Гладиатор. Тюрьма

Тренировочный процесс был в самом разгаре. Но об эмоциях, раздирающих на части обитателей тюремного отсека, можно было судить лишь по отрывистым фразам. – Да начнешь ты когда-нибудь? – Уже начал, тупица. Я давно сканирую твои просто бесконечные архивы драк и пьянства в штрафных войсках. А ты у нас, оказывается действительно любитель групповых развлечений! – Заткнись! – Тогда сделай так, чтобы я заткнулся! – Я пытаюсь... – Пока я не вижу этого, вижу лишь твое прошлое, весьма тупое и бесхитростное. Как же скучно, командир Мегатрон. Очнуться после энергоновых возлияний и не помнить, кто был первым, кто тебя разнулил... Скучно и пошло! Десептикон с шумом выпустил пар из вентиляционных отверстий, было видно, как он напрягся еще больше. Сегменты вздыбились, щечные пластины мелко задрожали. – Просто гениально – закрыл одно, открыл другое. И стоило так тужиться, не распознав пять из шести резонансных частот? Так значит, твой первый командующий был недалеким похотливым маньяком и постоянно доставал двух сикеров, на которых ты положил глаз? Особенно на одного, конкретного… Сикеры, конечно, очаровательные создания, но зачем было сразу бить своему командиру фейсплейт и ломать себе жизнь из-за такого пустяка? – Я и тебе фейсплейт начищу, обещаю… – Ненавидь молча, пожалуйста, и начинай ставить хоть какую-то защиту! Такими темпами я докопаюсь до момента твоей активации, а там будут вещи поинтереснее твоей насыщенной и содержательной жизни в кибертронской армии… Через астрочас мучительного поединка Децимус вскрикнул, видимо, получив силовой удар. Мегатрон блеснул дентами в тусклом свете иллюминатора. – Ничего интересного, командор, ты не найдешь – ни тогда, ни после. Ты прав, вся моя жизнь в этом мире – большой кусок шлака. Она состоит из войны и возни в полутемных отсеках с грязными ублюдками вроде тебя. Теперь вот еще из сотен гладиаторских поединков. И я не знаю, что хуже и бессмысленнее. – Однако, возня на Гаррусе-9 была занятна. А ты так забавно умеешь цепляться за надежду. И даже верить в… Децимус вздрогнул от следующего удара, а потом еще одного и еще. Его голова моталась из стороны в сторону. Издевательская улыбка не сходила с уст командора. – Научи идиота простому приему, и он сожжет себе процессор. Прекрати! Ты не бережешь заряд. Хочешь расцарапать мне лицевую пластину и выпить весь энергон из магистралей живьем? Пожалуйста! Позже выйдем в зал и выпустим пар, а сейчас лучше угадывай мой замысел в собственных цепях. Я прочел почти все про Мадеран и про то, как ты впервые пролил омыватель среди горы деза… На этот раз Децимусу пришлось отдернуть манипуляторы, чтобы зажать аудиодатчики. Саундвейв понял, что его оглушил высокочастотный шум. – Мой уровень заряда гораздо выше твоего, попробуй еще куда-нибудь влезть и получишь по самые аудиосенсоры! – злобно прошипел Мегатрон. – Пробую. И весьма успешно. Считываю твое истинное отношение ко мне. Шлак! Да я тебе симпатичен! Никогда бы не поверил… Мегатрон глухо застонал, но промолчал. Незаметно пролетел еще один астрочас. Соперники усиленно вентилировали, уткнувшись конусами шлемов друг в друга. – Что, крылатый, больше не получается? Мегатрон злился, но держал себя в руках. – Не считай себя гением. Ты примитивен и похож на загнанного в лабиринт шарка. Информационные цепи – это сетевая структура. Ты должен блокировать частоту по всему контуру, а не метаться от сигнатуры к сигнатуре. Строй этот лабиринт сам, а не попадайся в чужой! Твои побуждения угадываются по трем микросхемным переходам. Подумать только, прикрыл своим корпусом друга… – Заткнись! Это совпало с громким хлопком. Теперь вздрогнули оба. Полыхнуло так, что сквозь небольшой иллюминатор стал виден столб света, вонзающийся в небо. Саундвейв укрупнил изображение. Защитный купол над комплексом арены медленно оплывал, подобно смывающейся нефтяной пленке. Тюремный двор заволокло дымом. Оба на мгновение активировали линзы. – Не отвлекайся, – сухо приказал Децимус. Мегатрон не ответил, сосредоточившись на задаче. Видимо, только сейчас он что-то осознал и принялся исправлять. Светопреставление за пределами отсека отошло на второй план. – Я по-прежнему