Forever is not enough

Денек с самого начала обещал быть шумным и быстрым. Магнолия подняла слуг рано, побренчав половником о чугунную кастрюлю, она прошлась по всем этажам, созывая эльфов. Когда рабы собрались перед ней на кухне, женщина оглядела их критическим взглядом. Ее рыжие брови нахмурились, на лбу отчетливо виднелась глубокая извилистая морщинка, появлявшаяся только тогда, когда владелица ее сильно нервничала или тревожилась. Эльфийка задрала подбородок, уперев руки в бока, прежде чем объявить волнующую новость. Хозяин ускакал на охоту. Снова. Теперь-то он не позвал с собой Эллану, очевидно, беспокоясь за ее сердечко, которое счел слишком мягким для убийства «безвинных» хищников. Но Магнолия рассказала слугам, что хозяин уехал не один, с ним были почти все господа, почти все эванурисы. Вечером они вернутся сюда, чтобы отужинать, а после, возможно, даже останутся для танцев и разговоров. Такие вечера случались редко, ведь Фен’Харел гостей не любил, потому-то слуг так взволновала эта новость. Когда весть была объявлена, а обязанности распределены, Эллана собралась удалиться. Ей велели собрать свежих цветов в саду, чтобы украсить ими длинный обеденный стол, а после накормить галл и лошадей, ждущих в сарае. Только уйти сразу ей не дали: Магнолия подозвала дикарку к себе. – Милая, он хотел, чтобы ты приоделась к событию, – сказала женщина, рассматривая свою подопечную. – И взяла с собой лютню. – Хорошо, – только и бросила девушка, не желавшая спорить с «надсмотрщицей» с самого утра. – Что-то еще? – Нет. Платье я оставлю в твоей спальне, не беспокойся ни о чем. Эллана не спросила о том, зачем ей вдруг понадобилось новое платье и о чем-то беспокоиться. Хозяин был очень любезен, он подарил ей то белое, которое теперь лежит без дела и собирает пыль. Почему-то с Магнолией говорить больше не хотелось. Было что-то неприятное в ее волнении, в ее лжи по поводу того, что все непременно будет хорошо. Женщина не спрашивала Эллану о валласлине, и сама не сказала о нем ни слова, хотя девушка пару раз замечала ее взгляд на своем лице. Она не могла понять, что на уме у женщины, да и не хотела об этом думать. Эллана вышла во двор, свернула к маленькому садочку, что расположился за длинным поместьем. Это не пышный розарий госпожи Андруил, но все здесь было куда слаще, милее и домашнее. Клумбы изобиловали цветами: выбор большой. Хрустальную благодать она заметила сразу, большие белые цветы нравились эльфийке особенно сильно. Пара мелких орхидей тоже сложили головы во благо великой цели, как и мелкие розовые маргаритки, душистые колокольчики и цветущий горошек. Собранные букеты Эллана отдала миловидной девчушке со странным именем. У нее по всему лицу были рассыпаны язвочки и следы не то болезни, не то старого-старого ожога или шрама, полученного в каком-то сражении. Девушка забрала цветы, ничего не сказав, она только улыбнулась в ответ, волнуясь о том, как бы ей поскорее управиться со своими делами. – Эллана! – выкрикнул Зенитар, отворяя дверь. – Можешь не кормить скотину, мы с братом все сделаем! Магнолия зовет тебя на кухню! – Хорошо, не буду! – выкрикнула девушка, зашедшая в свою опочивальню, чтобы наскоро причесаться. Время текло быстро. Секунды капали и капали, ускользая от эльфийки с завидной быстротой. Вечер близился, совсем скоро здесь соберется вся верхушка Элвенана. Напыщенные господа будут смеяться, распивая вина, сделанные руками их рабов, будут шутить и источать эти гадкие цветочные ароматы, будут радоваться жизни… А потом, после этого развлечения, они продолжат веселиться. Но уже дома, за закрытыми дверями, где никто, кроме рабов не увидит, не сможет тебя осудить за порочную страсть к неестественной жестокости. Эллана подошла к двери тихо, как мышь. Ее шагов