Гладиатор. Тюрьма

К предыдущему разговору в отсеке Децимуса они возвращались потом несколько раз. Мегатрон так и не озвучил свою позицию, но и не соглашался с командором. Связист стал свидетелем подробного обсуждения плана подготовки восстания: привлечения рассеянных по сектору командиров подразделений, объединения войск, налаживания тайного производства оружия и дополнительного оборудования. Но всякий раз, когда речь заходила о философии альтернативного энергоснабжения или, не приведи Юникрон, о необходимости расшифровки древней Базы, которую могла произвести только бригада автоботских инженеров-дешифровщиков, диалог упирался в невидимую стену. Упрямство Мегатрона было не из-за неверия в утерянные технологии, за этим странным поведением крылось нечто другое. И идея Децимуса с объединением двух ветвей кибертронской расы все так же продолжала висеть в воздухе, словно Мегатрон не желал обижать своего наставника ее полным неприятием. Гораздо же активнее шло обсуждение планов выхода обоих гладиаторов на свободу. – Но расскажи, почему не Кибертрон, почему сначала Квинтэсса? Зачем тебе туда? – Я не могу просто так вернуться, возникнет масса вопросов к новому гладиатору: кто он, откуда, где выступал. – А зачем тебе оставаться гладиатором? Разумнее было бы залечь на дно. – Тогда возникнет еще больше вопросов. Или ты не знаешь, с какой тщательностью имперские спецслужбы потрошат каждого новоприбывшего в систему, которая управляется с Кибертрона? Следят за каждым, кто желает стать новым резидентом. Попасть на Кибертрон можно только имея специальную сигнатуру – визуальную и звуковую. Выдают ее те же чиновники автоботской империи. Или продают. На Квинтэссе ее купить легче всего, особенно если ты знаменитый местный гладиатор. А еще лучше – Властелин Арены – высшее звание, которое можно получить у пятиликих. Громкое гладиаторское прошлое на Квинтэссе стирает все, а квинтэссонам нынче позволено многое. Доверия у Сената к ним больше, чем к десептиконам… да и многим автоботам. – Как я понимаю, связь с автоботской верхушкой творит чудеса. – Да. С самого высшего уровня есть негласное распоряжение не препятствовать квинтэссонским просьбам. – Повсюду эта мерзость, но мы отвлекаемся от главного. Ты уверен в «своем» квинте? Почему доверяешь свою жизнь непроверенным фактам? – Это проверенные факты, я лично знаю его. Его прозвище Альфа-Кью, но у него есть и обычный квинтэсский кодовый номер. Децимус назвал номер квинтэссона, что являлось его подлинным именем. И Саундвейв, мигом проверив информацию, с ним согласился. У жителей Квинтэссы был принцип привязывать к нечисловым символам имени цифровой код (что каким-то образом было связано с их давним религиозным культом). Альфа-Кью был одним из Совета Двенадцати Судей, личностью известной и влиятельной. – Он прилетает раз в шестьдесят-семьдесят астроциклов и имеет планы на меня и мое имущество (последнее относилось к Мегатрону, недовольно насупившемуся от такого унизительного термина). Наш хозяин знает это и намерен устроить показательный бой, где я без труда стану лучшим и без препятствий смогу забрать тебя. – И ты, конечно, великодушно даруешь мне свободу, как только мы уберемся с этой арены? – Мегатрон спросил это небрежно, но все же несколько напряженно. – Дарую, звереныш, – усмехнулся Децимус, успокаивающе похлопав его по плечу. – Не хочу тащить тебя на Квинтэссу, опасаюсь за преждевременный захват тобой всей планеты. – Но сам будешь продолжать подвергаться риску. – Этого не избежать. Мой основной план звучит так – ты становишься во главе подготовки восстания и объединения войск, я – возвращаюсь с Квинтэссы когда все будет готово. Так будет нужно для возвращения моего честного имени. Меня выкупят совершенно