ощущаю хаос среди твоих полузакрытых мыслей и воспоминаний, десептикон. Сделай их все малозначимыми для меня, не выделяй особые, не усложняй сеть, чтобы ставить блокировку только в важных узлах. Обманывай, блокируй то, что неважно, ставь туда каскадную защиту, чтобы у меня ушло больше времени. – Я стараюсь, – прошипел десептикон через сомкнутые денты. Дым стал проникать через окно. Тяжелый, насыщенный влагой, он словно переливался через круглый иллюминатор и заполнял углы камеры. Не сговариваясь, Децимус и Мегатрон активировали химические датчики носовых конусов. – Вот, уже не совсем бездарно… – Саундвейв понял, что если командор снизошел до похвалы – значит, обучение сдвинулось с мертвой точки. Неожиданно шумовой удар получил сам Мегатрон. Зарычал в ответ и снова вспыхнул линзами, украдкой заглядывая в заветный иллюминатор. – Я запрещаю реверсировать подачу и копаться в моей памяти, звереныш. Иначе я прерву инсталляцию. – Всегда хотел посмотреть изнутри на смыслы жизни старого идеалиста. – А кто бы говорил! – Почему я не удивлен? В тебе столько рафинированного цинизма, что его концентрации и количеству позавидует любой штрафник, командор. Я разочарован и не беру ни единого своего упрека за Мадеран обратно. – Замечательно слышать это от умеющего одновременно и молиться, и проклинать Праймуса на коленях. – И от того, кто тебе тоже небезразличен, ведь так? Только вот на кой ржавый шарк мне привалило это счастье... Глухой удар, треск и новая вспышка. Изображение на мгновение померкло, но камеры быстро восстановили работу, в очередной раз доказывая свое органическое происхождение. Оборудованию в отсеке повезло меньше. Рабочая панель платформы выгорела. Такая же участь постигла аппарат топливной раздатки. Дым теперь был черный и едкий, оба силуэта в камере скрылись за его клубами. Во фтористой атмосфере даже небольшой пожар был опасен. – Это была шаровая молния, в комплекс ударил разряд небывалой мощности. Генераторы восстановят только через декацикл. Часть помещений пришла в негодность, – сообщил Децимус. – Откуда тебе ... – Передали по внутренней связи, – пояснил автобот, – как и то, чтобы я следил за порядком. Но на вверенном мне уровне казармы пустые – нет никого, кроме тебя. Мегатрон долго и напряженно молчал. Время шло. Дым почти рассеялся. Наконец, десептикон не выдержал. – Ты в курсе, что небо сейчас открыто? – Не трать впустую время даже на мысли об этом. Наши заряд и топливо, как всегда, на минимуме. Не пройдет и орбицикла, как нас отловят – и прощай все планы. А твое обучение сейчас превыше всего. Еще почти астрочас Саундвейв созерцал полную дыма камеру, в которой, согнувшись и вынужденно ослепнув, оба трансформера продолжали свою необычную тренировку. Снаружи бесновалась стихия, слышались звуки сирены. На мгновение Саундвейву показалось, что прозвучало несколько выстрелов. Вероятно, не только Мегарону пришла в процессор шальная мысль об открытом небе. Наконец, дым начал рассеиваться. И вовремя – невольным мукам выбора, терзающим десептикона, пришел конец. Восстановленный купол засиял над ареной и казармами. Надежда на побег снова стала недостижимой. *** Финальная фаза обучения заняла почти орбицикл. Наставник и ученик почти не препирались, однако, больше не комментировали своих действий и не шутили. У них не осталось для этого ресурсов. А жаль – эта фаза была посвящена защите подступов к Искре и наиболее интересна Саундвейву. – Единственный способ защитить Искру – это по-настоящему быть готовым умереть, но не отдать к ней доступ, – это все, что сказал командор на эту волнующую связиста тему. Связист видел, что оба трансформера устали до изнеможения – сказывался низкий заряд и уровень энергона в баках. Их манипуляторы разжались и расслабленно легли на колени. Децимус и Мегатрон напоминали изваяния, соединенные проводами. Результаты проб друг друга на прочность теперь отмечались лишь по кратким вздрагиваниям, вторящим уколам боли, которые они наносили друг другу, как при тренировках с клинками на симуляторе. Оба знали – комплекс обесточен, силами резервного генератора восстановлен лишь купол, и о полноценной зарядке можно было только мечтать. – Нам надо