***
Догадки о том, что однажды всё кончится не самым лучшим образом, начали посещать Хакса ещё год назад, после самого первого приступа. И даже будучи дипломированным врачом, помня основы гастроэнтерологии, но не имея достаточного количества времени, чтобы уделить внимание своему здоровью, Хакс отложил проблему в долгий ящик. Сегодня же он превратился в ящик Пандоры, из которого одна за одной посыпались неприятности. Приступ боли поймал его днём прямо во время подготовки презентации для потенциальных спонсоров «Первого ордена». Хакс как раз листал слайды в планшете и делал пометки в блокноте, одновременно пытаясь представить, что коробка креветок-темпура и четвёртая чашка чёрного кофе за день могут считаться нормальным обедом, когда правое подреберье пронзило острой болью. Пару вдохов-выдохов он ещё грешил на внезапный приступ невралгии от того, что почти три часа просидел неподвижно. Но ощущение огня, обжёгшего ему бок, и появившаяся во рту горечь не оставили сомнений – это была желчная колика. Спустя двадцать мучительных минут, когда приступ ослабел, Хакс даже подумал сходить к Митаке в лабораторию и напроситься на внеплановый УЗИ-осмотр. Но постепенно боль утихла до терпимой, а сегодняшняя встреча, на которой, кстати, должен был присутствовать и Сноук, была слишком важна, чтобы Хакс мог позволить себе хоть какую-то слабость. Покопавшись в ящике стола, он достал баночку «Кеторолака», которую держал там на всякий случай, и, замешкавшись, отправил в рот сразу две таблетки, запив их кофе. Но даже его вкус не смыл с языка горечь. Подождав ещё полчаса, пока боль окончательно утихнет, Хакс решил, что в пятый раз проверять заготовленную для спонсоров речь всё же не стоит, и можно сходить в столовую, чтобы съесть что-нибудь более здоровое, чем креветки в кляре. Так он и поступил. И ещё часа четыре думал, что это была всего лишь разведка боем, а не полноценная атака желчекаменной болезни на его организм. Вечером, после блестяще проведённой презентации, результатом которой стало пополнение счетов «Первого ордена» на два с половиной миллиона долларов, Хакс и Сноук были приглашены на ужин с представителями спонсора. Он был бы и рад отказаться, но змеиная усмешка председателя совета директоров и вскользь брошенная им реплика: «Вы же не хотите обидеть дам, Хакс. Ваше выступление произвело на них неизгладимое впечатление», не позволили ему пренебречь своими обязанностями. Поэтому он сидел в ресторане, вежливо слушал светскую болтовню двух немолодых женщин — «За кого вы собираетесь голосовать на предстоящих выборах в Сенат, доктор Хакс?» — пока Сноук со своим собеседником обсуждали новую медицинскую реформу. Ужин едва подобрался к середине и им только подали горячее, когда правый бок Хакса окатило уже знакомой болью. Всей его выдержки хватило на то, чтобы спрятать гримасу за кромкой бокала с вином. Сжав на секунду стекло зубами, он понадеялся, что этот приступ не продлится дольше, чем предыдущий, и ему не придётся выбегать из-за стола, чтобы проглотить обезболивающее. Но время шло, минуты капали медленно, точно свечной воск, а становилось только хуже. Ощущения были такими, словно он вилкой и ножом резал не стейк, а собственный живот. В итоге Хакс извинился — «Вы побледнели, доктор. С вами всё в порядке?» — и, стараясь не сутулиться, прошёл в уборную, где закинул в себя сразу три таблетки. Нужно было возвращаться за стол, чтобы достойно завершить ужин, и Хакс призвал на выручку всю свою выдержку, чтобы не подать вида, что ему хочется свернуться в клубок или вырвать желчный пузырь вместе с той болью, которую он причинял. «Кеторолак» помогал слабо и последний час, проведённый за столом, Хакс помнил урывками. Вот он что-то говорит в ответ на рассуждения Сноука об изменениях, которое внесло государство в часть «А» программы страхования Medicare. Вот улыбается собеседнице в ответ на её сетования по поводу