Гладиатор. Тюрьма

Децимус вошел в отсек Мегатрона вовремя. «Приступ», к которым так привык связист, только разгорался. Десептикон глухо зарычал, когда сильные манипуляторы обхватили его со спины и подняли с пола. – Уйди! – прохрипел он, но автобот только крепче перехватил серебристый корпус и рывком водрузил на платформу. Шаттл выбрал режим медленной зарядки и долго настраивал нужные параметры на старом двухмерном дисплее. – Если синхронизировать вибрацию при зарядке с частотой твоего контура, это немного тебя успокоит, – шептал Децимус. Наконец ему удалось добиться нужного режима. Мегатрона трясло мелкой дрожью, взор блуждал, освещая красными сполохами серые стены. Под опорами шаттла захрустели рассыпавшиеся флакончики. Пустые. – Шлаковы дожди, шлакова изоляция! Ни один звездолет не прилетал в нашу дыру уже Юникрон знает сколько! – хрипло шипел десептикон. Шум бури за окном только усилился, словно издеваясь над его словами. – Я думал, что сумел заронить в тебе не одно зерно надежды, разрабатывая планы нашего будущего. – Все бесполезно в такие моменты. Если ты понимаешь, о чем я… – Понимаю. И тебе выпал редкий шанс наконец научиться обходиться без этой дряни. – Нет никаких шансов… – Есть. Я знаю, что говорю. Децимус уже не сжимал корпус ученика, а ободряюще гладил его, словно пойманного зверокона, стараясь успокоить. Постепенно Мегатрона стало меньше трясти, бешено полыхающее пламя линз угасло. Пущенный с правильной частотой ток платформы делал свое дело. – Ничего не хочешь мне рассказать, Мегатрон? – Нет. – Твое право. Тогда просто отдыхай. Я проведу этот цикл рядом. – Зачем? Я всегда с этим справлялся. И сейчас справлюсь. – Я чувствую дестабилизацию твоих полей на другом конце казарм. Ты фонишь, как грязный ядерный реактор. Просто поверь мне, что так будет лучше. Более сложный контур наших полей и некоторые мои умения, которые я сохранил еще со времен Золотого Века, не дадут ему вернуться. «Ему?!» Саундвейва прямо подбросило над креслом без активации антигравов. Десептикон же криво усмехнулся, но ничего не ответил. Оба (Децимус и Мегатрон) что-то поняли и без лишних слов. Они поняли, связист – нет. Десептикон, измученный долгими циклами без подзарядки, наконец улегся на платформе поудобнее и привычно развернулся к Децимусу спиной. Его лицевая пластина оставалась мрачной, словно внутренняя борьба отступила на дальние рубежи, но полностью его не оставила. Шаттл осторожно обнял Мегатрона за плечи, стараясь не слишком нарушать личное пространство своего строптивого товарища. – Что же ты такого умеешь, автобот? Отпугивать ночные кошмары, как это делают некоторые звероконы? – Напомню тебе, что стабилизировать внешние и внутренние поля других существ умели только звероконы с синими окулярами. Те, что до сих пор остались в живых – злобные и с красной оптикой, уже не обладают этой способностью. А я все же автобот, и линзы у меня синие. Мегатрон нервно засмеялся. – Не смейся. Один близкий мне кибертронец, с которым мне довелось замкнуть контуры в час всеобщей Катастрофы, часто потом повторял, что лишь представители разных ветвей нашей расы могут максимально полно взаимодействовать друг с другом. И если у десептикона возникла разбалансировка полей и энергии, ему нужно искать «своего» автобота. – Другой кибертронец – это командующий Сигмус Прайм? – Да, Мегатрон. – Понятно. И я тебе напоминаю именно его. – Не совсем. Да, у тебя теперь схожая с ним альтформа, алые линзы и почти одинаковый индивидуальный цветовой код. Только у него было больше черных элементов брони, а серебристый цвет не был таким светлым. Но вот лицевые пластины и габариты у вас разные. Ты выше и… красивее. И еще куда более одарен как воин. – Объединили поля, замкнули контуры… Он был твоим любовником? – Нет. Дрожь не прекращалась. Мегатрон вертелся, изо всех сил стараясь отвлечься от донимающей его тревоги, слушая, как гроза за стенами казарм набирает силу. Видимо, температура на поверхности