официальным образом, я пройду отбор на выживание на аренах Квинтэссы, стану лучшим из лучших, получу титул Властелина Арены и свободу, верну свой первозданный вид плюс апгрейды, и с триумфом, как победитель, вернусь на Кибертрон. – Ты просто помешан на этом честном возвращении истинного и неповторимого командора Децимуса. И ради этого готов пройти такой длинный путь, подвергая множеству опасностей себя и весь свой план. Зачем? Не проще ли снова перекрасить корпус, возможно, скрыть даже альтформу – а без крыльев ты сойдешь за грузовик, если не заставят трансформироваться – и закрыть лицевую пластину маской? Но даже этот план значительно менее рискован, чем твой витиеватый вояж в логово квинтов. – Нет, – упрямо отвечал Децимус, – завоевать расположение десептиконов, когда война уже закончилась, можно только на арене. – А если что-то пойдет не так на каком-либо из этапов? – Мы что-нибудь придумаем. * * * Далее запись складывалась из сотен коротких фрагментов, и Саундвейв понял, почему последний информационный кластер носителя выглядел таким объемным. В нем была слита воедино информация как минимум о десяти астроциклах жизни Мегатрона и Децимуса. Эпизоды были разрознены, порой между ними проходило до нескольких стандартных кибертронских астроциклов. Ориентироваться во временных промежутках было сложно, разве что помогали картины время от времени меняющейся погоды. Саундвейв отметил на записях не менее восьми сезонов дождей. «Если они продолжают спокойно разрабатывать свои планы – хозяин пока ничего не знает…» Саундвейв был абсолютно уверен, что на данный момент записи с камер слежения еще не были прочитаны хозяином. Только этим можно было объяснить неоправданный риск по отношению к еще более драгоценной теперь жизни Децимуса – командор продолжал выходить на очень опасные поединки, после которых ему часто требовалась отнюдь не тривиальная помощь ремонтника. Значит, красный колесный еще не догадывался, кто скрывается в его тюрьме, и какую выгоду из этого знания можно извлечь. Время шло и неумолимо оставляло свои следы на корпусах героев. Пятна ржавчины расползались по поверхности корпусов, искажая цвет покрытия, появлялись новые вмятины на броне, темнели сварочные швы. Повреждения затягивались медленно. Атмосфера астероида окисляла металл, в отсутствии должного количества энергона становящегося уязвимым. Мегатрон довольно драматично относился к подобным изменениям, хоть вида и не подавал. Но действия десептикона говорили за себя. Камера ультразвуковой чистки стала для него своего рода местом паломничества – он закрывался в ней по нескольку астрочасов, как будто ультразвук был способен убрать что-то, кроме мелкого мусора и песка из сегментов. Так же тщательно, с мрачным упорством на лицевой пластине, он пытался отчистить и вывести ненавистные ржавые пятна. Саундвейв, зная пристрастие своего лидера к чистоте, понимал, как он страдает. – Не беспокойся о ржавчине, звереныш, – шутил Децимус, – есть верное средство разового избавления от всех повреждений. – Квинтэсская ванна с наноботами, дроиды с полировочными материалами? Что еще? – Лучше. – Линзы Децимуса заговорщически блеснули. – Когда-нибудь я расскажу тебе о своей тайной резиденции, куда ведет древний дромос. Тебе еще неизвестно это слово? Чуть позже я поведаю тебе о его значении, и о том, как преодолеть сотни парсеков за один миг. Но всему свое время, Мегатрон. – Осталось только быть актив к этому времени. – Ворчал десептикон, с которого, однако, мигом слетала хандра, отступая перед обещанием будущего – какого угодно, но свободного, вдали от этой тюрьмы. Но как бы то ни было, они ждали, а тем временем дыры на броне становились глубже и глубже, а швы все грубее, и многие повреждения были