никто не услышал, но, когда дверь отворилась, послышался протяжный скрип петель. Это заставило Магнолию подпрыгнуть на месте, выпятив вперед грудь. Она неловко обернулась, заметив, что своим испугом смутила юную рабыню. – Закрой дверь, – шикнула она громко. – И подойди сюда. Эльфийка закрыла. Тихо, чтобы скрипа уже не повторилось. В кухне было всего одно окно, обращенное прямо в сторону главного входа. Света от него было мало, но очаг, горевший тепло и ярко, справлялся с проблемой темноты куда лучше. Дикарка подошла к женщине, остановившись прямо напротив нее. Магнолия комкала в руках грязный бежевый фартук, который только-только стянула. Волосы ее были убраны в пучок, только сейчас Эллана заметила, что корни у женщины уже совсем седые. – Он хочет, чтобы ты сегодня была красивой, – начала она, не смотря на девушку. – Как в прошлый раз, даже лучше. – Хорошо, – скучающе протянула эльфийка в ответ. – Я поняла. Полено в очаге громко треснуло, от него откололся большой кусок обугленной древесины. В котелке что-то жалобно шикнуло, но Магнолия не суетилась. Она знала, что баранина будет вести себя именно так: плеваться сладковатым жиром и шкварчать. Женщина продолжала смотреть в пол, и Эллана заметила в ее взгляде что-то напряженное. Она и была здесь, и отсутствовала… – Послушай, милая, – говорила рабыня. – Он… Он обижал тебя? Эллане было девятнадцать лет. Особенный возраст, в котором все мы тоже особенные. Рабыни познают мужчин рано, их насилуют хозяева или другие рабы, их продают ради развлечения или наживы, обращаются с эльфийками, как с мусором. Но дикари – дело другое. Эллана имела приблизительное представление о том, как происходит… Сам процесс соития, но знания эти она получила только из обрывков разговоров пьяных мужчин своего клана. Магнолия подозревала об этом, потому говорила предельно осторожно, стараясь не смущать подопечную. – Нет, – ответила Эллана. – Он… Он не бил меня. – Ох, милая, – шепнула женщина, бросая скомканный фартук на стул. – Это пустяки. Скажи, он трогал тебя, Эллана? Заставлял делать какие-нибудь непотребные вещи? Девушка не ответила. Магнолия наконец-то посмотрела на нее, и одного только взгляда было достаточно, чтобы понять, что ее догадки – лишь больные фантазии. Что-то внутри рабыни словно бы склеилось, восстановилось, и руками она невольно прикрыла свои приоткрытые губы. Эллана выгнула бровь, не понимая, к чему все эти расспросы. Она отвернулась, вспоминая то, как маг сжал ее запястье, как он наклонился к ней в волчьей пещере, заглядывая прямо в зеленые глаза. – Нет, Магнолия, господин хорошо со мной обращался, – ответила Эллана тихо. – Клянусь. К чему такое волнение? В ответ женщина только кивнула. Она подалась вперед, обнимая эльфийку так крепко, что той пришлось глухо вскрикнуть, чтобы рабыня ослабила хватку. Магнолия погладила ее по спине, прижалась к девушке теснее, и дикарка почувствовала влагу на своем плече. Рабыня плакала. – Эллана, знала бы ты… Через что я прошла, прежде чем попала сюда. Они обращаются с нами как хотят, милая, – говорила та, противно всхлипывая. – Измываются и держат на цепи, бьют и плетками, и хлыстами, одному из моих друзей вырвали все зубы после того, как он нечаянно задел ими… То, что не должен был задевать. – Я думала, что тебе нравится наш хозяин. Магнолия снова погладила ее по спине. Женщина была чуть ниже Элланы, на самую малость. Около двух или трех сантиметров не составляли большую разницу и не бросались в глаза. Но сейчас, когда женщина стояла так близко, когда дикарка так отчетливо ощущала запах ее масла для кожи из эльфийского корня, эти парочка сантиметров оказались замеченными. – О, милая, я уже слишком стара, чтобы бояться того, чего тебе все еще нужно опасаться, – ответила рабыня. Ее кожу