астероида резко упала. Со своего угла обзора Саундвейв видел, как над куполом занимается настоящая метель. Крупные серые хлопья снега из смеси воды и кислот закружили в воздухе. Атака стихии на поле обострилась, вызывая ответные небесным молниям электрические разряды. Лица гладиаторов освещались синими вспышками. – Расскажи про него. Про вас… – Расскажу. Сигмус был третьим из созданных – почти Изначальный – протоформа всех оружейных альтформ, танков и грузовиков. Я, как ты понимаешь, был десятым, созданным по уже активированной матрице тяжелых летных альтформ. Мы с ним так и не отдали дань новой моде на прозвища. Децимус – имя собственное, Сигмус – тоже. Мы оба были одаренными боевыми механоидами, но он всегда учил меня. Он и Альфа Кронос вложили в меня столько, что я до сих пор удивляюсь, как мои линзы не изменили свой цвет. Именно от Сигмуса после ухода Юникрона ко мне перешли последние двадцать процентов юникронова кластера. Совет сомневался в успехе, но эксперимент по апгрейду удался. Он установил на меня специальные кластеры, способные дешифровать эти программы, а также множество новых. Так я стал первым автоботом, в боевых протоколах которого было более половины программ второго Создателя. Думаю, на подобное больше не решится ни один из алозначных (Саундвейв невесело усмехнулся), ибо, поверь, далось мне все это непросто. Когда же началась Война, мы с Сигмусом были первыми, кто принял командование. Он – наземными войсками, я – космическими. Тогда для нашей расы еще не существовало определения регулярной армии, еще не было привычным делиться на ранги, отдавать приказы и убивать живых существ, а уж тем более – друг друга. После Катастрофы и вовсе стало сложно. Нужно было сохранить подобие старой власти. Но Совет Пяти распался. Сигмус предвидел многое, что случилось потом, и пытался принять меры. Ему почти удалось… Шаттл замолчал, на клик отодвинулся от аудиосенсоров десептикона, погасив линзы и практически упершись шлемом в его спину. Мегатрон тоже молчал, и Саундвейву казалось – он думает о том же, о чем и связист. О невероятно близком и далеком времени, до их создания, которое в одночасье ушло вместе с целой цивилизацией. Им – Саундвейву и Мегатрону, созданным после Катастрофы – это казалось почти легендой. Окружающий мир был намного понятнее и удобнее. Но сейчас оба внимали тому, кто был воплощением целой эпохи – тому, кто до сих пор помнил крохи драгоценных квантов информации Золотого Века. Наконец, шаттл продолжил: – Когда случилась Катастрофа… когда она началась, у каждого из нас было несколько астросекунд, чтобы проститься с прошлым. Мы с Сигмусом успели лишь одно – лечь на холодный пол изолированного помещения Совета Пяти и… открыть створки. Наше слияние длилось три с половиной орбицикла. Это было так называемое «холодное» слияние. Слышал о таком? – Нет, – Мегатрон отрицательно покачал головным модулем, – я не разбираюсь в ваших автоботских извращенных изысках. Децимус добродушно усмехнулся, с удовлетворением наблюдая, что диалог начинает наконец-то успокаивать товарища, вырывая из плена галлюцинаций. – Что только подтверждает твою неискушенность во многих социальных навыках. «Холодное» слияние – не больше, чем контролируемый канал передачи больших массивов данных от Искры к Искре, акт большого доверия друг другу, но при полном сохранении и контроле личных границ. Благодаря полной изоляции нашего бункера и соединению Искр, нам обоим удалось сохранить жалкие крупицы знаний о прошлом, которые мы и оцифровали за эти несколько орбициклов. Тем незавиднее была наша участь, когда пришлось лицезреть истерзанную планету и медленные изменения личности каждого. Любой, кто считался нашим братом, кого мы знали, кого бесконечно любили и кому доверяли как самим себе, в течение считанных астроциклов изменился до неузнаваемости. Включая, конечно, и нас. Никто не избежал проклятия Падения. Но мы, по крайней мере, боролись за свои Искры, старались не уступать