заканчивать. Ты держишься из последних сил, – Мегатрон обеспокоенно тронул Децимуса за плечо. Командор усмехнулся, активировал линзы, которые расфокусировались от недостатка энергии. – Зато ты – неубиваемый юникровнов шарк. Сигма был несправедливо милостив к тебе, когда распределял способность аккумулировать заряд. Чтобы ты также защищал свою память, как Искру... Мегатрон осторожно освободился от жесткой сцепки. Как только штекеры убрались в пазы, Децимус рухнул на пол, каскадно отключая системы. – Инсталляция успешно завершена, – тихо прохрипел он и ушел в стазис. Мегатрон усмехнулся и вытянул нижние опоры, удобно устраиваясь у стены. Подтянул корпус командора, уложил к себе на колени и разблокировал теперь уже свой силовой кабель. Саундвейву показалось, что десептикон, в ходе эксперимента что-то прочитавший в процессоре своего товарища, стал более заботлив по отношению к нему. – Оно того стоило, автобот, благодарю тебя. А теперь мои хваленые аккумуляторы позволят нам обоим дотянуть до приезда ремонтников. *** Энергоснабжение восстановили нескоро. Но постепенно все вернулось на круги своя. Почти. Заправленные и заряженные, Децимус и Мегатрон разговаривали мало и в основном по делу. Обоим надо было обдумать увиденное друг в друге и примириться с этим. Они провели несколько тренировок, осмотрели повреждения комплекса, проследили за восстановлением оборудования. Сезон дождей заканчивался, однако, было сложно представить, чтобы к началу боев казармы успели отремонтировать. Как хозяин собирался выходить из положения, тоже было непонятно. Наконец, среди рутины тренировок и мелких ремонтных работ между товарищами состоялся важный разговор, который Саундвейву сразу показался значимым, окончательно проясняющий позиции Мегатрона в отношении будущего. – Ты, помнится, тоже назвал меня идеалистом, Децимус. – Ты относишься к этому как к оскорблению? – Ничуть. Это, в какой-то мере, даже похвально для десептикона. – Почему же? – Я тебе скажу твоими же словами. Да, терять веру – удел слабаков. Но нет хуже идеалиста, чем тот, кто мстит за разрушение собственных идеалов. Именно подобным суждено топить прежние режимы в энергоне из вспоротых магистралей. Децимус помрачнел, понимая, к чему клонит десептикон. – Я оттолкнусь от последнего противоречия в наших позициях, о котором я понял во время обучения и не только. Все солярные циклы в этой ржавой вонючей тюрьме – а их уже прошло сорок два – ты с наслаждением разрушал мои иллюзии, автобот. Испытывал меня, унижая самим фактом этого воспитания, готовил. И даже заставил кое-что осознать. Кое-что полюбить. Примириться со злобой и отчаянием, оставшимися после Мадерана – и оставить их в прошлом. Назвать тебя товарищем. Другом… Поэтому, как друг, я обязан кое в чем быть честен. В тебе говорит покореженная совесть и автоботская жалость ко всему живому. Но должен тебя разочаровать, Децимус Прайм: идея о едином восстании автоботов и десептиконов – всего лишь твоя несбыточная мечта. – Это никогда не было мечтой, Мегатрон. И никакой призрак созидательного идеализма не витал надо мной. Я видел в создании союза между фракциями совместную выгоду и целесообразность. Автоботы выгодны Кибертрону, как никто. Они нужны для общего дела! – Не получится, командор. Я, сорок шлаковых астроциклов проведший с тобой в этой дыре, очень многое понял. Но даже мне, понявшему, хочется стравить вчерашнее топливо от напыщенного сочетания слов «общее дело». После невероятно циничной расправы над большинством военных в конце войны это звучит вдвойне фальшиво. Все, что я считывал с тебя при контакте, все речи Децимуса-главнокомандующего, все сводится к одному: ты – поборник мертвой идеи. Прими как данность, по разным причинам в данную конкретную эпоху объединение автоботов и десептиконов не-воз-мож-но. Если тебе интересно, я могу эти причины подробно изложить. Мегатрон заложил манипуляторы за спину и неподвижным взором уставился в стену. Децимус отвернулся. Саундвейв не мог видеть выражения его лицевой пластины. Через несколько кликов он глухо сказал: – Рассказывай. – Ты, наверно, имеешь понятие о том, что такое цикличность. Она есть во всем, тем более, в социуме. Для