Гладиатор. Тюрьма

Все началось с очень странной ночи. В разгар одного из теневых циклов, наблюдение за которыми Саундвейв, ввиду своей скрупулезности, не прекращал, произошло нечто, заставившее разведчика всего обратиться во внимание. Это было то самое, о чем он непростительно позабыл, увлекшись Мегатроном-из-прошлого, и совершенно оставив без внимания особенности Мегатрона нынешнего. Посреди зарядного цикла десептикон вдруг с криком активировал оптику, порывисто сел и застонал. Видимых причин для выхода какой-либо системы из строя не было. Мегатрон не был ранен и вполне сносно заправлен. Черные пальцы обхватили края лицевой пластины. Сомнений не было — картина, когда лидер, сидя на краю платформы, стонал и прятал лицо в ладонях, была слишком знакома связисту… «Неужели? — удивлению Саундвейва не было предела. — Приступ?» Разведчик был уверен, что подобное начало происходить с лидером много позже, но… Вокруг была чернота теневого цикла, освещаемая лишь неровно мерцающими багровыми линзами. Десептикон взвыл и заметался по отсеку. Рычание прорывалось сквозь плотно сомкнутые дентопластины, грозило взорваться криком, но Мегатрон сдерживался. Он вел себя совершенно так же, как и во время приступов, которые Саундвейв наблюдал в настоящем. Наблюдал. Но так и не приблизился к разгадке. Никто из тех немногих, кто застал Мегатрона в подобном состоянии, тоже не в силах был понять, что же на самом деле с ним происходило. Он не рассказывал о своей проблеме, запрещая упоминать о ней и самому разведчику, и Старскриму — двум непрошенным и прямым свидетелям этого непонятного недуга. Может быть, данная ранняя запись что-либо прояснит… — Я не хочу слушать! Мне ничего от тебя не нужно! Десептикон сказал это настолько отчетливо, что Саундвейв весь подобрался. Мегатрон редко разговаривал в звуковом диапазоне во время своего непонятного состояния. Но он определенно с кем-то разговаривал! Саундвейв похолодел при воспоминании об одном давнем своем диалоге с Шоквейвом, когда они обсуждали состояние лидера. — Он называл имя гостя? — Гостя? — Имя. — Нет… — А постороннюю частоту ты засек? — Нет. — Тогда, может быть, присутствие чужого поля или потока частиц с измененными характеристиками? — Ничего в пределах диапазонов, которые я способен просканировать. Юникрон побери эти тайны и этого Шоквейва! Связист и тогда ставил под сомнения домыслы одноглазого шаттла. Однако теперь приходилось признать, что некто входит в контакт с Мегатроном непонятным способом. И этот некто в состоянии взломать десептикона. Саундвейв трижды обозвал себя беспроцессорным тупицей. Он мог поклясться на чем угодно, хоть на Кодексе автоботской империи, что предельно внимательно прослушивал эфир в подобные ночи и никогда не находил ни посторонних частот, ни подозрительных корпускулярных пучков. Поля были чисты, как эфир до Большого Взрыва. Умные и тонко настроенные приборы связиста не могли уловить даже малейших признаков диалога. Порой и развернутого «приступа» вроде как не было. Мегатрон страдал молча. Догадаться о том, что с лидером что-то происходит, можно было только по состоянию внезапной замкнутости и озлобленности, на которые, привыкнув, не обращали внимания даже ставшие весьма близкими Мегатрону командиры подразделений. Все ближайшее окружение лидера обсуждало внезапные смены настроения своего начальника. Об этом ходили разнообразные слухи, со временем превратившиеся в анекдоты. Поговаривали о слишком большой ответственности на посту главнокомандующего, посмеивались над чрезмерным увлечением Мегатрона сикерами, осторожно высказывали предположение о его интерфейсных способностях, но больше всего судачили о пагубном пристрастии лидера к запрещенным стимуляторам. Ну конечно! Об этом ли не знать Саундвейву, до отбытия Немезиса мониторящего лидерский отсек орбициклы напролет. Он, да еще Старскрим, отлично знающий все тонкости этой привычки, умело пользующийся ею в своих целях. Но ведь… «Стоп! — сам себе сказал Саундвейв. — Получается, Мегатрон употребляет запрещенные стимуляторы не ради удовольствия или временного расслабления. Он употребляет их, чтобы оборвать этот скрытый контакт! Ведь каждому известно о побочном эффекте подобных веществ в виде полной блокировки всякого взаимодействия с внешним миром и замыкания всех полей и энерго-информационных потоков на самого себя». Еще раз заклеймив себя нелицеприятным эпитетом ненаблюдательного и тупого кретина, Саундвейв с немалой долей сочувствия и любопытства уставился в экран. Мегатрон перестал выть и нарезать круги по узкому отсеку, обессилено упав на зарядную платформу. Алые линзы невидящим взором уставились в пустоту. Десептикона трясло мелкой дрожью. — Нет, нет… окончательно — нет! Отвали от меня! — проговорил он, не ведая, в какие пучины мук неудовлетворенного любопытства ввергает собственного связиста, смотрящего запись.