату. Все его предложения были очень ёмкими и сухими. Он спал плохо; он слышал их из стен. Он всё еще собирается оставаться в своих комнатах, подальше от отвратительных людей в общественных местах. Признаки мизантропии, отметил Себастьян в записной книжке. Пациент заметно напрягается при разговоре о голосах. Не любит или не доверяет Хименесу. Топает ногой, когда злится. Было трудно поверить, что сеанс длился всего двадцать минут. Казалось, они пробыли в комнате несколько часов. Когда они вышли, Себастьян чуть не ослеп от яркого света. Он моргнул и потер глаза. — Чудесный пациент, — прокомментировал он. — Он всегда такой очаровательный? — Ха, Рувик — это по-настоящему особенный случай. Хотите посмотреть на его личное дело? Кажется, он вас заинтересовал, — Хименес двинулся в сторону стола медсестры, где они оставили Джозефа. — Заинтересовал? — переспросил Себастьян, не вполне понимая, что Хименес имел ввиду. — Вы сделали много записей, доктор. Для вашего учебного исследования, как я понимаю, — заключил он. — Хотите взглянуть на его дело? Я не имею права давать его вам на дом, но вы можете изучить его здесь в ваше свободное время. Мне было бы очень интересно узнать ваше научное заключение. Себастьян опустил глаза на блокнот. Рувик. Пронизывающий умный взгляд. Серые грозовые глаза. Сильная рука, крепкое рукопожатие. Глубокий голос. Напряженные плечи. Напряженная поза. Эти наблюдения были определённо иного рода, нежели те, что он обычно записывает. Он поспешно захлопнул записную книжку и сунул ее в карман. Тем временем они с Хименесом подошли к столу медсестры Татьяны. Джозеф махнул ему из-за ее плеча. Рувик казался отличным объектом для его исследования. Было бы очень обидно упустить что-то столь уникальное. Впрочем, были и другие причины… — Хм, — Себастьян прочистил горло. — Я бы хотел взглянуть на дело Рувика, доктор Хименес. — Я подготовлю его на завтра, — сказал главврач. — На сегодня все. Если у вас возникнут вопросы, обращайтесь к Татьяне. Увидимся завтра, рано утром. Хименес взял папку с бумагами, попрощался и пошел на очередной сеанс, или на обход, или чем там он занимался. Джозеф поблагодарил Татьяну за время, которое она на него потратила. Она понимающе кивнула. — Готов уйти? Себастьян был готов. Не потому что ему очень хотелось сбежать с работы, а потому что он надеялся отдохнуть. Завтра ему нужно быть внимательным. И более профессиональным. Последнее, что ему нужно, это еще один сеанс, полный записей об описании внешних данных пациента. Их «домом» были апартаменты на третьем этаже одного из зданий кампуса. Никакой абсурдной арендной платы, никаких раздражающих риелторов. И, самое главное, никаких лишних сожителей, только они вдвоем. Себастьян и Джозеф дружили уже несколько лет. Джозеф был рядом, когда он женился. Когда у него родилась дочь. Когда она… Джозеф всегда был рядом. Большинство людей говорили, что они двое являются лучшими друзьями, но для Себастьяна это было чем-то большим. Они были так близки, насколько вообще было возможно без того, чтобы быть любовниками. Практически братья. Всю дорогу до дома Джозеф рассказывал обо всём, что он узнал от медсестры. Все протоколы и его обязанности. Где его можно будет найти, где он будет обедать, и прочее. — Татьяна очень полезная, всем помогает, — Джозеф вздохнул и уткнулся в свои записи. У него был очень мелкий почерк. — А еще она милая, — заметил Себастьян. — Может быть, ты наконец-то заведёшь себе девушку. — Без шансов, слишком много работы, — Джозеф слегка покраснел. — Ну конечно, — Себастьян закатил глаза. В последние годы их беседы стали происходить всё чаще. Они привыкли разговаривать всё время. О разных телешоу, новых книгах, о том, как Лили катается на своем… Говорить становилось труднее. Рот и горло пересохли. Он хотел бы повернуть время назад, чтобы исправить некоторые вещи, но теперь было слишком поздно. Лучше тратить время на помощь тем, кто всё еще жив. Себастьян взял бутылку пива из холодильника. Джозеф одарил его хмурым взглядом. Иногда хотелось, чтобы тот оставил