Ладони Моей Смерти

[Трек: Cyclotimia — Colonies II]

***

      Комната еле освещалась лампой на потолке, она моргала, будто подавая знаки. Казалось вот-вот и её силы иссякнут и помещение обратится в вечный мрак. Деревянный стол, стоявший в центре, имел свои вечные шрамы, где вырисовывались крики несчастных, еще живых на тот момент, людей: «ОНИ пришли и забрали её», «беги пока не поздно», «мы обречены», «он за моей спиной, я чувствую это, С-П-А-С-И-Т-Е».       Было жутко холодно, темные, черные стены придавали угнетающий вид. Не было ни окон, ни батарей, только одна железная дверь с тремя замками. Помещение было огромным и казалось очень пустым из-за недостатка мебели. Из темного угла послышались шаги. Высокая фигура приближалась к столу. Длинный плащ в пол, капюшон, скрывавший лицо; мертвая аура окружала этого человека, будто бы она была как щит, защита от чего-то. Или же это души погибших оберегали невинных от мучительной смерти? Неизвестный медленно обошел стол, проводя своими мертвенно-бледными пальцами по «посланиям». И это были даже не пальцы, а кости, обтянутые трупной кожей с длинными, отвратительными, желтыми, поломанными ногтями. Оно село за стол и скрестив костяшки вглядывалось в темный конец камеры, словно ожидая нового гостя. Возможно, у неизвестного даже не было лица, ведь длинный капюшон скрывал все, беспрекословно таил за собой истинный облик. И ни один луч света не мог осветить тот мрак и темноту, которую он создавал.       Неожиданно мертвец вздохнул и еле слышным, грубым, шипящим голосом начал говорить. — Можете не спрашивать моего имени, я не скажу его Вам. Я постоянно слежу за Вами, что бы Вы не делали. Я подталкиваю Вас к ужасным вещам. Кто-то пытается поймать меня, запретить, искоренить, но никому не получалось. Я бессмертен. Я всегда был, есть и буду. Если вдруг кто-то попадается на мою удочку, то долго не протянет. Человек будет мучиться, просить отпустить его, но у меня нет сердца. И никогда не было. Я останусь с жертвой навсегда, — лампочка в камере лопнула и, усмехнувшись, голос продолжил бубнить, поднимая тон и ускоряя тембор. — Я буду уничтожать, убивать, мстить. Я буду заставлять Вас рыдать и никто, слышите, никто меня не остановит. Я ВЕЧЕН!       В темноте раздался истерический смех, он был все громче и громче. Женские крики и вопли разносились по камере и совсем не собирались прекращаться. Гнусный смех мертвеца все усиливался, будто звучал из мощных колонок. Он был уродлив, этот голос, этот хохот — все было жутко. Миллион голосов психопатов не сравнится с несмолкаемым безумием, царствующем в камере. Смрад свежей плоти заполнил помещение, где-то в углу мелькнул блеск кровавого оттенка глаз, словно мимолетная вспышка, которая с каждым шагом становилась все ближе на метр. Дверь распахнулась и в камеру вбежали четверо вооруженных полицейских с фонарями. Они, не отходя от выхода, старались осветить бесконечную клетку; тщетно, мрак был настолько сильный, что лучик света едва ли был полезен. Четверо мужчин направили блеклый свет в центр, и визг женщины рекой разнесся по комнате, оглушая и пугая. Что-то вырвалось на свободу. Что-то страшное. Что-то смертельное.