всего нужно время. Ненависть должна прорваться, как нарыв с жидкой ржавчиной. Должен завершиться цикл – нарыв-рана-регенерация. И ни один из этапов невозможно пропустить или же подменить другим. Так говорил один мой знакомый, лишившийся правой опоры, и от недостатка топлива подцепивший заразу, пожравшую его заживо. За время моего нахождения на Гаррусе от него осталась сначала половина, а затем – треть. Мне ли рассуждать с тобой о философии бытия, командор? О том, что цикличность лежит в основе любого процесса? Философия весов энтропии и негэнтропии. О том, что нужно подчас убить отжившие формы, чтобы вырастить новое. – Но это подразумевает геноцид автоботов. – В какой-то форме этого не избежать. Можно его минимизировать, но полностью избежать – нет. – Как ты не понимаешь – это ничего не решит, – возразил Децимус, – пройдет время, и случится новый переворот. Но на этот раз они, а не мы, станут во главе восстания. Сработает другой виток истории ненависти, и все будет по-прежнему – истощенная планета, властители и рабы. Этот круговорот нужно остановить раз и навсегда. – Думаешь, я тебя не понимаю? – Мегатрон обернулся. – Думаю, тебе налить топливом на то, что будет через сотню циклов. Это и отличает тебя от настоящего правителя, который руководствуется не местью, не борьбой за власть, а долгосрочной стратегией выживания цивилизации. – Десептиконам, которым вы объявили акт недоверия, сослав в шахты и рудники, никогда не объяснить долгосрочную и абстрактную стратегию выживания цивилизации. Они хотят жить сейчас. И всегда будут хотеть. Они цепляются дентами за жизнь в эту самую минуту. Дерутся за энергию, которой лишены. Ждут. Пойми, их сотни тысяч, Децимус. И они никогда не встанут под твои знамена. Их боль слишком велика, она не успокоится очень долго. И ни одному мудрецу не усмирить эти чудовищные весы. Фраза была произнесена глубоким, почти мелодичным голосом, почти без нарочитой хрипоты и вечной иронии. Мегатрон уже тогда умел быть таким. – Не все, как я, будут мыслить стратегически и искать смыслы. Сотни тысяч неисправных, обездоленных, жалких, бесконечно злых и преданных одной лишь ненависти существ... что ты делать будешь с ними, автобот? На Мадеране вы уничтожили не всех. И таких мадеранов был не один десяток. Я ничего не знаю и не хочу знать про эманации шлаковой сети Единого Сознания. Но о единой ненависти я имею понятие. Мегатрон говорил, глядя в стену и расфокусировав линзы, словно общаясь с невидимой толпой. Саундвейв хорошо знал этот стиль речей лидера. Когда тот произносил их для толпы – не тихим голосом собеседника, а более яростно и жестко, более зло, но сохраняя эту запредельную философию, которую мало кто понимал, но именно которая и вселяла в Искры слушателей нечто неистовое, попирающее страх смерти. – Сотни тысяч гниющих заживо, умирающих в гладиаторских ямах, в тюрьмах. Гибнущие от голода, насилия, в пьяных стычках, в резне за глоток энергона. Они грубы. Их Искры отупели от боли и безнадежности. И ты считаешь, что они пойдут за сенатором, который – как они думают – не знал всех этих унижений? Авиация может тебе и подчинится. Но авиация – это еще не все десептиконы. Далеко не все. Трехрежимники, больше других пострадавшие от политики автоботов – не пойдут. Они – наполовину танки, и хлебнули горя наравне с гусеничными. Танки и трехрежимники ненавидят автоботов каждой микросхемой. Ты, верно, имеешь малое понятие о наземной армии и их особенностях. Безликая тысячная армия средне-тяжелых полевых танков – основная сила десептиконов. Самое ее ядро, которое не уничтожили ни войны, ни чистки, ни тюрьмы, ни шахты. Это самые живучие, самые злобные, отчаянные и самые верные твари. Они свирепы и не поверят никому, кроме такого же, как они сами. Их значение на поле боя сложно переоценить. Война для них – жизнь. Они не страшатся смерти и способны проползти на брюхе любое дно, захватить любой ад, вырезать под корень любое сопротивление. Какой же ты, в сущности, действительно идеалист, если считал, что сможешь подчинить своей харизме этот род войск. Ты не хочешь признать простую истину – во главе восстания должен стоять десептикон, прошедший пекло. Тот, кому