его в покое. Он понимал его беспокойство, но его бесило, что Джозеф порой трясется над ним, словно курица-наседка. Он не был ребенком и не нуждался в чужой опеке. Он забрал пиво в комнату и сел за стол. Разблокировав ноутбук, он приступил к учебным записям. Он хотел составить отчет по Рубену Викториано, изуродованному шизофренику, страдающему от бессонницы. Рувик. Он хотел, чтобы его называли Рувиком. Одна бутылка пива превратилась в две, и прежде, чем дойдет до трех, Себастьян проверил, закрыта ли дверь в комнату друга. Он ненавидел, когда тот ругал его за чрезмерную выпивку: из-за нее часть его терапии летела ко всем чертям, и они оба прекрасно знали об этом. Потому-то ему и не хотелось сейчас видеть Джозефа. Однако горизонт был чист, и потому Себастьян позволил себе стащить еще две бутылки пива и вернутся в покой его комнаты. Себастьян начал с того, что записал условия жизни в госпитале. Эти данные будут полезны при анализе эффективности лечения. Как говорится, дьявол в деталях, и он хотел в этом убедиться воочию. Когда красная волнистая линия, обозначающая ошибки в тексте, который он печатал, стала встречаться слишком часто, он решил, что пора закончить на сегодня, и отправился спать. Он надеялся отдохнуть этим вечером. Но у его снов были другие планы. Кровать скрипела под ним, когда он ворочался и тихо стонал в подушку. Он вёл машину. Быстрее. Быстрее. Дышать становилось тяжелее. Сержант был лжецом. А они не могли. Они никак не могли. Он плакал и звал их. Господи, пожалуйста, пусть с ними всё будет в порядке. Они всего лишь в больнице. С ними всё будет в порядке, если они уже в больнице. Пол уходил у него из-под ног, когда он побежал. Пот заливал его тело, слёзы струились по лицу. — Себ, проснись! — Джозеф тряс его за плечи. — Тихо! Успокойся! Соседи вызовут копов… — Лили! Майра! — проснувшись, он подскочил. — Лили? Она не… Только не снова, мне так… — Нет, — оборвал его Джозеф. Он обхватил его лицо ладонями и вытер его глаза. — У тебя давно не было этих… Ты в порядке? Джозеф был прав. В последний раз такое было почти… два года назад. Он думал, что справился с этим. В тот раз это случилось, когда он был в гостях и кто-то пережарил свинину: забыл выключить огонь и спалил мясо. Этот запах… Ранее такой же запах был у него дома, когда он вернулся из госпиталя. После этого… они ушли. Без них было так тихо. Нетрудно было догадаться, почему это случилось сейчас. Сожженная плоть на лице Рувика. Шрам, змеящийся по его шее, груди и рукам. Исцелённый, но с последствиями, которые до сих пор не прошли. Пламя исцеляющее, пламя уничтожающее. Он мог видеть, как Лили корчится в повязках… ее маленькие пальцы истекали кровью, от нее пахло болезнью, инфекцией, которая ее медленно убивала. Себастьян схватил почти пустой пакет из-под чипсов, который ему сунул Джозеф, и очень вовремя. Его вырвало прямо в эти чипсы. Джозеф вздохнул и похлопал его по спине. — Прекрати, — Джозеф кивнул на пустые бутылки пива, стоящие на столе. — Вот это всё. Или ты никогда не будешь спать ночью. — Мне жаль, — с трудом выдавил из себя Себастьян. — Я знаю, — Джозеф сочувственно улыбнулся. – Вот, держи: я достал тебе «Гаторад»**. Он взял из рук друга бутылку и крепко сжал. Его вывернуло еще два раза. Его психотерапевт советовал концентрироваться на связанных с ней хороших воспоминаниях. Думать, думать. Ее чудесная балетная пачка. Картошка фри с сыром, которую она любила кушать за просмотром мультфильмов. Он почувствовал себя лучше, но начала болеть голова, а во рту пересохло. Он сделал глоток из бутылки. Джозеф спросил, в порядке ли он. Себастьян кивнул. Он поблагодарил Джозефа и отправился в постель — уже второй раз за ночь. Может быть, завтра всё образуется. --------------------------------------------------------- Торазин* — нейролептик (препарат, оказывающий тормозящее действие на ЦНС). Оказывает сильный успокаивающий эффект. Используется при лечении шизофрении. Имеет много побочных эффектов и в настоящее время не используется. «Гаторад»** (Gatorade)  — спортивный напиток.