покрывали мелкие следы от шрамов, которые Эллана почему-то раньше не замечала. Теперь ей стало видно, глаза словно распахнулись, и женщина впервые вышла на свет. Стареющая рабыня, которую преследуют демоны из прошлого. Магнолия – не лгунья, всецело посветившая жизнь служению. Она – сломанная игрушка, разбитое блюдце, что склеили не слишком умело. Дикарка обняла ее в ответ, все еще чувствуя, как женщина рыдает. – Не позволяй им делать с собой то, что сотворили со мной, – шепнула рабыня, отстраняясь. – Просто скажи мне, если хозяин решится на что-то… На что-то непотребное. – Конечно, – ответила девушка, совершенно не понимая, чем ей поможет подобная откровенность. Магнолия уже оставила платье в ее комнате. На этот раз темно-зеленое, чтобы подходило к ее красивым по-детски наивным глазам. Интересно, сам ли хозяин подбирал сегодняшний наряд? Что-то внутри отвечало Эллане: «сам». От этого чувства стало жарко, почему-то захотелось сидеть здесь, в углу все еще пыльной комнаты, и никуда не выходить. Темно-зеленое платье прилипло к коже. Эльфийка не могла рассмотреть себя здесь, потому что зеркала у нее не было. Глубокий вырез обнажал загорелую спину, грудь была прикрыта не слишком тщательно, видна аккуратная девичья ложбинка, отделяющая одну окружность груди от другой. Золотые цепочки тянулись от правого края платья к левому. Всего их было четыре или пять. Закончив на кухне, Магнолия пришла к Эллане, чтобы помочь ей убрать волосы. Пара прядей, что вечно закрывали ее глаза, были спрятаны назад, заколоты золотой лилией. Веснушки девушке удивительно шли, но Магнолия посоветовала немного их припудрить. Господа все же любят чистую кожу, лишенную каких бы то ни было изъянов и недостатков. После этого приготовления были закончены, эльфийка настоятельно советовала Эллане натереть подаренную ей лютню воском, чтобы та блестела в свете праздничных огней. Когда Магнолия ушла, чтобы проверить приготовления, Эллана отнесла флакон с воском на место, так его и не открыв. Может, блестеть инструмент и будет, зато станет скользким и противным на ощупь. Хозяева вернулись. В этот момент Эллана сидела у себя, разглядывая даль, ждущую ее за окном. Солнце уже стало розовым, порозовели и далекие облака. Рабы повели галл на задний двор, чтобы привязать их к стойлу. Знакомый девушке беловолосый эльф с массивным валласлином на лице и медными бусинками в волосах вел за собой белогривого коня. Девушка отошла от окна, надеясь, что ее так и не заметили. Через час ее позвали наверх, и Магнолия отворила дверь в комнату девчонки. Похоже, беспокойство ее покинуло, и женщина снова стала несколько резковатой и нервной. Она гоняла ленивых слуг мокрой тряпкой, которая пахла не то корицей, не то прогнившим имбирем. Досталось всем, даже высокому и плечистому Зенитару, что просто проходил мимо нее слишком уж медленно. – Живее, живее, летучие вы псы, – говорила она, расталкивая слуг. – А ты не стой тут, еще испачкаешься. И Эллана не стала стоять тут, чтобы не испачкаться. Она прошмыгнула мимо толпившихся у кухни рабов, что то и дело тащили пустые блюда обратно, а полные – туда. Господа ели быстро, умудряясь подкинуть пару закусок своим собакам, что сидели под столом и даже позволить приближенным рабам взять что-то со стола. Обычно это считалось дерзостью и позволялось редко, но сегодня, когда все хозяева прибыли веселыми и выпившими, разрешалось все. Когда эльфийка подобралась к двустворчатой двери, Синтар преградил ей путь. Он вытянул вперед руку, закрывая ею проход. Эллана остановилась, сжимая лютню в руках. Подол щекотал ее щиколотки, девушка старалась выглядеть как можно менее взволнованной и никуда не торопиться. – Отлично выглядишь, – сказал раб застенчиво, пока его брат спрашивал для Элланы разрешения у