поверят сразу. Если бы был жив Сигмус Прайм – даже ему сейчас пришлось бы долго заслуживать доверие низших слоев обездоленных военных. – Согласен, что сейчас все слишком разрозненны, и дух бойцов подорван лишениями. Но тогда во главе заговора должны встать двое. Представители обоих знаков. Мегатрон от отчаяния потряс кулаками. – Нет, и еще раз нет! На данном срезе истории автоботов не должно быть ни во главе, ни в рядах, ни в принципе. Сначала – однополярный мир, Децимус! – Не соглашусь с тобой, Мегатрон. – У тебя есть время подумать. С этими словами десептикон отправился в камеру чистки. На полную мощность запустились кулеры, благо за окном впервые после долгого ненастья засветило солнце. *** Когда он вернулся, Децимус сидел, повернувшись лицом к стене. – Думаешь, я буду тебя жалеть? – насмешливо сказал Мегатрон, однако Саундвейв видел, что линзы десептикона смотрят на сгорбившуюся спину товарища с тревогой. Шаттл продолжал молчать. Мегатрон достал покореженный учебный металлический клинок, который забрал для ремонта, и принялся выпрямлять, используя для этого тиски и инструменты Децимуса. Прошел почти астрочас, в конце которого десептикон наконец не выдержал, отшвырнул клинок и ткнул бывшего главнокомандующего в бок, присев рядом с ним на платформе. – Выход есть, – сказал он. – Мы будем вместе. Ты что-то говорил о дуализме правления. Я подумал, что это может сработать… Не сразу и не так явно, но именно это может предотвратить качание маятника в обратную сторону. Кроме того, я совсем забыл о главном – на подступах к власти над Кибертроном нам предстоит победить аэрокосмическую элиту, полтораста автоботских шаттлов, защищающих столицу. На стороне свергаемого строя они – верная смерть всей десептиконской авиации. Кто-то должен перетянуть их на нашу сторону. Или обмануть… Однако, хочешь ты или нет, тебе придется надолго расстаться со своим именем и привыкнуть к новому. Возможно надолго. Но у Децимуса Прайма есть шанс появиться вновь и больше уже не прятаться за фальшивой броней. Понимаю, это не в правилах того, кому пафосно кланялись правители поверженных государств и сдавались на милость победителя целые планеты. Ты изменишь корпус, а линзы… Можно использовать визор с круговым обзором. Подобные аппараты носят те, кто безвозвратно повредил оптоволокно, или те, кто хочет скрыть цвет своих линз. Саундвейв усмехнулся: идея, как всегда, была не нова. Но Мегатрон вернулся с Квинтессы не с Децимусом, а с Блицвингом. Где он подобрал товарища – было сложно узнать, но однозначно их было двое при возвращении на родную планету. Связист прекрасно запомнил фрагменты памяти трехрежимника. Сам Блицвинг, даром что как раз и носил красный визор, был вне подозрений. Именно у него и было то самое неисправимое повреждение оптоволокон обоих окуляров, Саундвейв лично видел записи Хука. У всех носителей визоров на базе десептиконов (кроме самого Саундвейва) собственных окуляров не было. Исключение не составлял и Шоквейв, которого связист вначале подозревал в качестве зашифрованного командора. Нет. Данная версия тоже провалилась по всем аспектам. Шоквейв содержал подпольную арену, со временем превратившуюся в подпольный штаб восстания еще до событий, запись которых он просматривал, а зрение, видно, потерял еще раньше. Что же в итоге произошло на этом шлаковом астероиде, который впоследствии Мегатрон так жестоко уничтожил вместе со всеми обитателями? Ридер последовательно открывал запись за записью. Нарушить этот порядок не представлялось возможным. Мегатрон положил манипулятор на плечо Децимуса и почти силой развернул товарища к себе. – Мы выберемся отсюда, клянусь. Ты снова встанешь во главе восстания. Может, теперь нам совсем не обязательно задерживаться на Квинтэссе? – У меня договор с Альфа-Кью, и даже если я поменяю цвет оптики и альтформу – это все равно единственный способ вернуться на Кибертрон. – Согласен, но... Мегатрона прервали, но, как выяснилось, словно в продолжение разговора. В отсек вошел посланник хозяина. – Тебя вызывают, – пробурчал он, глядя на командора, и бодро добавил, – готовьтесь оба, скоро будет грандиозное представление. К нам прибывает корабль с Квинтэссы.