наплыву страха, сковавшего наши стремления и сознание. Впоследствии Сигмус и я остались фанатично верны старым технологиям добычи энергии. Но каждый по-своему. В новом мире даже самое благое намерение становилось сущим кошмаром, и со временем мой друг стал просто одержим идеей альтернативного энергоснабжения, в то время как Сентинел, одержимый звероконьей идеей выживания, закупал квинтэсские технологии. Наши ученые были в растерянности. А Сенат, пользуясь неразберихой, усиленно внедрял чуждые технологии в угоду своим личным планам. Страх постепенно разъедал наши Искры, превращая в съехавших с процессора. Конец войны, дележка контрибуций и покушение на Сигмуса настолько отвлекли меня от всего, что непростительно поздно я понял – Кибертрон незаметно лишили ученых, уничтожили лучшие умы планеты. Но до своей гибели от рук заговорщиков Сигмус успел совершить главное благо, единственно возможное в надвигающемся хаосе гражданской войны – не дал возможности секретам Создателей послужить злу и закрыл Базу Сигма. Планы Сентинела забуксовали. Однако переворот совершить нам так и не удалось. Теперь же я, чудом оставшийся в живых, обречен на вечную муку оберегать и готовить наш общий с моим другом идеалистический план: все вернуть. – Мне «повезло» больше, – невесело усмехнулся Мегатрон, – я уже был создан с червоточиной. Мне не понять того, что значит «терять свою личность». Разве что выгореть окончательно, превратиться в одного из тех, кого однажды ты так любезно вынудил меня казнить на арене. – Каждый из переживших Падение в какой-то степени «поехал процессором». Озабоченный жаждой власти Сентинел превратился в подлое лживое чудовище. Сигмус, каким бы ни был, – стал сух, подозрителен и маниакально помешан на идее возрождения. Он подозревал всех в сговоре с квинтэссонами – и меня тоже! – все контролировал, проверял. Но, в итоге, даже его бесконечная подозрительность и способность просчитывать все ходы его не спасла. – А ты? Что изменилось в тебе? – Не знаю. Наверное, вместе с Падением ко мне пришла тоска. Глубокая вселенская жгучая тоска, от которой мало что помогает. Она поселилась в моей Искре и стала выжигать ее изнутри. И я боролся с ней, как умел. – Топил в сибаритстве и разврате? – Может быть, Мегатрон, может быть… – У нас в танковых войсках поговаривали о том, что накачанные сверхзаряженным сикеры не слезали с твоих коленей. И о целых бассейнах энергона… Децимус вдруг рассмеялся, и его смех, как показалось Саундвейву, разрядил напряженную атмосферу этой жутковатой теневой фазы. – Когда станем свободны, Мегатрон, я покажу тебе тот самый бассейн. Один-единственный. Сикеров, правда, там не будет. Но, клянусь, он тебе понравится больше, чем самые изысканные квинтэсские ванны с наноботами. А теперь просто ответь мне – сколько времени ты не уходил в спящий режим? – С начала сезона дождей. – Пять декациклов?! – Децимус даже приподнялся на платформе. – Ты еще начни меня жалеть, автобот, – уже почти спокойным голосом ответил Мегатрон, удобно устраивая голову на локтевом сгибе шаттла. – Тебя выручают твои технические данные и аккумуляторные мощности, свойственные многорежимникам. В корпусах, подобным твоему, на порядок больше первичных кристаллов кибертрония, чем, например, в моем. И каждый элемент снабжен своим собственным мини-процессором. В андроформе же без частых трансформаций заряд расходуется медленнее, чем у других. – Частые трансформации… издеваешься, командор? Мой Т-контроллер заблокирован уже более пяти десятков астроциклов. И это настоящая пытка, сочленения постоянно ноют, требуют изменить форму, головной процессор слишком перегружен, а физической разрядки нет. Ты же тоже постоянно смотришь в небо с тоской и должен понимать… – Еще как понимаю, хоть и меньше твоего в плену андроформы. И, думаю, твои страдания гораздо глубже моих, у тебя ведь может быть несколько альтернативных режимов, следовательно, и степеней заблокированной свободы больше. – Не знаю