молодёжи, которая не хочет учиться. А вот залпом допивает стакан воды, умоляя, чтобы она хоть частично потушила пожар, который охватил, казалось, всю правую половину тела. Когда, наконец, вечер подошёл к концу и за участниками ужина приехали автомобили, Хакс был готов застонать — в равной степени от облегчения и от муки. Его тошнило и лихорадило, перед глазами плыло. Пальцы тряслись, пока он в такси пытался набрать номер регистратуры. — Больница «Первый орден». Чем могу помочь? — Это Хакс. — Да, доктор Хакс, — в голосе администратора, кажется, это была Пегги Унамо, проскользнуло напряжение. «Неужели всё так плохо, что это слышно?», отстранённо подумал Хакс. — Мне нужен срочный осмотр. Подозрение на острый холецистит. — Будет сделано. Хакс слышал в трубке, как пальцы Пегги забарабанили по клавишам, бронируя смотровой кабинет и вызывая врачей. — Когда вас ожидать? — Минут через, — Хакс замешкался, ему было тяжело соображать, — через десять. — Подготовить лабораторию? — Да. Водитель такси, которому было приказано ехать на максимально доступной скорости, резко вошёл в поворот, и Хакс не сдержал короткого стона, когда этот вираж отозвался болью в его многострадальном боку. — Доктор? — Вызовите Рена. Мгновениями Хаксу казалось, что он не ехал на заднем сидении такси — он плыл в мареве боли куда-то вперёд. Туда, где она, наконец, достигнет своего края. — У доктора Рена выходной. — Знаю. Вызывайте. Мне нужна операция, — он сцепил зубы. — Мне нужен он. — Доктор Хакс… — Выполняйте! Он рявкнул, хотя никогда не позволял себе повышать голос на кого-либо из сотрудников. Кроме одного лишь Кайло. — Есть, — по-военному чётко отозвалась Пегги, и положила трубку. Хакс откинулся на спинку сидения и закусил щёку, чтобы не издать больше ни звука. Когда они подъехали на площадку перед дверями приёмного отделения, его уже поджидали медсёстры и пара интернов Рена. Ему помогли выбраться из салона такси и тут же уложили на каталку. В смотровой ему вкололи нормальное обезболивающее, и Хакс наконец-то смог хоть немного расслабиться. По результатам УЗИ его диагноз подтвердился в полном объёме — острое воспаление желчного пузыря. А из-за того, что он не обратился за помощью раньше, один из камней в течение дня закупорил проток, как раз вызвав ту боль, воспоминания о которой до сих пор бросали его в дрожь. Хакс пожалел о том, что честно ответил на вопросы диагноста о времени первого приступа, когда спустя час в палату, где он лежал под капельницей, озлобленным вихрем ворвался Кайло. — Ты что вытворяешь, Хакс? — угрожающе надвинулся он с порога. — И тебе добрый вечер, Кайло. — В жопу твой добрый вечер. И мой, кстати, тоже, потому что из-за тебя, мудака, он полетел ко всем чертям! Почему ты днём не сказал о приступе? — Не придал этому значения. Кайло зло выплюнул: — Идиот! Перитонит решил схватить, а? Хакс пропустил оскорбление мимо ушей. — Когда назначена операция? — Через час, когда закончится дезинтоксикация. Отдам тебя своим оболтусам — они тебя разделают как Бог черепаху. — Не отдашь, — спокойно ответил Хакс. — Когда тебе ещё представится возможность засунуть в меня свои пальцы? Кайло запнулся, на миг перестав мерить палату быстрыми шагами, и ошеломлённо посмотрел на него: — Я тебя выпотрошу, — без особой надежды пригрозил он. — Никакой тебе лапароскопии* — располосую по старинке. Будешь щеголять со шрамом на весь живот. — Хватит, Кайло, кончай цирк. Я знаю, что сам дурак. Но и ты ведь знаешь, что мне нужно было выполнить обязательства перед Сноуком и спонсорами. — Для начала, ты обязан оставаться живым. Хакс почесал сгиб локтя, куда входила игла капельницы, и равнодушно заметил: — Ну, я жив. И скоро окажусь у тебя на столе. Постарайся извлечь максимум удовольствия из этой ситуации — я больше не собираюсь оказываться перед тобой в подобном положении. Кайло снова смерил его странным взглядом, и запустил ладонь в свою буйную