получены Мегатроном вовсе не на арене. Однажды, после очередной драки с наемниками, десептикон снова попал в карцер. Децимус смог забрать товарища лишь через несколько декациклов, когда гнев раздосадованного хозяина пошел на убыль. Шаттл на манипуляторах вынес Мегатрона из карцера и несколько орбициклов чинил, в который раз возвращая к жизни. За иллюминатором отсека на той записи бесновалась очередная стихия. Одним из маячков течения времени для Саундвейва являлось растущее мастерство десептикона. Тренировки были почти каждый орбицикл. Порой толпа охранников вламывалась в зал, убежденная, что в нем происходит не тренировочный бой, а убийство. Порой Децимус тащил Мегатрона в ремонтную мастерскую, порой – наоборот. Оба стали завсегдатаями подвала и постоянным клиентами ржавого умельца с запаянными створками. Конструктикон чинил их броню, добавляя к поврежденным сегментам все новые и новые, снятые с дезактивов, элементы. Мегатрон менялся. Саундвейв наблюдал это от эпизода к эпизоду. Наносное кичливое, угрюмое или агрессивно-развязное поведение десептикона постепенно сменилось сдержанной рассудительностью. Даже его жесты становились менее резкими, а манеры не такими грубыми. Последние пять астроциклов бессмысленных драк с наемниками больше не было, и в карцер Мегатрон более не попал ни разу. Кроме всего прочего, бывший сенатор был неиссякаемым кладезем знаний по военному делу, философии и политике. Они подолгу рассуждали о строении Кибертрона, о расах и о нюансах истории. И связист видел, как за деланным равнодушием и молчаливостью Мегатрона прячется его напряжение, как десептикон внимает каждому слову своего наставника. Он учился, жадно вырывая знания из первоисточника, споря, создавая новые задачи и тут же их решая, чем порой приводил Децимуса в восторг. Терзаемый вечной тревогой разум Мегатрона нашел источник успокоения, получил точку опоры и лучшее лекарство от скуки и бесполезной злобы. Похоже, Децимус это чувствовал не хуже телепата. Но вида не подавал, лишь сокрушался, что мало общался с Альфа-Трионом после Катастрофы, и что мало сам сохранил того, что знал ДО. Менялось и отношение Мегатрона к минувшим аспектам собственной жизни – к войне, штрафным войскам, к Гаррусу-9. Тема Мадерана всплыла в разговоре лишь единожды. – Крылатые твари, – уже беззлобно говорил десептикон, по-видимому, навсегда закрывая эту тему, – ваше место всегда было в небе. Оттуда другие кажутся мелкими инсектиконами, их легко отправить в пекло. Вы и смерть-то толком не осознавали. – Когда вернешь себе крылья, Мегатрон, начнешь мыслить дальновиднее и быстрее, и, я надеюсь, гораздо хладнокровнее меня. Когда поймешь ценность настоящей стратегии – никакая жестокость уже не опечалит. Я тогда имел право думать как общественный деятель, и да, твоя жизнь не имела никакой ценности для меня – командора Децимуса Прайма. – И вдруг тот вчерашний кусок металла для переплавки внезапно стал твоим соратником, на которого ты делаешь большие ставки, чтобы объединить десептиконов и привести их под твое командование. Я очень сомневаюсь в успехе такой идеи, но время покажет. И, тем не менее, тебе не обойтись без товарища, ты хотя бы это понимаешь. – Ты не только соратник, Мегатрон, ты, смею полагать, мой друг… Хотя десептиконы не любят разбрасываться такими титулами. Но мне все равно. В этой тюрьме великий командор умер, остался Децимус-гладиатор. Я наконец-то могу позволить себе роскошь думать как индивидуум, не считаясь со стратегическими и общественными интересами. И уж позволь мне самому выбирать свои симпатии, раз они личные. Очень скоро твоим уделом будет необходимость мыслить не как Мегатрон, талантливый гладиатор и одаренный воин, а как аватар общества, как герой, принадлежащий