насчет того, кому из нас хуже, не люблю жаловаться. Но сегодня уж выпала нам обоим такая теневая фаза… признаний и откровений... – Ты пробовал что-то кроме режима танка? – Только один раз. – Мегатрон уже совершенно успокоился и размеренно, словно нехотя, начал рассказывать. – Я был на войне с момента ухода Падшего, то есть с самого своего создания, а это – несколько сот астроциклов… Танковый режим слился с моей личностью, стал вторым моим «я», которое меня вполне устраивало. Ничего лишнего ни в мыслях, ни в тактике – есть пушка, гусеницы, и есть цель. Да, крылатый, именно так – танк-тире-цель, не зря про гусеничных слагают подобные анекдоты. Мы упрямые и во многом туповатые твари, но в той альтформе мне жилось легко и надежно. Однако, в перезарядке я часто видел процессорные симуляции, связанные с полетом. Грезил по небу и скорости, не сказать, что отчаянно страдал, но все же это по-своему звало меня. Мне хотелось мчаться, подчинять себе пространство, ощущать его по-иному, нежели может видеть медлительный и мощный механизм. А потом на одной из планет мы нашли кусок уцелевшего шоссе, гладкого, как стекло. Я почувствовал внутри нестерпимое желание изменить форму, попробовать что-нибудь иное, хотя бы в базовой модификации. И, так как был в то время в увольнительной, позволил себе демонтировать танковую броню, сбросил все прямо рядом с шоссе и трансформироваться в болид. Специальных протекторов для колес у меня не было, я довольствовался базовыми шаровыми модулями, встроенными в опоры и корпус. Их оказалось целых шестнадцать пар, небольших и очень гладких, нетронутых – это была моя первая и единственная трансформация в транспортника. Шоссе позвало меня так же сильно, как и небо, и в тот цикл я покатался на славу, развил неплохую скорость, насладился скольжением. – Многорежимники способны на большее, ты мог бы даже взлететь, используя стабилизаторы в тех же опорах и простую отдачу реактивного двигателя. – И попал бы в штрафные войска гораздо раньше за самовольную отлучку в космос. – Усмехнулся Мегатрон. – Теперь я жалею, что не сделал этого еще в армии, позже на мой Т-контроллер поставили ограничение режимов, и я надолго остался танк-ботом. – Думаю, твой корпус способен даже к полимодульной трансформации. – Я слышал об этом, но не в восторге от подобного. Это слишком сложно даже для такого поехавшего процессором, как я – превращаться в коммуникативные модули и блоки. Надеюсь, жизнь не заставит меня выполнять подобный трюк, – Мегатрон брезгливо пошевелил плечами, и Саундвейв за ним непроизвольно повторил тоже самое. – Я просто хочу научить тебя мыслить шире, чем традиционные взгляды на возможности Т-контроллера. После Катастрофы Сигма пропустил в наш мир совсем немного Искр, и почти все они были с необычными свойствами. Наверное, подобным образом умирающий священный конвейер стремился компенсировать потери, приводя в мир наиболее одаренных. – Не особо-то у него получилось осчастливить мир нами. – Не особо... Однако, если пойти в моих размышлениях дальше, тебе может быть подвластен даже зверомод, – не унимался Децимус, раззадоренный беседой и уже беззастенчиво рисующий на пыльной броне товарища узоры. Его пальцы скользили вдоль сложных щелей сегментов серебристого корпуса. Мегатрон не отстранялся, окуляры его едва заметно мерцали в темноте. – Шутишь? – Вспоминаю древние легенды. Наши Создатели были способны превращаться не только в орбитальные спутники или могучие космические крейсеры. Возможно, они могли трансформироваться в нечто более многообразное, о чем не сохранилось информации. Были, однако, полуправдивые сведения о Юникроне, превращающимся в громадного предакона, крылатого и настолько большого, что по сравнению с ним злополучный каостерос показался бы просто комком слизи. – Сейчас я бы с радостью трансформировался в нечто, способное быстро бегать и рвать когтями на части, – усмехнулся Мегатрон, – твоя болтовня настолько дразнит аппетит, что я