хозяина. – Спасибо, – ответила она скромно. «Не позволяй им», – эхом пронеслось в голове. Дикарка отступила на шаг, когда двери вдруг распахнулись перед ней. Оттуда показалось красное от волнения лицо Зенитара. Эльф кивнул Эллане, и та последовала за ним в глубину большого зала. Ничего здесь не изменилось, разве что возле стены теперь расположился длинный стол, уставленный разнообразными яствами. По обе стороны стола и сидели эванурисы, перебрасываясь остротами в адреса друг друга. – Да вы бы видели это лицо! – говорил Фен’Харел громко, стараясь докричаться до каждого. – Когда кабан зарычал… – Да ты только представь, что могло бы случиться, – запротестовал Эльгарнан – муж той женщины, что клеймила Эллану. – Потерять бессмертную жизнь в схватке с дикой свиньей. Кто-то из эльфов засмеялся. Громко, оглушающе. Хозяин Элланы сидел во главе стола, откинувшись на спинку своего кресла. Он был красен от выпитого вина, из-за него же и весел. Весь его вид отображал смертельную усталость, а плотно сложенные теперь губы демонстрировали раздражение. Дикарка осторожно покосилась на Зенитара, стоявшего рядом. Фен’Харел кивнул ему, и тот поспешно удалился. – Играй, Эллана. На этот раз без песен, – сказал эльф, отчего-то не поздоровавшись с ней. – Просто играй. Парочка магов обернулись, чтобы посмотреть на рабыню, но тут же вернулись к беседе, не найдя ее интересной. Смуглые пальцы девушки запрыгали по струнам, ее глаза неотрывно следили за собственными руками. Музыка была тихой, расслабляющей. Слышно было, как трещат свечи, как бьется ее взволнованное сердце, как эванурисы смеются там, за столом. – Ты ее приодел? – спросил Фалон’Дин, смотря на старого знакомого. – Удачный наряд. – Вполне, – подтвердила Митал. – Ты что, все никак не смиришься с тем, что не успел первым ей сунуть? – спросила изрядно выпившая Андруил. Брат Фалон’Дина смеялся громче всех. Ему шутка явно пришлась по вкусу, потому что она унижала не его достоинство. Мужчина даже приподнялся в кресле, услышав колкость Андруил, нахально выпрямляя спину. Он смотрел на хозяина поместья с нескрываемой неприязнью, но не собирался отпускать шуточек в его сторону, зная небывало вздорный нрав самодовольного мага. Услышав замечание эльфийки, Эллана слегка поежилась. Это отразилось и на ее игре: пальцы соскользнули со струн, мизинцем Эллана больно ударилась о деку. Не все эльфы заметили столь простецкий конфуз, но Фалон’Дин самодовольно улыбнулся, глядя хозяину дома прямо глаза. Он как бы говорил ему: «Глянь-ка, Фен’Харел, да она же от меня в ужасе, в твоем же доме боится, что может пострадать от чужих рук». – Да! – сделав очередной глоток вина, сказал мужчина. – Да, девчонка хороша, Андруил, ты уж в этом понимаешь. Он медленно перевел взгляд на другую гостью, на беловолосую и слегка смугловатую эльфийку в длинном розовом платье, на котором была вышита золотая галла. Незнакомка тут же отвернулась, смущенно улыбаясь и прикрывая очи. Андруил ничего не ответила, одарив старую знакомую многозначительным взглядом. Губы ее тоже расплылись в легкой улыбке, словно самые сладкие воспоминания сейчас тронули ее нутро своими длинными пальцами. – Знаешь, что, Фен’Харел? – спросил темноволосый мужчина. – Продай ее мне. Я хорошо заплачу. Дикарка слышала весь разговор. Она же стояла совсем рядом, всего в нескольких метрах от шумных и пьяных гостей, что совершенно не интересовались ее мнением по этому поводу. Эллана замерла, играть ей уже не хотелось. Пальцы не слушались, а уши отчего-то покраснели. Волнение или страх? Одно от другого отличить крайне сложно. Хозяин заметил отсутствие музыки. Он одарил эльфийку не то понимающим, не то презрительным взглядом, но ничего не сказал на такую дерзость. Только посмотрел, только посмотрел на нее, чтобы