не себе самому, а всей своей расе. Поверь – тогда ты сотворишь жестокости в десятки раз большие, чем я мог даже помыслить во время последней войны. Жесткость при переделе мира неизбежна, но поверь еще вот во что – ты же станешь источником и самого великолепного созидания… Показательным был момент, когда активация кластера «Немезис» десептикона наконец превзошла максимум, установленный у самого командора. В тот день отплевывающийся ротовой смазкой и перегретый схваткой шаттл впервые так и не одержал верх, хоть и не проиграл. – Шестьдесят процентов! – удовлетворенно констатировал он, бросая оружие на пол и посмеиваясь над зрителями (озабоченная охрана толпилась в воротах, ведущих в зал). – На большее ты пока не годишься. – Говори-говори, автобот, просто ты сам достиг своего максимума и не хочешь позориться. – И ко всему прочему не пожелаю тебе врага, ради которого ты догрузишь оставшиеся проценты. Шестидесяти уровней юникронового шлака вполне достаточно, чтобы начать и победоносно закончить любую войну. По улыбке-оскалу на лицевой пластине десептикона было видно, что он не согласен с таким вердиктом, и Саундвейв усмехнулся следом, зная, какова будет дальнейшая судьба мегатроновского кластера, как и того, кто поможет активировать все его предельные возможности. Пока же Мегатрон реализовывал мастерство только на нелегальной арене. И теперь здесь, на задворках Вселенной, ему не было равных. Хозяин все чаще и чаще шел на риск, выставляя против одного десептикона по три, а то и по четыре соперника. Это подняло его доходы и рейтинг на такие высоты, что даже откровенно вызывающее поведение Мегатрона не могли заставить хозяина тяжело карать дерзкого выскочку. Никому неизвестный, дважды приговоренный к дезактивации штрафник постепенно становился для подпольной арены основным источником лавины сделок, конвертером грязной органической нефти в золотое первородное топливо надежд – порой опережая в этом даже самого Децимуса. – Иногда мне кажется, – говорил бывший сенатор в минуты душевной хандры, – что я ращу зверя нам всем на погибель. На погибель нашему миру. Собственными манипуляторами создаю «Оружие Возмездия». – Значит, великий Децимус все-таки умеет сомневаться. Тебе было бы полезнее научиться у меня кое-чему, командор. – Чему? – Никогда не ревновать о прошлом, и о том, что уже сделано. Что бы мы ни творили – это наша судьба. Новейшая история. Старый порядок скатился в шлак, ничто никогда не вернется на круги своя. С этим нужно смириться, забыть и начать вгрызаться в этот мир дентопластинами. Швырнуть его на колени, если нужно. Утвердиться в нем. Не мечтать и не давать себе поблажек в виде пустых надежд и тем более – воспоминаний. Не делать глупых движений «в память о…», не клясться. И не мстить. – Тебе ли говорить, Мегатрон? – грустно улыбался Децимус, едва заслышав подобные речи. – Не ты ли у нас живешь местью и движим лишь одной уязвленной гордыней? – Это моя судьба, и это вполне укладывается в логическую цепь моих рассуждений, – скалился Мегатрон. – Тогда после своей дезактивации я, верно, буду проклят, как обучивший тебя всему, что знаю. – Дезактивации? Ты «умирал» уже не раз. Ты будешь жить вечно. А раз ты жив, не все ли тебе равно, проклинают тебя у тебя же за спиной или любят? *** Их растущее товарищество, взаимовыручка и общие планы постепенно делали обоих гладиаторов друзьями. По крайней мере, Саундвейву так казалось. А если даже и не казалось – не важно. Однозначным было то, что к концу заключения между Мегатроном и Децимусом установилась та степень доверия, при которой не оставалось ничего, что кто-нибудь из них мог скрыть. Почти ничего. И даже это, совершенно неприглядное и болезненное для Мегатрона, однажды перестало быть тайной…