шевелюру. — Это мы ещё посмотрим. После чего вышел из палаты, предоставив Хаксу дрейфовать в море спокойствия, подаренного обезболивающим. Через час его отвезли в операционную и начали готовить к лапароскопии. До этого момента Хакс ещё ни разу не испытывал на себе оперативного вмешательства, но страха не ощущал. Он был врачом и его не пугала неизвестность, которую испытывали обычные люди. Он знал, что, как и зачем делается. А главное он знал, кто будет стоять у стола. Он доверял Кайло, даже если порой был готов собственноручно его придушить. И знал, что тот проведёт операцию лучшим образом хотя бы для того, чтобы потом всю оставшуюся жизнь припоминать Хаксу, что он спас ему жизнь. Последнее, что Хакс запомнил перед тем, как туман анестезии размыл реальность, был сосредоточенный взгляд Кайло над кромкой медицинской маски, которая вдруг напомнила его засыпающему мозгу забрало шлема. Хакс усмехнулся и облегчённо погрузился в милосердную тьму.***
Хакс проснулся от яркого солнечного света и, подумав, что опаздывает в клинику, попробовал встать с кровати. Тревожно запищал кардиомонитор, и тут же в палате появилась Фазма. — Вам нельзя вставать. — Что значит «нельзя»? Раз я живой, значит можно. Мне нужно работать. — Вам нельзя вставать, — невозмутимо повторила Фазма и, решительно, но мягко, надавила на плечи Хакса, заставив его откинуться обратно на подушку. — Бред какой-то, — проворчал он, вытирая внезапно вспотевший лоб рукой, из которой торчала трубка капельницы. — Ну, тогда принесите мне кофе. Пожалуйста. — Вам нельзя кофе. Фазма была похожа на вымуштрованный доброжелательный автомат, в который заложены только отрицательные ответы. Хакс взвился: — Кто сказал?! — Я. Хакс уставился на дверь палаты. Там, привалившись к косяку и не скрывая ехидной ухмылки, стоял Кайло Рен. Собственной, в высшей степени раздражающей персоной. — Какого дьявола, Кайло! — обрушился на него Хакс. — В конце-то концов, я тут главврач! — Нет. В данный момент ты — мой пациент. Поэтому никакого тебе кофе, работы, презентаций и всей той херни, которой ты занимаешься дни напролёт. — Что за... — Я вчера потратил на тебя и твои потроха два часа своего бесценного времени. И я не позволю тебе испоганить мою гениальную работу своим маниакальным трудоголизмом и наплевательским отношением к собственному телу! Хакс даже онемел от такой наглости. — Фазма, с осмотром я справлюсь сам. Старшая сестра кивнула и вышла, плотно прикрыв за собой дверь палаты. — Что ты себе позволяешь? — прошипел Хакс. — Позволяю себе спасать твою неблагодарную шкуру, — в тон ему ответил Кайло. Пока он проверял показатели мониторов и данные анализов, которые с утра успели принести «рыцари», Хакс молчал, пытаясь понять, как он относится к ситуации. Закончив с данными, Кайло бросил на него непонятный взгляд и молча вышел из палаты. Хакс сполз вниз по подушке, и устало закрыл глаза. Швы болели, голова кружилась, пить хотелось нестерпимо. Спустя какое-то время он встрепенулся, осознав, что задремал, и понял, что его разбудил запах кофе. Рядом в кресле сидел Кайло и со скучающим лицом листал последний номер «Ланцета». На тумбочке у койки стоял картонный стакан, из которого тянуло восхитительным ароматом, который не шёл ни в какое сравнение с запахом кофе из автомата в коридоре клиники. Он пах даже лучше, чем напиток, который ему готовил секретарь. — Что это? — Кофе. — Мне же, по твоим словам, нельзя? — Нельзя, — согласился Кайло, по-прежнему лениво изучая журнал, — но этот без кофеина. Хакс всё ещё не понимал, что ему чувствовать. Но он определённо что-то ощущал. — А, чёрт с тобой, изверг, — в итоге пробормотал он и потянулся за стаканом. — Пусть будет так. Хотя кофе без кофеина — это как дрочка вместо нормального секса. Хакс блаженно закрыл глаза, сделав первый глоток, поэтому не видел, каким взглядом уставился на него Кайло, вмиг позабыв про журнал на своих коленях.