подумать о предложении эльфа всего секунду. Все присутствующие напряглись. Должно быть, их собрату действительно очень хотелось «отведать» столь необычную девчонку. Отказать было бы грубо, но мага, владевшего ею, все знали как личность неординарную, вздорную. – Что тебе еще продать? – спросил он, смеясь. – Могу обменять Эллану на занятное зрелище, – говорил эльф, пока «покупатель» прислушивался, ожидая дельного предложения. – Хочу посмотреть, как твои гончие задерут этих двух подпевал, – ответил эванурис, указывая на рабов Фалон’Дина. – Прямо тут. Рабы выпрямили спины. Они не повернулись к господам, услышав «щедрое» предложение Фен’Харела, но Эллана-то видела, как напряглись шейные мышцы у обоих. Длинная светлая коса одного раба двинулась, противный звон колокольчиков в ней напомнил дикарке о том дне, когда ее схватили. Слуг эта перспектива не радовала, ведь оба знали, что их эгоистичный, взбалмошный хозяин вполне может согласиться на забавное предложение. Но, на счастье не на шутку взволнованных рабов, хозяин Элланы засмеялся. Громко и раскатисто. Он никогда не заливался так в трезвом состоянии, и уже почти готовые ко сну эльфы подхватили его веселый хохот. Кто-то смеялся от души, как сам Фен’Харел или Андруил, кто-то нервно, как Эльгарнан и Диртамен. Не весело было только Митал и Фалон’Дину, что не нашли в шутке ничего смешного. – Тебе бы только веселиться, – прошипел Фалон’Дин, сжимая в руке полупустой стакан. – Только бы посмеяться, да? – Нет, у меня много увлечений, – задумчиво ответил Фен’Харел. – Оставь мою милашку в покое, она никому не достанется. – Так уж никому? – спросила Андруил. – Очевидно, что никому из нас, – ввернул Эльгарнан. Произнося свои последние слова, маг повернулся к Эллане. Странно. Когда он смотрел на гостей, взгляд его был веселым и непринужденным, но стоило эльфу только взглянуть на нее, как он тут же менялся. В светлых глазах эвануриса не было смеха, что-то темное роилось внутри них, окутывая радужку перламутровым блеском. Дикарка повела плечами, стараясь прогнать с кожи мурашки. – Подойди, Эллана, – сказал он громко, вытягивая к девушке руку. – Не волнуйся, никто здесь тебя не укусит… Пока свет включен, – добавил маг чуть тише. Несмелыми шажками она добралась до накрытого стола. Гости не смотрели на нее, они повидали достаточно рабов, устали от их лиц. Эльгарнан мягко спорил о чем-то с женой, Андруил перекидывалась шутками со своей миловидной соседкой, то и дело хихикая. Она откинулась назад, подавая пустой бокал своей верной рабыне с золотыми волосами, и та подлила ей вина. Запах алкоголя облаком кружил над пьяными эванурисами, впитываясь в их плоть и одежду, вгрызаясь в материю... Маг жестом велел эльфийке наклониться, чтобы он мог шепнуть ей что-то прямо на ухо. Красное от стыда, красное от пережитого страха ухо, ждущее его слов. Стол гудел, никто никого не слышал, но девушка понимала, что Фалон’Дин сейчас напрягает слух, любопытствуя. Она для него – неполученный трофей, не купленная родителями игрушка для ребенка, которому достается все, на что падает его взгляд… – Иди в свою комнату и не высовывайся до завтрашнего утра, – велел маг жестко, чувствуя, как злость все больше и больше овладевает его душой. – Живее, Эллана, не стой здесь, не мешай мне. Дважды повторять не пришлось, в голове снова пронеслось предупреждение Магнолии. «Не позволяй им делать с тобой то, что они творили со мной». Пока девушка шла по коридору, шла в свою опочивальню, руки ее тряслись. От волнения или от страха? Вопрос все не давал покоя. Скорее всего – это нетерпение брало верх: хотелось как можно скорее укрыться темнотой и провалиться в живительный сон, чтобы забыть об этих «торгах», о веселых лицах и задорном смехе таких жестоких, таких порочных душ.