реально чую, как процессор Т-контроллера нагрелся от нестерпимого желания. И мне все равно что делать: лететь, мчаться или прыгать по скалам, лишь бы сбежать отсюда, из этих проклятых стен… – Всему свое время, – ответил Децимус. Саундвейв, остановил запись, испытывая смешанные чувства. Сказанного между командором и будущим лидером десептиконом было слишком много и слишком мало. Упоминание о полимодульном режиме болезненно отозвалось во всех узлах трансформации связиста. Заныли сварочные швы, места давних повреждений, воображение разыгралось так сильно, что новые детали корпуса, замененные Хуком после того злосчастного случая, показались вдруг чужеродными. Саундвейв навсегда запомнил свое поражение в Праксусе, когда именно в этой альтформе он едва не был дезактивировал неким искусным полимодульником Бластером – противником, более способным к коммуникативному режиму. Теперь, после произнесенных Децимусом слов, становились понятным истоки желания Мегатрона изучить данный вид трансформации на своих подчиненных. На совершенно неподготовленных подчиненных! Да еще и в боевых условиях! Искренне пожелав своему лидеру попасть в такую же безвыходную ситуацию (и точно в таком же режиме) Саундвейв поразмыслил над другой возможностью. Звероформа… Связист даже обернулся и посмотрел на свою зарядную платформу, где, положив плоский конусовидный головной модуль на сегментированные лапы, мирно спал Ревидж. Многорежимники определенно могли превращаться в зверей. И определенно это делали. Причем под самым носовым конусом связиста! Саундвейв сам себя обозвал тупицей и бездарностью. Незаметно проникать в здания, сливаться с местностью, не вызывать подозрения… Искра похолодела от смутной догадки. Ну почему он не додумался до этого раньше! Конечно же, Джазз! Автоботский диверсант удивлял множеством своих способностей, но этой – особенно. И Саундвейв догадался об ее истоках лишь сейчас, просматривая старую запись. Решено. В отсутствии Немезиса у связиста появилась масса свободного времени, и завтра же он приступит к изучению свойств собственного корпуса. Что же касается других фактов… Упоминание об одном из альтернативных режимов Юникрона Саундвейв счел легендой, после ухода Создателя не имеющей никакого практического значения. Но вот упоминание о возможности Юникрона и Праймаса трансформироваться в космические крейсеры его насторожило. За подобной оговоркой стояло нечто грандиозное, то, что связист даже боялся осознать. Сейчас, когда Немезис и Арк сгинули в пучинах новорожденной сингулярности, Саундвейв с детальной ясностью, все больше и больше начинал прозревать, что оба корабля это сделали не случайно. И вовсе сгинули… И, возможно, не совсем корабли… Вот как, однако, полезно просматривать старые записи… Снова нажав на «пуск», Саундвейв обратился к посмотрю последней сцены. – Я почти всему научил тебя, звереныш, пора нам... – Децимус, рискуя нарваться на вспышку агрессии, осторожно снял с головы Мегатрона шлем и пригладил широкой ладонью антенны. Золотистые платы контактов окислились и больше не блестели в полутьме. Десептикон не шевельнулся. По выражению белой лицевой пластины невозможно было понять, что у него на уме, а багровые линзы вспыхнули лишь раз, когда Децимус задумчиво произнес: – Пора нам переходить к иному виду тренировок, мой друг. Я передам тебе редкое умение – закрывать свое сознание от внешнего ментального взлома. Как знать, может, и от взлома изнутри эта наука тебя тоже защитит. Твои кошмары прекратятся или ослабнут. Более того, ты научишься четче понимать, почему и кто ведет скрытый диалог с твоей интуицией. Саундвейва, и так взбудораженного массой новых открытий, словно током прошило после этих слов. Наконец-то он добрался до так давно и досадно искомого – до момента тренировок и установки на будущего лидера десептиконов оборудования по защите от внешнего процессорного взлома. – Приступаем к тренировкам сегодня же после зарядного цикла, – подытожил Децимус.